Митр. Кирилл Казанский
Митр. Кирилл в ссылке
Митрополит Сергий (Страгородский) за пишущей машинкой
Папа Пий XI
Архиепископ Афанасий (Сахаров). Последние годы жизни.
Различное переживание и понимание природы Церкви, с предельной остротой выразившееся в каноническом споре двух выдающихся иерархов – митр.Сергия, с одной стороны, и митр. Кирилла, с другой, – явилось выражением двух церковных течений, двух традиций, и поныне создающих самое глубокое разномыслие в Русской Церкви, подобное спору между "иосифлянами" и "нестяжателями" в начале ХVI века. Выбор между этими двумя традициями вынуждены совершать и русские православные верующие за рубежом.
По-видимому, приходит время, когда становится необходимым продолжить великий спор, в атмосфере терпимости и церковного братолюбия - однако не жертвуя церковной правдой. Цель состоит в достижении православного понимания природы Церкви, неразрывного с осуществлением православных форм церковной жизни.
Такой спор может быть плодотворным лишь при отказе от распространенного заблуждения, что единомыслие по всем нерешенным, но важным вопросам есть обязательное условие церковной любви. Напротив, любовь предшествует единомыслию и рождает его, но рождает в муках. Братолюбие при отсутствии единомыслия есть, несомненно, тяжелый крест, но отказ от него означает отказ от надежды на достижение единства и полноты Церкви. Весь трагический опыт Русской Церкви убеждает в том, что именно измена духу братолюбия явилась глубинной причиной ее нынешнего бедственного положения...
Голос митрополита Кирилла – первого из названных Патриархом Тихоном Местоблюстителей, самого авторитетного (как показал опрос 1926г.)иерарха в Русской Церкви, раздался позже других. 2/15 мая 1929 г. он пишет митр. Сергию из Туруханской ссылки:
"До тех пор, пока митр. Сергий (фамилии в дальнейшем для сокращения опускаем - Л.Р.) не уничтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так наз. Патр. Синода, я не могу признавать для себя обязательным к исполнению".
Этот аргумент о "превышении власти" был еще недостаточен для столь категорических выводов, что и доказал ответ митр. Сергия. Глубоко православное переживание природы церковной власти привело митр. Кирилла к точным каноническим действиям, хотя полное обоснование этих действий он нашел несколько позже. В том послании, которое мы цитируем, митр. Кирилл продолжает развивать идеи митр. Иосифа и митр. Агафангела:
"Я глубоко скорблю, – пишет митр. Кирилл, – что среди единомысленных митр. Сергию архипастырей, в нарушение братской любви, уже применяется по отношению к несогласным и обличающим их неправоту кличка отщепенцев, раскольников. Ни от чего святого и подлинно церковного я не отделяюсь; страшусь только приступать и прилепляться к тому, что признаю греховным по самому происхождению...".
В другом письме, имевшем хождение среди церковного народа и духовенства приблизительно в это же время (1929г.), митр. Кирилл высказывает важные мысли о реальном содержании понятия "церковная дисциплина":
"Церковная дисциплина способна сохранять свою действенность лишь до тех пор, пока является действительным отражением иерархической совести Соборной Церкви; заменить же собою эту совесть дисциплина никогда не может. Лишь только она предъявит свои требования не в силу указаний этой совести, а по побуждениям, чуждым Церкви, неискренним, как индивидуальная иерархическая совесть непременно станет на стороне соборно-иерархического принципа бытия Церкви, который вовсе не одно и то же с внешним единением во что бы то ни стало. Тогда расшатанность церковной дисциплины становится неизбежной, как следствие греха. Выход же из греха может быть один - покаяние и достойные его плоды...".
Если отдельные горячие головы из противников митр.Сергия в пылу полемики допускали в первое время высказывание хулы на таинства, то ответом была та же хула на таинства церковные, но хула продуманная, ответственная, закрепленная официальным постановлением. 24.7/6.8 1929 г. митр. Сергий со своим Синодом принимают это позорной памяти постановление об отношении к священнодействиям, совершаемым теми, кого он называет "раскольничьим клиром", приравняв всех несогласных с действиями митр. Сергия к обновленцам и григорианам. Постановление гласило:
"Таинства, совершенные в отделении от единства церковного... последователями быв. Ленинградского митр. Иосифа (Петровых), быв. Гдовского епископа Димитрия (Любимова), быв. Уразовского епископа Алексия (Буй), как тоже находящихся в состоянии запрещения, также недействительны, и обращающихся из этих расколов, если последние крещены в расколе, принимать через таинство Св. Миропомазания; браки, заключенные в расколе, также навершать церковным благословением и чтением заключительной в чине венчания молитвы "Отец, Сын и Св. Дух".
...Умерших в обновленчестве и в указанных расколах не следует хотя бы и по усиленной просьбе родственников отпевать, как и не следует совершать по их и заупокойную литургию. Разрешать только проводы на кладбище с пением "Святый Боже"...".
Логика насилия довела митр. Сергия до этого крайнего способа воздействия на психологию церковного народа: тех, кто думает иначе, чем митр. Сергий, – перевенчивать, перемазывать, не отпевать... Временное разномыслие закреплялось этими действиями как непримиримая вражда. Из всех церковных преступлений митр. Сергия эта хула на благодать – несомненно, преступление самое тяжкое. За церковное инакомыслие (и не в вопросах веры – а в вопросах церковной политики!) митр. Сергий пытался лишить человека не жизни и свободы, но, с точки зрения верующего, гораздо большего: он отлучал его от Самого Источника Вечной Жизни. И хотя "отлучение" это, несомненно, оставалось только на бумаге, но это не уменьшает тяжкого греха митр. Сергия, возомнившего, что Божественная Благодать подчиняется его канцелярским указам, принятым к тому же во исполнение велений НКВД!
С возмущением и скорбью пишет об этом митр. Кирилл в своем втором письме к митр. Сергию от 28.10(10.11) – 30.10(12.11) 1929 г.:
"О хулах этих я узнаю впервые от Вас; о единственно же возможном для меня отношении к ним Вы можете судить хотя бы по тому ужасу, с каким "отталкивал я от себя мысль о безблагодатности совершаемых сергианами священнодействий и таинств" (митр. Кирилл цитирует здесь свое 1-е письмо - Л.Р.). Вы сами отмечаете этот мой ужас и, приобщая после сего и меня к таким хульникам, говорите просто неправду. Если хулы такие действительно кем-нибудь произносятся, то они плод личного темперамента говорящих, плод – скажу Вашими словами – "беспросветной темноты одних и потери духовного равновесия другими". И как горько, Владыко, что потерю духовного равновесия обнаруживаете и Вы в равную меру.
Для своей христианской любви, имеющей по Вашему сознанию "некоторую смелость верить, что грозное изречение Господа (Мф. ХII:31) ("всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам" – Л.Р.) не будет применяться к этим несчастным со всею строгостью", Вы, однако, не осмеливаетесь найти более любовный способ воздействовать на них, как постановление Вашего Синода от 24.7 (6 августа) 1929 г. за №1864, воспрещающее, несмотря ни на какие просьбы, отпевать умерших в отчуждении от Вашего церковного управления. Не говоря уже о перемазывании крещенных, тем же Св. Миром помазанных, каким намазуют и послушные Вам священники, - или о перевенчивании венчанных. В апреле Вы в заботе о заблудших хлопочете о снятии клятв Собора 1667 г., а в августе – вызванный Вашей деятельностью, не для всех еще ясный спор церковный закрепляете как непримиримую церковную вражду".
Далее митр. Кирилл выражает самую суть противопоставления двух пониманий природы Церкви, сущности церковного единства и происхождения церковной власти:
"Отрицательное отношение к Вашей деятельности по управлению церковному Вы с Синодом воспринимаете как отрицание самой Церкви, Ее таинств и всей Ее святыни. Поэтому же Вас так изумляет, что воздерживаясь от совершения с Вами литургии, я не считаю, однако, ни себя, ни Вас стоящими вне Церкви. "Для церковного мышления такая теория совершенно неприемлема, – заявляете Вы, – это попытка сохранить лед на горячей плите". Если в данном случае есть с моей стороны попытка, то не к сохранению льда на горячей плите, а к тому, чтобы растопить лед диалектически-книжнического пользования канонами и сохранить святыню духа. Я воздерживаюсь литургисать с Вами не потому, что тайна Тела и Крови Христовых будто бы не совершится при нашем совместном служении , но потому, что приобщение от чаши Господней обоим нам будет в суд и осуждение, так как наше внутренее настроение смущаемое неодинаковым пониманием своих церковных взаимоотношений, отнимет возможность в полном спокойствии духа приносить милость мира, жертву хваления".
Митр. Кирилл решительно восстает против того формально-законнического пользования канонами, которым постоянно злоупотребляет митр. Сергий:
"Не злоупотребляйте , Владыко, буквой канонических норм, чтобы от свв. канонов не остались у нас просто каноны. Церковная жизнь в последние годы слагается не по буквальному смыслу канонов. Самый переход патриарших прав и обязанностей к митр. Петру совершился в небывалом и неведомом для канонов порядке, но церковное сознание восприняло этот небывалый порядок как средство сохранения целости патриаршего строя, считая последний главным обеспечением нашего православного бытия...".
Все еще употребляя неточное выражение "единоличная преемственная власть", митр. Кирилл в этом письме отчетливо выражает идею харизматичности Первосвятительской власти:
"Становясь на Вашу точку зрения равенства Ваших прав с правами митр. Петра, мы, при наличии подобных актов (речь здесь идет о действиях митр. Петра из заключения), имели бы одновременно два возглавления нашей Церкви: митр. Петра и Вас. Но этого в Церкви быть не может и Ваши права в ней только отражение прав митр. Петра и самостоятельного светолучения не имеют. Принятие же Вами своих полномочий от митр. Петра без восприятия их Церковью в том порядке, как совершилось восприятие прав самого митр. Петра, т.е. без утверждения епископатом, ставит Вас перед Церковью в положение только уполномоченного митр. Петра, для обеспечения на время его отсутствия сохранности принятого им курса церковного управления, но не в положение заменяющего главу Церкви или "первого епископа страны"...".
Образ "светолучения" Первосвятительской власти служит здесь замечательным выражением православного представления о харизматической, благодатной природе Первосвятительства. Напомним, что и само учение о Божественных Энергиях, утвержденное на "паламитских" соборах ХIV в., опиралось, наряду с многовековым опытом исихастов, также на Евангельский образ Фаворского Света. Именно против признания Божественной, нетварной природы этого Света выступали противники св. Григория Паламы. Этот Свет стяжали подвижники в "умном делании"; этот же образ "светолучения" не случайно возникает у митр. Кирилла. Для полного разгрома современного "Варлаама" – митр. Сергия – оставалось необходимым сделать последний шаг – четко выяснить канонические условия, без которых церковная власть этого "светолучения" иметь не может.
Но пока этот шаг не сделан, митр. Сергий еще имеет возможность защищаться, опираясь на изначально ложную идею Заместительства как преемства единоличной власти.
"Не ограничивает моих полномочий, – отвечал митр. Сергий в письме митр. Кириллу от 20.12/2.1 1930 г., – и то обстоятельство, что получил я их не непосредственно от Св.Патриарха, а от Местоблюстителя...
Смысл единоличного заместительства в том и состоит, что патриаршая власть всегда остается в Церкви налицо во всем объеме, хотя бы она в данных руках была лишь на очень короткое время и хотя бы до этих рук дошла через много промежуточных ступеней".
Здесь с такой же четкостью, как и его оппонент, митр. Сергий выразил противоположное, чисто бюрократическое понимание церковной власти. Ясно, что "неизменно сохраняться в полном объеме" могут только полномочия чисто человеческого характера, принятые в соответствии со взаимными обязательствами. Говорить о "сохранении в полном объеме" Божественной Энергии было бы невозможно, т.к. при неправильных действиях даже и Патриарха Божественная Благодать сопровождать эти действия не будет: наличие сана Первоиерарха открывает возможность для действия церквеустроительной благодати, но не гарантирует ее.
Сравнивая первосвятительскую благодать с другим видом харизмы – тайносовершительной, подчеркнем, что при существенном нарушении порядка действий во время совершения таинства, оно может просто не осуществиться. Но в этом случае основные действия священника – определенные и раз навсегда заданные, чего нельзя сказать о действиях Первосвятительских по устроению Церкви. Это очень усложняет вопрос.
Вскоре после цитированного выше письма, митр.Сергий с Синодом, не получив "покаянного" ответа от митр. Кирилла, принимают постановление о предании его архиерейскому суду и увольнении от управления епархией: на запрещение в священнослужении, так же как и в случае с митр. Агафангелом, митр.Сергий не осмеливается.
Церковная жизнь требовала развития учения о Церкви, и оно продолжает развиваться – двумя все более расходящимися путями, лишь один из которых – православен.
По своему решает митр. Сергий и вопрос об отношении к фундаментальному Указу 1920 года, – как всегда, умело цепляясь за букву и полностью изгоняя реальное экклезиологическое содержание. В своем письме в Париж к митр. Евлогию от 15/28 окт. 1930 г. он пишет:
"Свой административный разрыв с Патриархией (так отныне стала называться сергиевская канцелярия – Л.Р.) Ваше Высоко-преосвященство хотите обосновать на Указе Св. Патриарха от ноября 1920 г. Но указ этот предусматривает, так сказать, физическую невозможность сношений с Церковным центром, у нас же с Вами, по Вашему собственному признанию, скорее только взаимное непонимание".
Митр. Сергий, разумеется, обходит вопрос о том, что в Указе имеется в виду реальный Церковный центр – таким центром мог бы быть митр. Петр, но с ним действительно нет "физической" связи.
А митр. Сергий?
Митр. Сергий – центр экклезиологически фиктивный, и связь с ним ничего не решает.
Но митр. Сергий уверен, что он и есть Первый Епископ, по крайней мере, "фактический":
"Вы успокаиваете себя (по примеру Карловацкой группы), – продолжает он в письме к митр. Евлогию, – тем, что порывая с теперешним Московским Церковным центром, Вы будто бы не порываете с Русской Церковью. Увы, это уже избитая "лесть" (самообман) всех, не желающих подчиниться неугодному им распоряжению Патриархии и, в то же время, не имеющих смелости открыто учинить раскол (п.ч. они сознают отсутствие достаточных оснований)... Отказав в подчинении Заместителю, Вы окажетесь ослушником и Местоблюстителя и потому напрасно будете прикрываться возношением имени последнего, по примеру других раскольников".
Итак, митр. Сергий упорно загоняет всех в ложную альтернативу: или беспрекословное подчинение его канцелярии, или "раскол". В 1931 г. выходит в свет 1-й номер Журнала Московской Патриархии, и первая статья в нем излагает окончательно сформировавшиеся взгляды митр. Сергия на церковную власть. В основу всего построения кладется ложная интерпретация Чрезвычайного Соборного постановления о Местоблюстительстве. Передачу власти Местоблюстителю Патриархом Тихоном митр. Сергий объясняет так:
"Оставался единственный путь к сохранению этой власти: личным Патриаршим распоряжением указать лицо, которое бы по смерти Патриарха восприняло всю полноту Патриаршей власти для передачи будущему Патриарху... Он имел на то особое поручение от Собора 17-18 гг., предложившего ему такую передачу власти временному носителю в случае, когда не окажется в наличии Собором уполномоченного учреждения".
Здесь опять двусмысленная формулировка: митр. Сергий говорит как якобы об одном и том же – о Чрезвычайном Местоблюстителе, наделенном всей полнотой Патриаршей власти, и о Местоблюстителе обычном – старейшем по хиротонии члене Синода, имеющем очень ограниченные функции по созыву нового Поместного Собора. Митр. Сергий, безусловно, знает об этом различии, но делает вид, что не придает ему значения, рассчитывая при этом на неосведомленность читателей; либо надо предположить, что он кардинально переосмысливает Соборные постановления.
Наконец, митр. Сергий излагает свою печально знаменитую теорию о "двух Первоиерархах":
"По документальным нашим данным, – пишет он, ссылаясь на распоряжение митр. Петра о заместительстве, – Заместитель облечен Патриаршей властью в том же объеме, как и заменяемый им Местоблюститель. Да и существом дела это требуется, иначе не было бы ответственного кормчего у Церковного корабля, и тогда не было бы и цели кому бы то ни было передавать власть".
Здесь идея "единоначалия" выражена в предельно четкой формулировке. По поводу заявлений об ограниченности его прав, он указывает на отсутствие соответствующей оговорки в тексте распоряжения митр. Петра и делает более важное замечание по существу:
"Такой оговорки в документе от 6 декабря нет, да и по существу дела ее не могло быть. Ведь у нас существует постановление Патриарха и Синода от 5/18 мая и 7/20 ноября 1920 г. за № 362, по которому предоставлялось епархиальным архиереям вершить все дела (а не только текущие), когда прекратится административная связь епархии с центром. Какой же был бы смысл нагромождать лишнюю инстанцию – Заместителя, если бы последний не мог ничего делать больше предоставленного каждому епархиальному архиерею".
Здесь происходит очевидное смешение понятий: митр. Сергий сравнивает власть Епископа в своей Епархии, которую он уже имеет по сану, с властью Первоиерарха над всеми другими Епископами в Церкви – а это нечто совсем другое. Единственное, в чем прав митр. Сергий: назначение митрополитом Петром заместителя на случай своего ареста было новшеством, не предусмотренным ни в одном из Соборных и Патриарших положений. После ареста митр. Петра иерархи Русской Церкви должны были переходить на самоуправление, как это было сделано после ареста Патриарха Тихона.
Однако страх перед новыми расколами, создаваемыми по инициативе НКВД, вынудил русских епископов держаться за сохранение единоначалия любой ценой. Единственная роль, в которой в этих условиях мог выступать митр. Сергий - это быть уполномоченным митр. Петра, сохраняющим неизменность курса церковной политики и состава иерархии до выяснения дела митр. Петра. Но и в этом качестве он мог быть лишь добровольно признан епископатом или его частью, и никакие его распоряжения не могли иметь принудительной силы. Если митр. Сергий считал такое заместительство бесполезным, то он должен был отказаться от него, призвав русских Епископов к самостоятельному управлению.
Но митр. Сергий развивает идею заместительства в прямо противоположном направлении. На опасность двоевластия, указанную митр. Кириллом, он отвечает решительным "отстранением" митр. Петра от всякого фактического управления: теперь он формулирует это как общий принцип:
"За распоряжения своего Заместителя Местоблюститель ни в какой мере не может быть ответственным, и потому нельзя ожидать или требовать, чтобы Местоблюститель вмешивался в управление и своими распоряжениями исправлял ошибки Заместителя. Такое вмешательство повело бы только к еще большему расстройству Церковных дел и к анархии, как и всякое двоевластие. Как самостоятельный правитель, Заместитель сам и отвечает за свое правление перед Поместным Собором".
Власть Заместителя, согласно митр. Сергию, была ограничена только одним:
"Ушел Местоблюститель от должности (за смертью, отказом и под.), в тот же момент прекращаются полномочия Заместителя. Само собой понятно, что с возвращением Местоблюстителя к управлению Заместитель перестает управлять".
К 1931 году формирование искусственного церковного центра, новой церковной структуры, во главе с митр. Сергием, было в основном завершено. Напомним главные этапы в становлении этой структуры: провозглашение солидарности с духом революции; "легализация"; изменение состава Епископата; теория Первосвятительской власти; учреждение собственного печатного органа. К этому надо добавить еще один важнейший аспект деятельности нового церковного центра: лжесвидетельство об отсутствии гонений на Церковь – еще одна "плата" за легализацию.
В 1929-30 гг. по всей стране начала разворачиваться новая кампания закрытия храмов и борьбы с религией. По данным советской печати, только в течение 1929 г. по России было закрыто не менее тысячи "молитвенных домов", в основном православных храмов. В период предыдущего гонения, 1922-23гг., насильственное разрушение религии было приостановлено под натиском мирового общественного мнения, прежде всего, западного христианства. Попытка такого сопротивления была предпринята и на этот раз. Инициатором выступил Папа Пий ХI, который в начале 1930 г. обратился с призывом к верующим всего мира о "молитвенном крестовом походе" в защиту гонимой Русской Церкви и религии в целом. Призыв был поддержан Архиепископом Кентерберийским.
"Мы испытываем, – говорилось в папском послании, – глубочайшее волнение при мысли об ужасных и святотатственных преступлениях, которые умножаются и усиливаются с каждым днем и которые направлены как против Господа Бога, так и против душ многочисленного населения России, дорогого нашему сердцу, хотя бы уже из-за величия его страданий.
... Рост такого зверства и безбожия, поощряемый государственной властью, требует всеобщего и торжественого возмещения и ответа".
Через две недели после издания папской энциклики, митр. Сергий под давлением властей был вынужден дать интервью представителям советской печати, с категорическим отрицанием какого-либо гонения на Церковь в СССР. Через несколько дней аналогичное интервью было дано иностранным корреспондентам. Под вынужденным лжесвидетельством поставили свои подписи и все члены сергианского Синода.
Это выступление очень затруднило консолидацию западной христианской общественности в борьбе за прекращение антирелигиозных преследований в СССР. В период 1922-23 гг. с подобным лжесвидетельством выступали обновленцы, но их мнение не было авторитетным, поскольку глава Церкви, Патриарх Тихон, не только не отрицал факта гонений, но и сам был его жертвой. Теперь же митр. Сергий рассматривался западными христианами как законный глава Церкви, и несогласие с его позицией выглядело как "вмешательство" во внутренние дела Русской Церкви. За участие в молении о гонимой Русской Церкви митр. Сергий подверг запрещению в священнослужении митрополита Евлогия, возглавлявшего заподноевропейские приходы Русской Церкви. В ответ на это митр. Евлогий со своим церковным управлением обратился в Вселенскому Патриарху Фотию II с просьбой о временном принятии в каноническое общение, на что получил согласие. Один из членов сергианского Синода, архиеп. Филипп (Гумилевский), через некоторе время обратился с письмом к Папе Пию ХI с раскаянием в своем участии в лжесвидетельстве и с благодарностью за поддержку гонимой Русской Церкви. За это арх. Филипп был арестован (в 1933 г.) вместе с большой группой католического духовенства.
Никакими компромиссами и уступками предотвратить уничтожение Церкви митр. Сергий не смог. Если к концу 1929 г., согласно данным, приведенным в интервью митр. Сергия, в его подчинении было около 30.000 приходов, то через десять лет их оставалось всего несколько сотен: таков был результат двух "безбожных пятилеток" (так их назвали сами воинствующие атеисты). Между тем искоренить веру из душ русских людей гонителям не удалось. По данным переписи конца 30-х гг., более 2/3 населения заявили себя верующими. Где же молились Богу эти верующие, где собирались для совершения религиозного культа? Подавляющее большинство были просто лишены такой возможности и хранили веру только в своей душе. В то же время это был период усиления сектантства, значительно более приспособленного к выживанию в условиях тотального гонения.
В этот же период открывается одна из самых удивительных и необычных страниц в истории Русской Церкви: существование части Церкви в виде "православных катакомб" – своего рода религиозного подполья. Будущим историкам Церкви еще предстоит подробно прочесть эту страницу. Тайные богослужения в деревнях, городах, лесах, лагерях; бродячие священники( под видом печников, нищих и т.п.); целая сеть нелегальной иерархии; тайные монастыри и духовные старцы – этот уникальный опыт должен стать духовным достоянием всей Церкви. Движение это было неоднородным по своему составу, его отличала неоднозначность политических позиций и многообразие путей духовного подвига и поиска: но тем более этот опыт поучителен и ценен для нас.
Сергианский Синод и его "наследники" неоднократно объявляли "катакомбную Церковь" сектантской и раскольничьей, но все эти обвинения необоснованны: катакомбная Церковь имела надежную каноническую основу – и формировались эти основы в полемике с митр. Сергием.
В июле 1933 г. один иерарх, не указавший своего имени (предполагают, что это митр. Иосиф) писал в адрес митр. Сергия:
"Я считаю Вас узурпатором церковной власти и отказываюсь повиноваться административно-церковным распоряжением Вашим и учрежденного Вами Синода.
... Вы являли правильное понимание своих полномочий и полную корректность к своему доверителю, поддерживая с ним деловые отношения. Лишившись возможности таких сношений с окончанием "дела митр. Петра", Вы автоматически становились в положение остальных своих собратий и должны были не новый центр церковного управления утверждать, а сами обратиться и призвать остальных собратий к руководству в церковной жизни Патриаршим Указом 7/20 ноября 1920 г., изданным именно на случай возникновения невозможности сношений с действительным церковным центром и остающимся в составе действующего права Русской Православной Церкви. Если бы по силе сего указа некоторые архипастыри обратились к братскому руководству Вашему, ценя Вашу просвещенность, долголетний опыт и архипастырскую мудрость, то нельзя было бы возражать что-нибудь против такого добровольного объединения. Если бы для удобства сношений и поддержания единообразия епархиальной жизни Вы с объединившимися архипастырями учредили для своей группы нечто вроде Синода, но при этом не претендовали бы на обязательность принимаемых Вами решений для всей Русской Церкви, нельзя было бы возражать и против такого учреждения. Тогда не понадобилось бы Вам обременять свою совесть обильными прещениями и запрещениями. Все, и объединившиеся под братским руководством Вашим, и замедлившие с таким объединением, по-прежнему оставались бы в каноническом и литургическом единении под затрудненным хотя, но отнюдь не утрачивающим своей реальности каноническим главенством своего первоиерарха митр. Петра".
Митрополит Сергий не ответил на этот раз ничего...
Документ, несомненно, дошел до сведения православных архиерев и был положен в основу канонической позиции катакомбной Церкви. Симоволом этой канонической позиции было поминание за литургией только имени митр. Петра как Патриаршего Местоблюстителя, но без поминания митр. Сергия как заместителя. Поэтому в церковном народе за такими церковными группами закрепилось название "непоминающие". На деле поминание митр. Петра выражало категорическую решимость не признавать никакого другого церковного воглавления до нового Собора или до смерти митр. Петра. Как мы уже говорили, эта позиция закрывала путь любому узурпатору церковной власти, но она также закрывала путь к признанию нового законного Местоблюстителя, каковым мог быть только один из двух иерархов: митр. Агафангел и митр. Кирилл. Митр. Агафангел умер,но оставался митр. Кирилл, который из ссылки и особенно во время короткого промежутка между ссылками в 1934 г. занимался энергичной деятельностью по организации Катакомбной Церкви. Если бы церковным сознанием было признано, что с арестом митр. Петра Русская Церковь осталась без Первоиерарха, то митр. Кирилл был бы обязан при первой реальной возможности взять на себя эти полномочия. Но поскольку Церковь продолжала признавать своим Первосвятителем митр. Петра, то митр. Кирилл считал себя не в праве это сделать, дабы не создавать новых церковных нестроений в дополнение к существовавшим. Обладая несравнимо большими правами на сан Первосвятителя и связанную с этим саном власть, митр. Кирилл категорически отказывается от всех уговоров и предложений на этот счет. Так, в январе 1934 г. он пишет одному из своих сторонников (письмо широко разошлось по Катакомбной Церкви):
"Из ответа на мнение некоего о необходимости митр. Кириллу объявить себя Местоблюстителем до времени освобождения митрополита Петра.
Неблагополучие в Русской Православной Церкви видится мне не со стороны содержимого Ею учения, а со стороны управления. Сохранение надлежащего порядка в церковном управлении со смерти Святейшего Патриарха Тихона и до созыва законного Церковного Собора обеспечивалось завещанием Святейшего Патриарха, оставленным в силу особого, ему только данного и никому не передаваемого права назначить себе заместителя. Этим завещанием нормируется управление Русской Церковью до тех пор, пока будет исчерпано до конца его содержание. Несущий обязанности Патриаршего Местоблюстителя иерарх сохраняет свои церковные полномочия до избрания Собором нового Патриарха. При замедлении дела с выбором Патриарха Местоблюститель остается на своем посту до смерти или собственного добровольного от него отречения или устранения по церковному (подч. м. Кирилл – Л.Р.) суду. Он не правомочен назначить себе Заместителя с правами, тождественными его местоблюстительским правам. У него может быть только временный заместитель для текущих дел, действующий по его указаниям. Вот в этом пункте и является погрешность со стороны митрополита Сергия, признающего себя в отсутствие митрополита Петра имеющим все его местоблюстительские права.
Его грех в превышении власти, и православный епископат не должен был признавать такую власть и, убедившись, что митр. Сергий правит Церковью без руководства от митр. Петра, должен был управляться по силе Патриаршего Указа 7/20 IХ. 1920г., готовясь дать отчет в своей деятельности митрополиту Петру или Собору. Если до созыва Собора Местоблюститель умирает, то необходимо снова обратиться к Патриаршему завещанию и в правах Местоблюстителя признать одного из остающихся в живых, указанных в Патриаршем завещании иерархов. Если ни одного в живых не окажется, то действие завещания кончилось, и Церковь сама собой переходит на управление по Патриаршему Указу 7/20.IХ.1920г., и общими усилиями епископата осуществляется созыв Собора для выбора Патриарха. Поэтому только после смерти митрополита Петра, или его законного удаления я нахожу для себя не только возможным, но и обязательным активное вмешательство в общее церковное управление Русской Церковью. Дотоле же иерархи, признающие своим Первоиерархом только митрополита Петра, вознося его имя по чину за богослужением, и не признающие законной преемственности Сергиева управления, могут существовать до суда соборного параллельно с признающими; выгнанные из своих епархий, духовно руководя теми единицами, какие признают их своими архипастырями, а невыгнанные руководя духовной жизнью всей епархии, всячески поддерживая взаимную связь и церковное единение.
Для меня лично выступление сейчас представляется невозможным, так как я совершенно не уверен в характере отношений митрополита Петра, чтобы убедиться в подлинности настроений последнего, чтобы решить, как поступить. Во всяком случае быть явочным порядком Заместителем митрополита Петра без его о том распоряжения я не могу, – но если митрополит Петр добровольно откажется от местоблюстительства, то я в силу завещания Святейшего Патриарха и данного ему мною обещания исполню свой долг и приму тяготу местоблюстительства, хотя бы митрополит Петр назначил себе и другого преемника, ибо у него нет права на такое назначение".
Митрополит Сергий, уже не обращая никакого внимания на обличения и деятельность "непоминающих", продолжал укреплять "Московскую Патриархию" – созданный им фиктивный центр церковной власти.
14/27 апреля 1934 г. Синод и присоединившиеся к нему архиереи (всего, вместе с Синодом, 21 епископ) присвоили митр. Сергию титул "Блаженнейшего митрополита Московского и Коломенского". Митр. Петр, занимая Крутицкую кафедру, становился таким образом викарным епископом собственного заместителя.
9/22 июня 1934 г. митр. Сергий и его Синод исполняют требование, на котором власти настаивали еще при Патриархе Тихоне: налагают запрещение в священнослужении на епископов Зарубежной Русской Церкви – т.н. "Карловацкой". Напомним, что, по теории митр. Сергия, наложенное им и его Синодом "запрещение" автоматически делало недействительными все церковные таинства "раскольников" (кроме крещения).
14/27 декабря 1936 г. был принят "Акт о переходе прав и обязанностей Местоблюстителя Патриаршего Престола Православной Российской Церкви к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя, Блаженнейшему Митрополиту Московскому и Коломенскому Сергию (Страгородскому), в связи с последовавшей 29.8/11.9 1936г. кончиною в ссылке Митрополита Крутицкого Петра (Полянского)".
Вспомним, что писал митр. Сергий в своей статье в "Журнале Московской Патриархии" в 1931 г.:
"Ушел Местоблюститель от должности (за смертью, отказом и под.), в тот же момент прекращаются полномочия Заместителя".
Согласно чрезвычайному постановлению Поместного Собора 1917-18 гг. о местоблюстительстве и распоряжению Патриарха Тихона, указывавшему имена избранных им кандидатов на эту должность, – после смерти митр. Петра законным Местоблюстителем, облеченным всей полнотой Патриарших прав, "автоматически" становился митр. Кирилл. Таким образом, с 1936 г. до смерти митр. Кирилла ( по предположениям, наступившей в 1942 г.), митр. Сергий носил звание Местоблюстителя "при живом законном Местоблюстителе". Как писал в свое время митр. Сергий в адрес митр. Агафангела, за такое деяние иерарх подлежит даже "извержению из сана".
Мы не знаем, как сам митр. Сергий обошел вопрос о правах митр. Кирилла, но, по-видимому, он счел достаточным основанием для игнорирования этих прав предание митр. Кирилла "суду Архиереев". Некоторое беспокойство, видимо, все же оставалось, т.к. через месяц после провозглашения митр. Сергия Местоблюстителем, в акте от 11/24 янв. 1937 г., Синод "принял к сведению" распоряжение митр. Петра от 5.12.1925 г. на случай своей кончины, в котором, по образцу "завещания" Патриарха Тихона, указывались последовательно: митр. Кирилл, митр. Агафангел, митр. Арсений, митр. Сергий. На документ этот ссылался в своем распоряжении от 25.12/8.1 1926г. и митр. Иосиф. Митр. Петр, конечно, не имел никакого права вводить осужденную Вселенскими Соборами практику передачи Первосвятительских полномочий.
Но если даже митр. Петр допустил ошибку, то эта ошибка была достаточно убедительно раскрыта в письмах митр. Кирилла к митр. Сергию. Зная, с какой тщательностью умел митр. Сергий обнаруживать малейшие неточности и промахи в канонической аргументации своих оппонентов, мы не можем допустить мысли, что он "не ведал, что творил". Отсюда с необходимостью вытекает, что сам он не придавал решающего значения своим доказательствам и доводам, но руководствовался какими-то другими соображениями. Намек на это содержится в его известных высказываниях типа: "моя программа – программа Духа Святого"; "я действую по требованию каждого дня"; "вопрос в том, кто кого перехитрит: Тучков меня или я – Тучкова" и т.п. Но вникать в "психологию" митр. Сергия у нас нет необходимости; как сказано о различении пророков истинных от ложных: "по плодам их познаете их".
Вопрос же о плодах остается по крайней мере спорным. Мы полагаем, что никакой реальной пользы для легальной Церкви, никакого хотя бы замедления процесса ее разрушения митр. Сергий своими неканоническими действиями не принес. Но в то же время несомненно, что его действия нанесли огромный ущерб нелегальной Катакомбной Церкви, оторвав от нее значительную часть пастырей и особенно паствы: эта Церковь могла быть во много раз сильнее и многочисленней, если бы не существовало фиктивного сергианского центра церковной власти.
И к моменту, когда советское государство было вынуждено обратиться к восстановлению Церкви, ее иерархический состав и духовная традиция могли быть совсем иными. На это также иногда приводится довод, что такую Церковь Сталин восстанавливать бы не стал, но обратился бы с этой целью, например, к обновленцам, несмотря на их непопулярность в народе. Все это говорит лишь о том, что судьбы Церкви ( и мира) решаются в конечном счете не нашим умом, но Божьим Промыслом: канонические правила Церкви указывают направление нашей активности и одновременно ставят ей пределы. Митр.Сергий дерзновенно эти пределы преступил, и с этой точки зрения можно выразить общее убеждение, что, затруднив проявление воли Божией в судьбах Церкви, митр. Сергий принес Церкви значительный вред. И этот вывод не зависит от наших предположений о том, как развивались бы события, если бы митр. Сергий не пошел на столь грубое нарушение церковной правды.
Иерархическая структура нынешней Русской Церкви и доминирующие в ней типы духовности - выросли из семян, посаженных митр. Сергием. Церковь начала восстанавливаться во время войны; по личному решению И.В. Сталина возродился и ее иерархический костяк. 8 сент. (н.с.) 1943 г. 19 архиереев избрали митр. Сергия Патриархом, а 15 мая 1944 г., в связи с его кончиной, Синод принял к сведению его "завещательное распоряжение" о Местоблюстительстве митр. Ленинградского и Новгородского Алексия (Симанского).
31 янв. – 2 февр. 1945 г. состоялся Поместный Собор, в котором участвовали 45 архиереев и 126 представителей клира и мирян и присутствовали в качестве гостей Патриархи Александрийский, Антиохийский и Грузинский, представители Константинопольского Престола и других Поместных Церквей.
Собор единогласно избрал митр. Алексия Патриархом Московским и всея Руси. Известно, что перед Собором архиеп. Лука (Войно-Ясенецкий) высказывался за избрание Патриарха путем жребия из нескольких кандидатов, по образцу Поместного Собора 1917-18 гг. Однако это предложение даже не рассматривалось, и Патриарх Алексий избирался путем открытого голосования.
Перед "непоминающими" встал трудный вопрос: с избранием Патриарха Алексия отпадало прежнее каноническое основание для самостоятельного управления – узурпация Первосвятительской власти митр. Сергием; но в то же время вся практика митр. Сергия и в отношениях с государством, и во внутрицерковных делах была продолжена Патриархом Алексием. В этой ситуации часть Катакомбной Церкви осталась на прежних позициях, другая ее часть признала законность Патриарха Алексия и подчинилась его власти.
Против каноничности Московской Патриархии могли быть выдвинуты следующие возражения:
1. Собор 1945 г. состоял из архиереев, не самостоятельных в своих решениях, но целиком зависящих от государственной власти. Поэтому сам Собор и все его постановления недействительны.
2. Собор 1945г. созван узурпаторами церковной власти, каковыми являлись все члены Синода при митр. Сергии, и в первую очередь митр. Алексий (Симанский), принявший Местоблюстительскую власть от узурпатора, и к тому же незаконным способом – по завещанию. При этом, конечно, предполагается, что Собор 1943 г., по той же причине, недействителен.
3. Из нескольких занимавших принципиально различные позиции иерархических групп Русской Церкви: "сергиан", "непоминающих", "парижан", "американцев", "карловчан" (приводим условные, но общепринятые в то время наименования) – на Соборе 1945 г. была представлена лишь одна группа, "сергианская". Численность ее не имеет значения, как величина весьма непостоянная, определяеемая внешними факторами: так, в 1940 г. было лишь четыре правящих сергианских епископа, в 1943 г. – 19, в 1945 г. – 49.
Все эти канонические дефекты Соборы 1943 и 1945 гг. разделяют с обновленческими Соборами 1923 и 1925 гг. Поддержка Восточных Патриархов в обоих случаях не решает дела.
Единственным "преимуществом" Соборов 1943 и 1945 гг. перед обновленческими было отсутствие в 1943 и 1945 гг. законного Первоиерарха, в расколе с которым были бы эти Соборы. Мы думаем, что это обстоятельство было решающим и верим, что милость Божия покрыла все вопиющие канонические дефекты Собора 1945г. и Патриарх Алексий был действительным Первоиерархом, т.е. получил харизму Первосвятительской власти.
В связи с признанием этого факта один из авторитетных руководителей Катакомбной Церкви, архиеп. Афанасий (Сахаров), сразу после выборов Патриарха принял решение вместе с бывшими при нем иереями, что "должно возносить на молитве имя Патриарха Алексия как Патриарха нашего".
Мы полагаем, что этот шаг владыки Афанасия был совершенно правильным, но совсем другой вопрос – о фактическом административном подчинении Патриарху Алексию. В решении этого вопроса вл. Афанасий повторил старую ошибку – чисто литургического понимания харизмы Первосвятительской власти. Ошибка эта выразилась в том, что, рисуя картину излияния Божественной Благодати через Предстоятелей Поместных Церквей на Епископов и далее – на иереев, вл. Афанасий подразумевал в этой картине именно благодать тайносовершительную. Однако, в соответствии с церковным преданием, подтвержденным решениями Поместного Собора 1917-18 гг., полнотой тайносовершительной харизмы обладает каждый правильно рукоположенный Епископ, без прямой связи с наличием или отсутствием Первоиерарха. Будучи главой Местной Церкви, каждый Епископ находится в общении со Вселенской Церковью.
Между тем вл. Афанасий пишет:
"Помимо первоиерарха Русской Церкви никто из нас – ни миряне, ни священники, ни епископы - не может быть в общении со Вселенской Церковью. Не признающие своего первоиерарха остаются вне Церкви, от чего да избавит нас Господь".
Возражая против таких выводов, мы еще раз вспомним об Указе 1920 г., который, предусматривая возможность длительного существования Епископов и епархий без Первоиерарха, никак не имел в виду, что они при этом остаются вне общения со всей Христовой Вселенской Церковью. Можно согласиться лишь с тем, что принципиальное отвержение Первосвятительской харизмы у законного Первоиерарха действительно означало бы отпадение от полноты благодатной церковной жизни; литургическое поминание Первоиерарха есть свидетельство о признании у него такой харизмы. Но рассуждения вл. Афанасия могут быть поняты как обоснование принудительной необходимости для каждого Епископа подчиняться всем распоряжениям Патриарха, независимо от того, соответствуют ли эти распоряжения канонической правде и религиозной совести Епископа.
Именно такое понимание церковной дисциплины и характера власти Первоиерарха отстаивал митр. Сергий, именно против такого понимания боролись митр. Агафангел, митр. Кирилл, митр. Иосиф, митр. Евлогий, следовавшие духу Соборных и Патриарших установлений. Хотя вл. Афанасий, будучи продолжателем этой церковной традиции, подчеркивает, что вопрос признания или непризнания Патриарха Алексия, хождения или нехождения в храмы Московской Патриархии – есть "дело совести", так что он не осуждает непризнающих, однако такой вывод противоречит нарисованной им картине, ибо кому же религиозная совесть может позволить оставаться вне "общения со Вселенской Церковью", или, проще говоря, "вне Церкви"?
Неясность экклезиологического сознания до сих пор препятствует борьбе против ложного учения о Церкви и приводит к своего рода "каноническому плену", когда ради требований церковной дисциплины заглушаются требования церковной совести. Такого положения в Церкви быть не может. Весь опыт Русской Церкви после Собора 1917-18 гг. свидетельствует о том, что преодоление этого ложного и нетерпимого положения возможно лишь на пути развития православного понимания сущности Первосвятительской власти и места Епископа в Церкви.
Суть же этого понимания, как мы заключаем из рассмотрения этого опыта, сводится к тому, что харизматическая природа Первосвятительской власти проявляет себя именно в церквеустроительных действиях этой власти, в деле фактического управления Церковью. Признание этой харизмы за Первоиерархом, с одной стороны, исключает возможность создания ложных центров церковной власти и, с другой стороны, требует от всех членов Церкви, в первую очередь от Епископата, постоянного соборного контроля за действиями Первоиерарха. Церкви в целом принадлежит суждение о том, какие именно действия Первоиерарха соответствуют канонической правде и воле Божией о Церкви, а какие действия – есть плод чуждого влияния, личного произвола и канонических ошибок. В этом смысле оправдана позиция и тех Епископов, которые не подчинились распоряжениям Патриарха, продиктованным требованиями государства, или ошибочным суждением, или человеческим личным произволом Патриарха. Кощунственна мысль, что современный Обер-Прокурор, т.е. уполномоченный Совета по делам религий, имел власть распоряжаться Божественной Благодатью, или что Благодать могла содействовать актам, вредным и разрушительным для Церкви.
Однако такое оставление за Епископом и церковным народом права суждения о действиях церковной власти не должно означать разрыва канонического или молитвенного общения с ней. Как только Первоиерарх начнет совершать действия, в которых религиозная совесть Епископа, опирающаяся на соборное суждение церковного народа, опознает участие Первосвятительской Божественной харизмы, Епископ должен подчиниться Первоиерарху и его велениям, как выражению и осуществлению воли Божией о Церкви. И неподчинение в этом случае действительно будет означать самочинное, раскольническое действие.
Такой взгляд помогает сохранить оба важнейших вклада в понимание природы Церкви, которые внесены опытом Ее истории после 1917 г.: с одной стороны, высокое представление о Патриаршестве, как проводнике Боговластия и благодатном увенчании церковной жизни; с другой стороны, утверждение достоинства и церковной свободы каждого Епископа, как пастыря, несущего личную ответственность за вверенную ему малую Церковь. В основе же всего лежит соборность, которая должна проявляться непрестанно в каждом церковном действии, так что никакой акт церковной власти не может осуществляться помимо соборного "Аминь", свидетельствующего о присутствии в этом церковном акте Божественной Благодати.
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
По-видимому, приходит время, когда становится необходимым продолжить великий спор, в атмосфере терпимости и церковного братолюбия - однако не жертвуя церковной правдой. Цель состоит в достижении православного понимания природы Церкви, неразрывного с осуществлением православных форм церковной жизни.
Такой спор может быть плодотворным лишь при отказе от распространенного заблуждения, что единомыслие по всем нерешенным, но важным вопросам есть обязательное условие церковной любви. Напротив, любовь предшествует единомыслию и рождает его, но рождает в муках. Братолюбие при отсутствии единомыслия есть, несомненно, тяжелый крест, но отказ от него означает отказ от надежды на достижение единства и полноты Церкви. Весь трагический опыт Русской Церкви убеждает в том, что именно измена духу братолюбия явилась глубинной причиной ее нынешнего бедственного положения...
Голос митрополита Кирилла – первого из названных Патриархом Тихоном Местоблюстителей, самого авторитетного (как показал опрос 1926г.)иерарха в Русской Церкви, раздался позже других. 2/15 мая 1929 г. он пишет митр. Сергию из Туруханской ссылки:
"До тех пор, пока митр. Сергий (фамилии в дальнейшем для сокращения опускаем - Л.Р.) не уничтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так наз. Патр. Синода, я не могу признавать для себя обязательным к исполнению".
Этот аргумент о "превышении власти" был еще недостаточен для столь категорических выводов, что и доказал ответ митр. Сергия. Глубоко православное переживание природы церковной власти привело митр. Кирилла к точным каноническим действиям, хотя полное обоснование этих действий он нашел несколько позже. В том послании, которое мы цитируем, митр. Кирилл продолжает развивать идеи митр. Иосифа и митр. Агафангела:
"Я глубоко скорблю, – пишет митр. Кирилл, – что среди единомысленных митр. Сергию архипастырей, в нарушение братской любви, уже применяется по отношению к несогласным и обличающим их неправоту кличка отщепенцев, раскольников. Ни от чего святого и подлинно церковного я не отделяюсь; страшусь только приступать и прилепляться к тому, что признаю греховным по самому происхождению...".
В другом письме, имевшем хождение среди церковного народа и духовенства приблизительно в это же время (1929г.), митр. Кирилл высказывает важные мысли о реальном содержании понятия "церковная дисциплина":
"Церковная дисциплина способна сохранять свою действенность лишь до тех пор, пока является действительным отражением иерархической совести Соборной Церкви; заменить же собою эту совесть дисциплина никогда не может. Лишь только она предъявит свои требования не в силу указаний этой совести, а по побуждениям, чуждым Церкви, неискренним, как индивидуальная иерархическая совесть непременно станет на стороне соборно-иерархического принципа бытия Церкви, который вовсе не одно и то же с внешним единением во что бы то ни стало. Тогда расшатанность церковной дисциплины становится неизбежной, как следствие греха. Выход же из греха может быть один - покаяние и достойные его плоды...".
Если отдельные горячие головы из противников митр.Сергия в пылу полемики допускали в первое время высказывание хулы на таинства, то ответом была та же хула на таинства церковные, но хула продуманная, ответственная, закрепленная официальным постановлением. 24.7/6.8 1929 г. митр. Сергий со своим Синодом принимают это позорной памяти постановление об отношении к священнодействиям, совершаемым теми, кого он называет "раскольничьим клиром", приравняв всех несогласных с действиями митр. Сергия к обновленцам и григорианам. Постановление гласило:
"Таинства, совершенные в отделении от единства церковного... последователями быв. Ленинградского митр. Иосифа (Петровых), быв. Гдовского епископа Димитрия (Любимова), быв. Уразовского епископа Алексия (Буй), как тоже находящихся в состоянии запрещения, также недействительны, и обращающихся из этих расколов, если последние крещены в расколе, принимать через таинство Св. Миропомазания; браки, заключенные в расколе, также навершать церковным благословением и чтением заключительной в чине венчания молитвы "Отец, Сын и Св. Дух".
...Умерших в обновленчестве и в указанных расколах не следует хотя бы и по усиленной просьбе родственников отпевать, как и не следует совершать по их и заупокойную литургию. Разрешать только проводы на кладбище с пением "Святый Боже"...".
Логика насилия довела митр. Сергия до этого крайнего способа воздействия на психологию церковного народа: тех, кто думает иначе, чем митр. Сергий, – перевенчивать, перемазывать, не отпевать... Временное разномыслие закреплялось этими действиями как непримиримая вражда. Из всех церковных преступлений митр. Сергия эта хула на благодать – несомненно, преступление самое тяжкое. За церковное инакомыслие (и не в вопросах веры – а в вопросах церковной политики!) митр. Сергий пытался лишить человека не жизни и свободы, но, с точки зрения верующего, гораздо большего: он отлучал его от Самого Источника Вечной Жизни. И хотя "отлучение" это, несомненно, оставалось только на бумаге, но это не уменьшает тяжкого греха митр. Сергия, возомнившего, что Божественная Благодать подчиняется его канцелярским указам, принятым к тому же во исполнение велений НКВД!
С возмущением и скорбью пишет об этом митр. Кирилл в своем втором письме к митр. Сергию от 28.10(10.11) – 30.10(12.11) 1929 г.:
"О хулах этих я узнаю впервые от Вас; о единственно же возможном для меня отношении к ним Вы можете судить хотя бы по тому ужасу, с каким "отталкивал я от себя мысль о безблагодатности совершаемых сергианами священнодействий и таинств" (митр. Кирилл цитирует здесь свое 1-е письмо - Л.Р.). Вы сами отмечаете этот мой ужас и, приобщая после сего и меня к таким хульникам, говорите просто неправду. Если хулы такие действительно кем-нибудь произносятся, то они плод личного темперамента говорящих, плод – скажу Вашими словами – "беспросветной темноты одних и потери духовного равновесия другими". И как горько, Владыко, что потерю духовного равновесия обнаруживаете и Вы в равную меру.
Для своей христианской любви, имеющей по Вашему сознанию "некоторую смелость верить, что грозное изречение Господа (Мф. ХII:31) ("всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам" – Л.Р.) не будет применяться к этим несчастным со всею строгостью", Вы, однако, не осмеливаетесь найти более любовный способ воздействовать на них, как постановление Вашего Синода от 24.7 (6 августа) 1929 г. за №1864, воспрещающее, несмотря ни на какие просьбы, отпевать умерших в отчуждении от Вашего церковного управления. Не говоря уже о перемазывании крещенных, тем же Св. Миром помазанных, каким намазуют и послушные Вам священники, - или о перевенчивании венчанных. В апреле Вы в заботе о заблудших хлопочете о снятии клятв Собора 1667 г., а в августе – вызванный Вашей деятельностью, не для всех еще ясный спор церковный закрепляете как непримиримую церковную вражду".
Далее митр. Кирилл выражает самую суть противопоставления двух пониманий природы Церкви, сущности церковного единства и происхождения церковной власти:
"Отрицательное отношение к Вашей деятельности по управлению церковному Вы с Синодом воспринимаете как отрицание самой Церкви, Ее таинств и всей Ее святыни. Поэтому же Вас так изумляет, что воздерживаясь от совершения с Вами литургии, я не считаю, однако, ни себя, ни Вас стоящими вне Церкви. "Для церковного мышления такая теория совершенно неприемлема, – заявляете Вы, – это попытка сохранить лед на горячей плите". Если в данном случае есть с моей стороны попытка, то не к сохранению льда на горячей плите, а к тому, чтобы растопить лед диалектически-книжнического пользования канонами и сохранить святыню духа. Я воздерживаюсь литургисать с Вами не потому, что тайна Тела и Крови Христовых будто бы не совершится при нашем совместном служении , но потому, что приобщение от чаши Господней обоим нам будет в суд и осуждение, так как наше внутренее настроение смущаемое неодинаковым пониманием своих церковных взаимоотношений, отнимет возможность в полном спокойствии духа приносить милость мира, жертву хваления".
Митр. Кирилл решительно восстает против того формально-законнического пользования канонами, которым постоянно злоупотребляет митр. Сергий:
"Не злоупотребляйте , Владыко, буквой канонических норм, чтобы от свв. канонов не остались у нас просто каноны. Церковная жизнь в последние годы слагается не по буквальному смыслу канонов. Самый переход патриарших прав и обязанностей к митр. Петру совершился в небывалом и неведомом для канонов порядке, но церковное сознание восприняло этот небывалый порядок как средство сохранения целости патриаршего строя, считая последний главным обеспечением нашего православного бытия...".
Все еще употребляя неточное выражение "единоличная преемственная власть", митр. Кирилл в этом письме отчетливо выражает идею харизматичности Первосвятительской власти:
"Становясь на Вашу точку зрения равенства Ваших прав с правами митр. Петра, мы, при наличии подобных актов (речь здесь идет о действиях митр. Петра из заключения), имели бы одновременно два возглавления нашей Церкви: митр. Петра и Вас. Но этого в Церкви быть не может и Ваши права в ней только отражение прав митр. Петра и самостоятельного светолучения не имеют. Принятие же Вами своих полномочий от митр. Петра без восприятия их Церковью в том порядке, как совершилось восприятие прав самого митр. Петра, т.е. без утверждения епископатом, ставит Вас перед Церковью в положение только уполномоченного митр. Петра, для обеспечения на время его отсутствия сохранности принятого им курса церковного управления, но не в положение заменяющего главу Церкви или "первого епископа страны"...".
Образ "светолучения" Первосвятительской власти служит здесь замечательным выражением православного представления о харизматической, благодатной природе Первосвятительства. Напомним, что и само учение о Божественных Энергиях, утвержденное на "паламитских" соборах ХIV в., опиралось, наряду с многовековым опытом исихастов, также на Евангельский образ Фаворского Света. Именно против признания Божественной, нетварной природы этого Света выступали противники св. Григория Паламы. Этот Свет стяжали подвижники в "умном делании"; этот же образ "светолучения" не случайно возникает у митр. Кирилла. Для полного разгрома современного "Варлаама" – митр. Сергия – оставалось необходимым сделать последний шаг – четко выяснить канонические условия, без которых церковная власть этого "светолучения" иметь не может.
Но пока этот шаг не сделан, митр. Сергий еще имеет возможность защищаться, опираясь на изначально ложную идею Заместительства как преемства единоличной власти.
"Не ограничивает моих полномочий, – отвечал митр. Сергий в письме митр. Кириллу от 20.12/2.1 1930 г., – и то обстоятельство, что получил я их не непосредственно от Св.Патриарха, а от Местоблюстителя...
Смысл единоличного заместительства в том и состоит, что патриаршая власть всегда остается в Церкви налицо во всем объеме, хотя бы она в данных руках была лишь на очень короткое время и хотя бы до этих рук дошла через много промежуточных ступеней".
Здесь с такой же четкостью, как и его оппонент, митр. Сергий выразил противоположное, чисто бюрократическое понимание церковной власти. Ясно, что "неизменно сохраняться в полном объеме" могут только полномочия чисто человеческого характера, принятые в соответствии со взаимными обязательствами. Говорить о "сохранении в полном объеме" Божественной Энергии было бы невозможно, т.к. при неправильных действиях даже и Патриарха Божественная Благодать сопровождать эти действия не будет: наличие сана Первоиерарха открывает возможность для действия церквеустроительной благодати, но не гарантирует ее.
Сравнивая первосвятительскую благодать с другим видом харизмы – тайносовершительной, подчеркнем, что при существенном нарушении порядка действий во время совершения таинства, оно может просто не осуществиться. Но в этом случае основные действия священника – определенные и раз навсегда заданные, чего нельзя сказать о действиях Первосвятительских по устроению Церкви. Это очень усложняет вопрос.
Вскоре после цитированного выше письма, митр.Сергий с Синодом, не получив "покаянного" ответа от митр. Кирилла, принимают постановление о предании его архиерейскому суду и увольнении от управления епархией: на запрещение в священнослужении, так же как и в случае с митр. Агафангелом, митр.Сергий не осмеливается.
Церковная жизнь требовала развития учения о Церкви, и оно продолжает развиваться – двумя все более расходящимися путями, лишь один из которых – православен.
По своему решает митр. Сергий и вопрос об отношении к фундаментальному Указу 1920 года, – как всегда, умело цепляясь за букву и полностью изгоняя реальное экклезиологическое содержание. В своем письме в Париж к митр. Евлогию от 15/28 окт. 1930 г. он пишет:
"Свой административный разрыв с Патриархией (так отныне стала называться сергиевская канцелярия – Л.Р.) Ваше Высоко-преосвященство хотите обосновать на Указе Св. Патриарха от ноября 1920 г. Но указ этот предусматривает, так сказать, физическую невозможность сношений с Церковным центром, у нас же с Вами, по Вашему собственному признанию, скорее только взаимное непонимание".
Митр. Сергий, разумеется, обходит вопрос о том, что в Указе имеется в виду реальный Церковный центр – таким центром мог бы быть митр. Петр, но с ним действительно нет "физической" связи.
А митр. Сергий?
Митр. Сергий – центр экклезиологически фиктивный, и связь с ним ничего не решает.
Но митр. Сергий уверен, что он и есть Первый Епископ, по крайней мере, "фактический":
"Вы успокаиваете себя (по примеру Карловацкой группы), – продолжает он в письме к митр. Евлогию, – тем, что порывая с теперешним Московским Церковным центром, Вы будто бы не порываете с Русской Церковью. Увы, это уже избитая "лесть" (самообман) всех, не желающих подчиниться неугодному им распоряжению Патриархии и, в то же время, не имеющих смелости открыто учинить раскол (п.ч. они сознают отсутствие достаточных оснований)... Отказав в подчинении Заместителю, Вы окажетесь ослушником и Местоблюстителя и потому напрасно будете прикрываться возношением имени последнего, по примеру других раскольников".
Итак, митр. Сергий упорно загоняет всех в ложную альтернативу: или беспрекословное подчинение его канцелярии, или "раскол". В 1931 г. выходит в свет 1-й номер Журнала Московской Патриархии, и первая статья в нем излагает окончательно сформировавшиеся взгляды митр. Сергия на церковную власть. В основу всего построения кладется ложная интерпретация Чрезвычайного Соборного постановления о Местоблюстительстве. Передачу власти Местоблюстителю Патриархом Тихоном митр. Сергий объясняет так:
"Оставался единственный путь к сохранению этой власти: личным Патриаршим распоряжением указать лицо, которое бы по смерти Патриарха восприняло всю полноту Патриаршей власти для передачи будущему Патриарху... Он имел на то особое поручение от Собора 17-18 гг., предложившего ему такую передачу власти временному носителю в случае, когда не окажется в наличии Собором уполномоченного учреждения".
Здесь опять двусмысленная формулировка: митр. Сергий говорит как якобы об одном и том же – о Чрезвычайном Местоблюстителе, наделенном всей полнотой Патриаршей власти, и о Местоблюстителе обычном – старейшем по хиротонии члене Синода, имеющем очень ограниченные функции по созыву нового Поместного Собора. Митр. Сергий, безусловно, знает об этом различии, но делает вид, что не придает ему значения, рассчитывая при этом на неосведомленность читателей; либо надо предположить, что он кардинально переосмысливает Соборные постановления.
Наконец, митр. Сергий излагает свою печально знаменитую теорию о "двух Первоиерархах":
"По документальным нашим данным, – пишет он, ссылаясь на распоряжение митр. Петра о заместительстве, – Заместитель облечен Патриаршей властью в том же объеме, как и заменяемый им Местоблюститель. Да и существом дела это требуется, иначе не было бы ответственного кормчего у Церковного корабля, и тогда не было бы и цели кому бы то ни было передавать власть".
Здесь идея "единоначалия" выражена в предельно четкой формулировке. По поводу заявлений об ограниченности его прав, он указывает на отсутствие соответствующей оговорки в тексте распоряжения митр. Петра и делает более важное замечание по существу:
"Такой оговорки в документе от 6 декабря нет, да и по существу дела ее не могло быть. Ведь у нас существует постановление Патриарха и Синода от 5/18 мая и 7/20 ноября 1920 г. за № 362, по которому предоставлялось епархиальным архиереям вершить все дела (а не только текущие), когда прекратится административная связь епархии с центром. Какой же был бы смысл нагромождать лишнюю инстанцию – Заместителя, если бы последний не мог ничего делать больше предоставленного каждому епархиальному архиерею".
Здесь происходит очевидное смешение понятий: митр. Сергий сравнивает власть Епископа в своей Епархии, которую он уже имеет по сану, с властью Первоиерарха над всеми другими Епископами в Церкви – а это нечто совсем другое. Единственное, в чем прав митр. Сергий: назначение митрополитом Петром заместителя на случай своего ареста было новшеством, не предусмотренным ни в одном из Соборных и Патриарших положений. После ареста митр. Петра иерархи Русской Церкви должны были переходить на самоуправление, как это было сделано после ареста Патриарха Тихона.
Однако страх перед новыми расколами, создаваемыми по инициативе НКВД, вынудил русских епископов держаться за сохранение единоначалия любой ценой. Единственная роль, в которой в этих условиях мог выступать митр. Сергий - это быть уполномоченным митр. Петра, сохраняющим неизменность курса церковной политики и состава иерархии до выяснения дела митр. Петра. Но и в этом качестве он мог быть лишь добровольно признан епископатом или его частью, и никакие его распоряжения не могли иметь принудительной силы. Если митр. Сергий считал такое заместительство бесполезным, то он должен был отказаться от него, призвав русских Епископов к самостоятельному управлению.
Но митр. Сергий развивает идею заместительства в прямо противоположном направлении. На опасность двоевластия, указанную митр. Кириллом, он отвечает решительным "отстранением" митр. Петра от всякого фактического управления: теперь он формулирует это как общий принцип:
"За распоряжения своего Заместителя Местоблюститель ни в какой мере не может быть ответственным, и потому нельзя ожидать или требовать, чтобы Местоблюститель вмешивался в управление и своими распоряжениями исправлял ошибки Заместителя. Такое вмешательство повело бы только к еще большему расстройству Церковных дел и к анархии, как и всякое двоевластие. Как самостоятельный правитель, Заместитель сам и отвечает за свое правление перед Поместным Собором".
Власть Заместителя, согласно митр. Сергию, была ограничена только одним:
"Ушел Местоблюститель от должности (за смертью, отказом и под.), в тот же момент прекращаются полномочия Заместителя. Само собой понятно, что с возвращением Местоблюстителя к управлению Заместитель перестает управлять".
К 1931 году формирование искусственного церковного центра, новой церковной структуры, во главе с митр. Сергием, было в основном завершено. Напомним главные этапы в становлении этой структуры: провозглашение солидарности с духом революции; "легализация"; изменение состава Епископата; теория Первосвятительской власти; учреждение собственного печатного органа. К этому надо добавить еще один важнейший аспект деятельности нового церковного центра: лжесвидетельство об отсутствии гонений на Церковь – еще одна "плата" за легализацию.
В 1929-30 гг. по всей стране начала разворачиваться новая кампания закрытия храмов и борьбы с религией. По данным советской печати, только в течение 1929 г. по России было закрыто не менее тысячи "молитвенных домов", в основном православных храмов. В период предыдущего гонения, 1922-23гг., насильственное разрушение религии было приостановлено под натиском мирового общественного мнения, прежде всего, западного христианства. Попытка такого сопротивления была предпринята и на этот раз. Инициатором выступил Папа Пий ХI, который в начале 1930 г. обратился с призывом к верующим всего мира о "молитвенном крестовом походе" в защиту гонимой Русской Церкви и религии в целом. Призыв был поддержан Архиепископом Кентерберийским.
"Мы испытываем, – говорилось в папском послании, – глубочайшее волнение при мысли об ужасных и святотатственных преступлениях, которые умножаются и усиливаются с каждым днем и которые направлены как против Господа Бога, так и против душ многочисленного населения России, дорогого нашему сердцу, хотя бы уже из-за величия его страданий.
... Рост такого зверства и безбожия, поощряемый государственной властью, требует всеобщего и торжественого возмещения и ответа".
Через две недели после издания папской энциклики, митр. Сергий под давлением властей был вынужден дать интервью представителям советской печати, с категорическим отрицанием какого-либо гонения на Церковь в СССР. Через несколько дней аналогичное интервью было дано иностранным корреспондентам. Под вынужденным лжесвидетельством поставили свои подписи и все члены сергианского Синода.
Это выступление очень затруднило консолидацию западной христианской общественности в борьбе за прекращение антирелигиозных преследований в СССР. В период 1922-23 гг. с подобным лжесвидетельством выступали обновленцы, но их мнение не было авторитетным, поскольку глава Церкви, Патриарх Тихон, не только не отрицал факта гонений, но и сам был его жертвой. Теперь же митр. Сергий рассматривался западными христианами как законный глава Церкви, и несогласие с его позицией выглядело как "вмешательство" во внутренние дела Русской Церкви. За участие в молении о гонимой Русской Церкви митр. Сергий подверг запрещению в священнослужении митрополита Евлогия, возглавлявшего заподноевропейские приходы Русской Церкви. В ответ на это митр. Евлогий со своим церковным управлением обратился в Вселенскому Патриарху Фотию II с просьбой о временном принятии в каноническое общение, на что получил согласие. Один из членов сергианского Синода, архиеп. Филипп (Гумилевский), через некоторе время обратился с письмом к Папе Пию ХI с раскаянием в своем участии в лжесвидетельстве и с благодарностью за поддержку гонимой Русской Церкви. За это арх. Филипп был арестован (в 1933 г.) вместе с большой группой католического духовенства.
Никакими компромиссами и уступками предотвратить уничтожение Церкви митр. Сергий не смог. Если к концу 1929 г., согласно данным, приведенным в интервью митр. Сергия, в его подчинении было около 30.000 приходов, то через десять лет их оставалось всего несколько сотен: таков был результат двух "безбожных пятилеток" (так их назвали сами воинствующие атеисты). Между тем искоренить веру из душ русских людей гонителям не удалось. По данным переписи конца 30-х гг., более 2/3 населения заявили себя верующими. Где же молились Богу эти верующие, где собирались для совершения религиозного культа? Подавляющее большинство были просто лишены такой возможности и хранили веру только в своей душе. В то же время это был период усиления сектантства, значительно более приспособленного к выживанию в условиях тотального гонения.
В этот же период открывается одна из самых удивительных и необычных страниц в истории Русской Церкви: существование части Церкви в виде "православных катакомб" – своего рода религиозного подполья. Будущим историкам Церкви еще предстоит подробно прочесть эту страницу. Тайные богослужения в деревнях, городах, лесах, лагерях; бродячие священники( под видом печников, нищих и т.п.); целая сеть нелегальной иерархии; тайные монастыри и духовные старцы – этот уникальный опыт должен стать духовным достоянием всей Церкви. Движение это было неоднородным по своему составу, его отличала неоднозначность политических позиций и многообразие путей духовного подвига и поиска: но тем более этот опыт поучителен и ценен для нас.
Сергианский Синод и его "наследники" неоднократно объявляли "катакомбную Церковь" сектантской и раскольничьей, но все эти обвинения необоснованны: катакомбная Церковь имела надежную каноническую основу – и формировались эти основы в полемике с митр. Сергием.
В июле 1933 г. один иерарх, не указавший своего имени (предполагают, что это митр. Иосиф) писал в адрес митр. Сергия:
"Я считаю Вас узурпатором церковной власти и отказываюсь повиноваться административно-церковным распоряжением Вашим и учрежденного Вами Синода.
... Вы являли правильное понимание своих полномочий и полную корректность к своему доверителю, поддерживая с ним деловые отношения. Лишившись возможности таких сношений с окончанием "дела митр. Петра", Вы автоматически становились в положение остальных своих собратий и должны были не новый центр церковного управления утверждать, а сами обратиться и призвать остальных собратий к руководству в церковной жизни Патриаршим Указом 7/20 ноября 1920 г., изданным именно на случай возникновения невозможности сношений с действительным церковным центром и остающимся в составе действующего права Русской Православной Церкви. Если бы по силе сего указа некоторые архипастыри обратились к братскому руководству Вашему, ценя Вашу просвещенность, долголетний опыт и архипастырскую мудрость, то нельзя было бы возражать что-нибудь против такого добровольного объединения. Если бы для удобства сношений и поддержания единообразия епархиальной жизни Вы с объединившимися архипастырями учредили для своей группы нечто вроде Синода, но при этом не претендовали бы на обязательность принимаемых Вами решений для всей Русской Церкви, нельзя было бы возражать и против такого учреждения. Тогда не понадобилось бы Вам обременять свою совесть обильными прещениями и запрещениями. Все, и объединившиеся под братским руководством Вашим, и замедлившие с таким объединением, по-прежнему оставались бы в каноническом и литургическом единении под затрудненным хотя, но отнюдь не утрачивающим своей реальности каноническим главенством своего первоиерарха митр. Петра".
Митрополит Сергий не ответил на этот раз ничего...
Документ, несомненно, дошел до сведения православных архиерев и был положен в основу канонической позиции катакомбной Церкви. Симоволом этой канонической позиции было поминание за литургией только имени митр. Петра как Патриаршего Местоблюстителя, но без поминания митр. Сергия как заместителя. Поэтому в церковном народе за такими церковными группами закрепилось название "непоминающие". На деле поминание митр. Петра выражало категорическую решимость не признавать никакого другого церковного воглавления до нового Собора или до смерти митр. Петра. Как мы уже говорили, эта позиция закрывала путь любому узурпатору церковной власти, но она также закрывала путь к признанию нового законного Местоблюстителя, каковым мог быть только один из двух иерархов: митр. Агафангел и митр. Кирилл. Митр. Агафангел умер,но оставался митр. Кирилл, который из ссылки и особенно во время короткого промежутка между ссылками в 1934 г. занимался энергичной деятельностью по организации Катакомбной Церкви. Если бы церковным сознанием было признано, что с арестом митр. Петра Русская Церковь осталась без Первоиерарха, то митр. Кирилл был бы обязан при первой реальной возможности взять на себя эти полномочия. Но поскольку Церковь продолжала признавать своим Первосвятителем митр. Петра, то митр. Кирилл считал себя не в праве это сделать, дабы не создавать новых церковных нестроений в дополнение к существовавшим. Обладая несравнимо большими правами на сан Первосвятителя и связанную с этим саном власть, митр. Кирилл категорически отказывается от всех уговоров и предложений на этот счет. Так, в январе 1934 г. он пишет одному из своих сторонников (письмо широко разошлось по Катакомбной Церкви):
"Из ответа на мнение некоего о необходимости митр. Кириллу объявить себя Местоблюстителем до времени освобождения митрополита Петра.
Неблагополучие в Русской Православной Церкви видится мне не со стороны содержимого Ею учения, а со стороны управления. Сохранение надлежащего порядка в церковном управлении со смерти Святейшего Патриарха Тихона и до созыва законного Церковного Собора обеспечивалось завещанием Святейшего Патриарха, оставленным в силу особого, ему только данного и никому не передаваемого права назначить себе заместителя. Этим завещанием нормируется управление Русской Церковью до тех пор, пока будет исчерпано до конца его содержание. Несущий обязанности Патриаршего Местоблюстителя иерарх сохраняет свои церковные полномочия до избрания Собором нового Патриарха. При замедлении дела с выбором Патриарха Местоблюститель остается на своем посту до смерти или собственного добровольного от него отречения или устранения по церковному (подч. м. Кирилл – Л.Р.) суду. Он не правомочен назначить себе Заместителя с правами, тождественными его местоблюстительским правам. У него может быть только временный заместитель для текущих дел, действующий по его указаниям. Вот в этом пункте и является погрешность со стороны митрополита Сергия, признающего себя в отсутствие митрополита Петра имеющим все его местоблюстительские права.
Его грех в превышении власти, и православный епископат не должен был признавать такую власть и, убедившись, что митр. Сергий правит Церковью без руководства от митр. Петра, должен был управляться по силе Патриаршего Указа 7/20 IХ. 1920г., готовясь дать отчет в своей деятельности митрополиту Петру или Собору. Если до созыва Собора Местоблюститель умирает, то необходимо снова обратиться к Патриаршему завещанию и в правах Местоблюстителя признать одного из остающихся в живых, указанных в Патриаршем завещании иерархов. Если ни одного в живых не окажется, то действие завещания кончилось, и Церковь сама собой переходит на управление по Патриаршему Указу 7/20.IХ.1920г., и общими усилиями епископата осуществляется созыв Собора для выбора Патриарха. Поэтому только после смерти митрополита Петра, или его законного удаления я нахожу для себя не только возможным, но и обязательным активное вмешательство в общее церковное управление Русской Церковью. Дотоле же иерархи, признающие своим Первоиерархом только митрополита Петра, вознося его имя по чину за богослужением, и не признающие законной преемственности Сергиева управления, могут существовать до суда соборного параллельно с признающими; выгнанные из своих епархий, духовно руководя теми единицами, какие признают их своими архипастырями, а невыгнанные руководя духовной жизнью всей епархии, всячески поддерживая взаимную связь и церковное единение.
Для меня лично выступление сейчас представляется невозможным, так как я совершенно не уверен в характере отношений митрополита Петра, чтобы убедиться в подлинности настроений последнего, чтобы решить, как поступить. Во всяком случае быть явочным порядком Заместителем митрополита Петра без его о том распоряжения я не могу, – но если митрополит Петр добровольно откажется от местоблюстительства, то я в силу завещания Святейшего Патриарха и данного ему мною обещания исполню свой долг и приму тяготу местоблюстительства, хотя бы митрополит Петр назначил себе и другого преемника, ибо у него нет права на такое назначение".
Митрополит Сергий, уже не обращая никакого внимания на обличения и деятельность "непоминающих", продолжал укреплять "Московскую Патриархию" – созданный им фиктивный центр церковной власти.
14/27 апреля 1934 г. Синод и присоединившиеся к нему архиереи (всего, вместе с Синодом, 21 епископ) присвоили митр. Сергию титул "Блаженнейшего митрополита Московского и Коломенского". Митр. Петр, занимая Крутицкую кафедру, становился таким образом викарным епископом собственного заместителя.
9/22 июня 1934 г. митр. Сергий и его Синод исполняют требование, на котором власти настаивали еще при Патриархе Тихоне: налагают запрещение в священнослужении на епископов Зарубежной Русской Церкви – т.н. "Карловацкой". Напомним, что, по теории митр. Сергия, наложенное им и его Синодом "запрещение" автоматически делало недействительными все церковные таинства "раскольников" (кроме крещения).
14/27 декабря 1936 г. был принят "Акт о переходе прав и обязанностей Местоблюстителя Патриаршего Престола Православной Российской Церкви к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя, Блаженнейшему Митрополиту Московскому и Коломенскому Сергию (Страгородскому), в связи с последовавшей 29.8/11.9 1936г. кончиною в ссылке Митрополита Крутицкого Петра (Полянского)".
Вспомним, что писал митр. Сергий в своей статье в "Журнале Московской Патриархии" в 1931 г.:
"Ушел Местоблюститель от должности (за смертью, отказом и под.), в тот же момент прекращаются полномочия Заместителя".
Согласно чрезвычайному постановлению Поместного Собора 1917-18 гг. о местоблюстительстве и распоряжению Патриарха Тихона, указывавшему имена избранных им кандидатов на эту должность, – после смерти митр. Петра законным Местоблюстителем, облеченным всей полнотой Патриарших прав, "автоматически" становился митр. Кирилл. Таким образом, с 1936 г. до смерти митр. Кирилла ( по предположениям, наступившей в 1942 г.), митр. Сергий носил звание Местоблюстителя "при живом законном Местоблюстителе". Как писал в свое время митр. Сергий в адрес митр. Агафангела, за такое деяние иерарх подлежит даже "извержению из сана".
Мы не знаем, как сам митр. Сергий обошел вопрос о правах митр. Кирилла, но, по-видимому, он счел достаточным основанием для игнорирования этих прав предание митр. Кирилла "суду Архиереев". Некоторое беспокойство, видимо, все же оставалось, т.к. через месяц после провозглашения митр. Сергия Местоблюстителем, в акте от 11/24 янв. 1937 г., Синод "принял к сведению" распоряжение митр. Петра от 5.12.1925 г. на случай своей кончины, в котором, по образцу "завещания" Патриарха Тихона, указывались последовательно: митр. Кирилл, митр. Агафангел, митр. Арсений, митр. Сергий. На документ этот ссылался в своем распоряжении от 25.12/8.1 1926г. и митр. Иосиф. Митр. Петр, конечно, не имел никакого права вводить осужденную Вселенскими Соборами практику передачи Первосвятительских полномочий.
Но если даже митр. Петр допустил ошибку, то эта ошибка была достаточно убедительно раскрыта в письмах митр. Кирилла к митр. Сергию. Зная, с какой тщательностью умел митр. Сергий обнаруживать малейшие неточности и промахи в канонической аргументации своих оппонентов, мы не можем допустить мысли, что он "не ведал, что творил". Отсюда с необходимостью вытекает, что сам он не придавал решающего значения своим доказательствам и доводам, но руководствовался какими-то другими соображениями. Намек на это содержится в его известных высказываниях типа: "моя программа – программа Духа Святого"; "я действую по требованию каждого дня"; "вопрос в том, кто кого перехитрит: Тучков меня или я – Тучкова" и т.п. Но вникать в "психологию" митр. Сергия у нас нет необходимости; как сказано о различении пророков истинных от ложных: "по плодам их познаете их".
Вопрос же о плодах остается по крайней мере спорным. Мы полагаем, что никакой реальной пользы для легальной Церкви, никакого хотя бы замедления процесса ее разрушения митр. Сергий своими неканоническими действиями не принес. Но в то же время несомненно, что его действия нанесли огромный ущерб нелегальной Катакомбной Церкви, оторвав от нее значительную часть пастырей и особенно паствы: эта Церковь могла быть во много раз сильнее и многочисленней, если бы не существовало фиктивного сергианского центра церковной власти.
И к моменту, когда советское государство было вынуждено обратиться к восстановлению Церкви, ее иерархический состав и духовная традиция могли быть совсем иными. На это также иногда приводится довод, что такую Церковь Сталин восстанавливать бы не стал, но обратился бы с этой целью, например, к обновленцам, несмотря на их непопулярность в народе. Все это говорит лишь о том, что судьбы Церкви ( и мира) решаются в конечном счете не нашим умом, но Божьим Промыслом: канонические правила Церкви указывают направление нашей активности и одновременно ставят ей пределы. Митр.Сергий дерзновенно эти пределы преступил, и с этой точки зрения можно выразить общее убеждение, что, затруднив проявление воли Божией в судьбах Церкви, митр. Сергий принес Церкви значительный вред. И этот вывод не зависит от наших предположений о том, как развивались бы события, если бы митр. Сергий не пошел на столь грубое нарушение церковной правды.
Иерархическая структура нынешней Русской Церкви и доминирующие в ней типы духовности - выросли из семян, посаженных митр. Сергием. Церковь начала восстанавливаться во время войны; по личному решению И.В. Сталина возродился и ее иерархический костяк. 8 сент. (н.с.) 1943 г. 19 архиереев избрали митр. Сергия Патриархом, а 15 мая 1944 г., в связи с его кончиной, Синод принял к сведению его "завещательное распоряжение" о Местоблюстительстве митр. Ленинградского и Новгородского Алексия (Симанского).
31 янв. – 2 февр. 1945 г. состоялся Поместный Собор, в котором участвовали 45 архиереев и 126 представителей клира и мирян и присутствовали в качестве гостей Патриархи Александрийский, Антиохийский и Грузинский, представители Константинопольского Престола и других Поместных Церквей.
Собор единогласно избрал митр. Алексия Патриархом Московским и всея Руси. Известно, что перед Собором архиеп. Лука (Войно-Ясенецкий) высказывался за избрание Патриарха путем жребия из нескольких кандидатов, по образцу Поместного Собора 1917-18 гг. Однако это предложение даже не рассматривалось, и Патриарх Алексий избирался путем открытого голосования.
Перед "непоминающими" встал трудный вопрос: с избранием Патриарха Алексия отпадало прежнее каноническое основание для самостоятельного управления – узурпация Первосвятительской власти митр. Сергием; но в то же время вся практика митр. Сергия и в отношениях с государством, и во внутрицерковных делах была продолжена Патриархом Алексием. В этой ситуации часть Катакомбной Церкви осталась на прежних позициях, другая ее часть признала законность Патриарха Алексия и подчинилась его власти.
Против каноничности Московской Патриархии могли быть выдвинуты следующие возражения:
1. Собор 1945 г. состоял из архиереев, не самостоятельных в своих решениях, но целиком зависящих от государственной власти. Поэтому сам Собор и все его постановления недействительны.
2. Собор 1945г. созван узурпаторами церковной власти, каковыми являлись все члены Синода при митр. Сергии, и в первую очередь митр. Алексий (Симанский), принявший Местоблюстительскую власть от узурпатора, и к тому же незаконным способом – по завещанию. При этом, конечно, предполагается, что Собор 1943 г., по той же причине, недействителен.
3. Из нескольких занимавших принципиально различные позиции иерархических групп Русской Церкви: "сергиан", "непоминающих", "парижан", "американцев", "карловчан" (приводим условные, но общепринятые в то время наименования) – на Соборе 1945 г. была представлена лишь одна группа, "сергианская". Численность ее не имеет значения, как величина весьма непостоянная, определяеемая внешними факторами: так, в 1940 г. было лишь четыре правящих сергианских епископа, в 1943 г. – 19, в 1945 г. – 49.
Все эти канонические дефекты Соборы 1943 и 1945 гг. разделяют с обновленческими Соборами 1923 и 1925 гг. Поддержка Восточных Патриархов в обоих случаях не решает дела.
Единственным "преимуществом" Соборов 1943 и 1945 гг. перед обновленческими было отсутствие в 1943 и 1945 гг. законного Первоиерарха, в расколе с которым были бы эти Соборы. Мы думаем, что это обстоятельство было решающим и верим, что милость Божия покрыла все вопиющие канонические дефекты Собора 1945г. и Патриарх Алексий был действительным Первоиерархом, т.е. получил харизму Первосвятительской власти.
В связи с признанием этого факта один из авторитетных руководителей Катакомбной Церкви, архиеп. Афанасий (Сахаров), сразу после выборов Патриарха принял решение вместе с бывшими при нем иереями, что "должно возносить на молитве имя Патриарха Алексия как Патриарха нашего".
Мы полагаем, что этот шаг владыки Афанасия был совершенно правильным, но совсем другой вопрос – о фактическом административном подчинении Патриарху Алексию. В решении этого вопроса вл. Афанасий повторил старую ошибку – чисто литургического понимания харизмы Первосвятительской власти. Ошибка эта выразилась в том, что, рисуя картину излияния Божественной Благодати через Предстоятелей Поместных Церквей на Епископов и далее – на иереев, вл. Афанасий подразумевал в этой картине именно благодать тайносовершительную. Однако, в соответствии с церковным преданием, подтвержденным решениями Поместного Собора 1917-18 гг., полнотой тайносовершительной харизмы обладает каждый правильно рукоположенный Епископ, без прямой связи с наличием или отсутствием Первоиерарха. Будучи главой Местной Церкви, каждый Епископ находится в общении со Вселенской Церковью.
Между тем вл. Афанасий пишет:
"Помимо первоиерарха Русской Церкви никто из нас – ни миряне, ни священники, ни епископы - не может быть в общении со Вселенской Церковью. Не признающие своего первоиерарха остаются вне Церкви, от чего да избавит нас Господь".
Возражая против таких выводов, мы еще раз вспомним об Указе 1920 г., который, предусматривая возможность длительного существования Епископов и епархий без Первоиерарха, никак не имел в виду, что они при этом остаются вне общения со всей Христовой Вселенской Церковью. Можно согласиться лишь с тем, что принципиальное отвержение Первосвятительской харизмы у законного Первоиерарха действительно означало бы отпадение от полноты благодатной церковной жизни; литургическое поминание Первоиерарха есть свидетельство о признании у него такой харизмы. Но рассуждения вл. Афанасия могут быть поняты как обоснование принудительной необходимости для каждого Епископа подчиняться всем распоряжениям Патриарха, независимо от того, соответствуют ли эти распоряжения канонической правде и религиозной совести Епископа.
Именно такое понимание церковной дисциплины и характера власти Первоиерарха отстаивал митр. Сергий, именно против такого понимания боролись митр. Агафангел, митр. Кирилл, митр. Иосиф, митр. Евлогий, следовавшие духу Соборных и Патриарших установлений. Хотя вл. Афанасий, будучи продолжателем этой церковной традиции, подчеркивает, что вопрос признания или непризнания Патриарха Алексия, хождения или нехождения в храмы Московской Патриархии – есть "дело совести", так что он не осуждает непризнающих, однако такой вывод противоречит нарисованной им картине, ибо кому же религиозная совесть может позволить оставаться вне "общения со Вселенской Церковью", или, проще говоря, "вне Церкви"?
Неясность экклезиологического сознания до сих пор препятствует борьбе против ложного учения о Церкви и приводит к своего рода "каноническому плену", когда ради требований церковной дисциплины заглушаются требования церковной совести. Такого положения в Церкви быть не может. Весь опыт Русской Церкви после Собора 1917-18 гг. свидетельствует о том, что преодоление этого ложного и нетерпимого положения возможно лишь на пути развития православного понимания сущности Первосвятительской власти и места Епископа в Церкви.
Суть же этого понимания, как мы заключаем из рассмотрения этого опыта, сводится к тому, что харизматическая природа Первосвятительской власти проявляет себя именно в церквеустроительных действиях этой власти, в деле фактического управления Церковью. Признание этой харизмы за Первоиерархом, с одной стороны, исключает возможность создания ложных центров церковной власти и, с другой стороны, требует от всех членов Церкви, в первую очередь от Епископата, постоянного соборного контроля за действиями Первоиерарха. Церкви в целом принадлежит суждение о том, какие именно действия Первоиерарха соответствуют канонической правде и воле Божией о Церкви, а какие действия – есть плод чуждого влияния, личного произвола и канонических ошибок. В этом смысле оправдана позиция и тех Епископов, которые не подчинились распоряжениям Патриарха, продиктованным требованиями государства, или ошибочным суждением, или человеческим личным произволом Патриарха. Кощунственна мысль, что современный Обер-Прокурор, т.е. уполномоченный Совета по делам религий, имел власть распоряжаться Божественной Благодатью, или что Благодать могла содействовать актам, вредным и разрушительным для Церкви.
Однако такое оставление за Епископом и церковным народом права суждения о действиях церковной власти не должно означать разрыва канонического или молитвенного общения с ней. Как только Первоиерарх начнет совершать действия, в которых религиозная совесть Епископа, опирающаяся на соборное суждение церковного народа, опознает участие Первосвятительской Божественной харизмы, Епископ должен подчиниться Первоиерарху и его велениям, как выражению и осуществлению воли Божией о Церкви. И неподчинение в этом случае действительно будет означать самочинное, раскольническое действие.
Такой взгляд помогает сохранить оба важнейших вклада в понимание природы Церкви, которые внесены опытом Ее истории после 1917 г.: с одной стороны, высокое представление о Патриаршестве, как проводнике Боговластия и благодатном увенчании церковной жизни; с другой стороны, утверждение достоинства и церковной свободы каждого Епископа, как пастыря, несущего личную ответственность за вверенную ему малую Церковь. В основе же всего лежит соборность, которая должна проявляться непрестанно в каждом церковном действии, так что никакой акт церковной власти не может осуществляться помимо соборного "Аминь", свидетельствующего о присутствии в этом церковном акте Божественной Благодати.
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------