Состояние в это время политической жизни страны показывало, что Церковь стоит перед угрозой жесточайшего гонения и что не исключена возможность насильственного устранения Патриарха. Развитие событий подтвердило обоснованность этих опасений: до своей скоропостижной смерти (естественный характер которой доныне вызывает сомнения) Патриарх дважды подвергался покушениям (в 1919 и в 1924 гг.) и затем едва избежал расстрела по приговору суда.

  Перед Собором встал вопрос исключительной важности: как обеспечить сохранение первосвятительского возглавления Русской Церкви в случае гибели Патриарха Тихона? Ясно было, что в условиях гонений не будет возможности созвать Собор для избрания нового Патриарха; в то же время нельзя было допустить, чтобы сан Первосвятителя мог быть получен кем-либо без прямой санкции Собора. Нельзя было вводить ни практику завещаний, осужденную Вселенской Константинопольской Церковью, ни присвоение Первосвятительских полномочий традиционному Местоблюстителю, роль которого исчерпывалась обязанностью в кратчайший срок созвать новый Собор. Кроме того, было совершенно ясно, что если гонители поставят целью обезглавить Русскую Церковь, то одновременно с Патриархом будут устранены и все те иерархи, которые смогут его заменить, если их имена будут заранее известны.

  В этих беспрецедентных обстоятельствах Собор принимает столь же беспрецедентное – и в свете будущих событий, дерзнем сказать, Богодухновенное решение о тайном соборном избрании нескольких Местоблюстителей Патриаршего Престола, обладающих всей полнотой патриаршей власти; т.е. фактически как бы нескольких "сопатриархов", наделенных правом, в случае необходимости, в порядке старшинства, обнаруживать свою Первосвятительскую власть.

  Беспрецедентность решения заключалась и в том, что для сохранения в тайне имен Местоблюстителей избрание конкретных лиц было доверено Собором Патриарху Тихону. Постановление, принятое от 25 января/7 февраля 1918 г., в день убийства митрополита Киевского Владимира, гласило:

"На случай болезни, смерти и других печальных для Патриарха возможностей, предложить ему избрать нескольких блюстителей патриаршего престола, которые в порядке старшинства и будут блюсти власть Патриарха и преемствовать ему".

В этом выражении "преемствовать" содержалось указание на полноту первосвятительской власти назначаемых таким образом Местоблюстителей.

3/16 февраля при обсуждении вопроса о нормальном порядке Местоблюстительства было сообщено (в выступлении кн.Трубецкого), что имело место "закрытое заседание Собора", на котором на случай чрезвычайных обстоятельств "было постановлено, что вся полнота власти Патриарха переходит к Местоблюстителю", причем имелся в виду не Местоблюститель в обычном смысле, но именно те "чрезвычайные" Местоблюстители, избрание которых было поручено Патриарху Собором.

Факт существования этого чрезвычайного решения Собора подтверждает митрополит Сергий (Страгородский) в своем письме к митр. Агафангелу от 17/30 апреля 1926 г.:

"Собор 1917-1918 гг. сделал Св. Патриарху поручение, в изъятие из правил, единолично назначить себе преемников или заместителей на случай экстренных обстоятельств. Имена же этих заместителей Патриарх должен был, кроме их, не объявлять, а только сообщить Собору в общих чертах, что поручение исполнено. Я знал о таком поручении Собора Патриарху, но на заседании том не был. Преосвященный же Прилукский Василий (Зеленцов) подтверждает, что он был и на первом (закрытом) заседании, когда Патриарху было дано поручение, и на втором, когда Патриарх доложил Собору, что поручение исполнено".

Будущее показало, насколько нелишними были эти предосторожности. К моменту смерти Патриарха Тихона все крупные иерархи, о которых можно было предполагать, что именно их избрал по поручению Собора Патриарх Тихон в 1918 г., были тем или иным способом устранены: митр. Харьковский Антоний – в эмиграции; митр. Петроградский Вениамин – расстрелян; митр. Новгородский Арсений, митр. Казанский Кирилл и митр. Ярославский Агафангел – в ссылке.

Первосвятительскую власть в Русской Церкви после смерти Патриарха Тихона удалось сохранить лишь благодаря тому, что одним из своих полновластных Местоблюстителей Патриарх Тихон избрал в 1918 г. будущего митрополита Петра, который в момент избрания был всего лишь синодальным служащим! Многих архиереев изумляла и смущала его дальнейшая стремительная "карьера", в течение шести лет превратившая его в митрополита Крутицкого и Коломенского, викария Московского Патриарха... Но именно благодаря необычайности своей судьбы он оказался единственным избранником Патриарха (фактически, избранником Собора, по доверию к Патриарху), оставленным на свободе к моменту смерти Патриарха Тихона. Трудно даже предположить, как сложилась бы и без того трагическая судьба Русской Церкви, если бы мудрый замысел Собора и Патриарха не был осуществлен в жизни.

Несмотря на принятые чрезвычайные меры к сохранению в Русской Церкви первосвятительской власти, развитие событий в ходе гражданской войны 1918-20 гг. показало, что необходимо принять решения о форме управления Русской Церковью на тот случай, если первосвятительская власть по тем или иным причинам прекратит свое реальное действие. После двух творческих актов Поместного Собора: разрыва с синодальной формой управления и принятия беспрецедентной формы Местоблюстительства, требовалось принять еще одно, наиболее трудное решение – санкционировать организацию церковной жизни при отсутствии Первосвятительского возглавления. Трудность этого решения и его воплощения в реальной жизни заключалась в том, что за всю историю своего существования Русской Церкви никогда не приходилось оставаться без централизованного управления. Веками укоренившаяся привычка к централизации создавала большую опасность в случае ликвидации реальных носителей Первосвятительской власти – опасность искусственного создания ложного, фиктивного центра церковного управления, который, в силу своей безблагодатной природы, легко мог стать орудием разрушения Церкви.

Восстановив и утвердив Патриаршество, Русской Церкви предстояло восстановить и закрепить на практике еще более глубокую и древнюю основу церковности – самобытное и самостоятельное достоинство каждого отдельного Епископа, в неразрывной связи с началом церковной соборности.

Основание для такого восстановления достоинства Епископа было положено определениями Поместного Собора, которые гласили:

"Епархиальный архиерей, по преемству власти от святых Апостол, есть предстоятель местной Церкви, управляющий епархией при соборном содействии клира и мирян... Архиерей пребывает на кафедре пожизненно и оставляет ее только по церковному суду или по постановлению высшей церковной власти... в исключительных и чрезвычайных случаях, ради блага церковного" (Деян. Соб.  Пост. о епархиальном управлении, пп.15,16, и 18, февр. 1918г.).

Выполнение этих соборных постановлений в корне изменило бы характер архиерейского служения, прочно связав Епископа со своей церковной общиной. Действительная же практика была такова, что Епископов перемещали с кафедры на кафедру, как государственных чиновников. Поскольку кафедры резко отличались по "рангу" материальной обеспеченности и престижности, то эти перемещения служили средством поощрения или наказания Епископов, по усмотрению центральной власти. Местная Церковь, таким образом, не имела постоянного Главы, а Епископ лишен был опоры на свою неизменную общину – в результате все зависело от центра и ни о какой самостоятельности Епископа или местной общины не могло быть и речи. Решения Поместного Собора, призванные в корне изменить эту практику, не успели прочно войти в церковное сознание и закрепиться в церковной жизни. Между тем реальные обстоятельства с необходимостью вынуждали на деле осуществлять эту столь непривычную практику самостоятельности епархий.

7/20 ноября 1920 года Святейший Патриарх Тихон совместно со Священным Синодом и Высшим Церковным Советом (авторитетность этих органов обусловливалась их избранием на Поместном Соборе!) принимают снова беспрецедентное, исключительное по своей важности и по своим последствиям решение - о самоуправлении епархий в случае отсутствия канонического Высшего Церковного Управления или невозможности связи с ним. Один из пунктов этого постановления гласил:

"2. В случае, если епархия, вследствие передвижения фронта, изменения государственной границы и т.п., окажется вне всякого общения с Высшим Церковным Управлением, или само Высшее Церковное Управление прекратит свою деятельность, епархиальный архиерей немедленно входит в сношение с архиереями соседних епархий на предмет организации высшей инстанции церковной власти для нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях (в виде ли Временного Высшего Церковного Правительства, или Митрополичьего округа, или еще иначе)".

Ясно, что суть дела здесь не в тех условно указанных конкретных обстоятельствах ("передвижение фронта, изменение государственной границы и т.п."), которые лишают Епархию связи с Высшим Церковным Управлением, но в самом факте "отсутствия общения" или "прекращения деятельности" Высшего Церковного Управления. Ясно также, что это "прекращение деятельности" неизбежно в случае тяжелой болезни, смерти или ареста Первоиерарха, при невозможности обнаружения и осуществления власти каким-нибудь из Местоблюстителей, наделенных чрезвычайными полномочиями. Во всех подобных случаях группы епархий должны управляться самостоятельно – до тех пор, пока связь с Высшим Церковным Управлением или само это Управление не будут восстановлены.

Учреждаемые "Церковные Правительства" для групп епархий не означают, очевидно, учреждения новых Поместных Церквей со своей Первосвятительской властью, но лишь по общему согласию избираемые временные органы административного управления, полезные для согласования действий нескольких епархий в сложных и быстро меняющихся условиях.
Наиболее существенным с экклезиологической точки зрения является следующий пункт постановления:

"4. В случае невозможности установить сношения с архиереями соседних епархий и впредь до организации Высшей Церковной Власти, епархиальный архиерей принимает на себя всю полноту власти, предоставленной ему церковными канонами"

В этом постановлении вскрывается тот факт, что в основе церковной структуры по-прежнему остается изначальный принцип: "где Епископ – там Церковь". При всей своей древности и традиционности, этот принцип так неполно реализовался в практике церковной жизни последних столетий, что внедрение его в сознание епископата и церковного народа было и остается нелегким делом. Только чрезвычайное положение Русской Церкви и сознание величия происходящих духовных потрясений, пророческое дерзновение Патриарха Тихона вместе с окружавшими его представителями соборного разума Церкви – только все это, вместе взятое, могло подвигнуть Высшее Церковное Управление на такой решительный разрыв с традицией поверхностной, но прочной, на восстановление традиции более глубокой, но в значительной степени забытой. Дальнейшие события показали, насколько трудным оказалось для русского епископата понимание и исполнение этого постановления, при всей его очевидной простоте и практической разумности.

Авторы Постановления, исходя из того, что нелегальное или полулегальное положение Церкви может продлиться годы и десятилетия, решили приблизить форму церковной организации к древнехристианской, когда многочисленность и малый размер независимых общин делали их трудноуловимыми для преследователей. С этой целью Постановление наделяет отдельного Епископа исключительными правами, беспрецедентными в церковной истории константиновской эпохи:

"5. В случае, если положение вещей, указанное в пп. 2 и 4, примет характер длительный или даже постоянный, в особенности при невозможности для архиерея пользоваться содействием органов епархиального управления, наиболее целесообразной (в смысле утверждения церковного порядка) мерой представляется разделение епархии на несколько местных епархий, для чего архиерей:
а) предоставляет преосвященным своим викариям, пользующимся ныне, согласно Наказу, правами полусамостоятельных, все права епархиальных архиереев, с организацией при них управления, применительно к местным условиям и возможностям;
б) учреждает, по соборному суждению с прочими архиереями епархии, по возможности во всех значительных городах своей епархии новые архиерейские кафедры с правами полусамостоятельных или самостоятельных;
в) разделенная указанным в п.5 образом епархия образует из себя во главе с архиереем главного епархиального города церковный округ, который и вступает в управление местными церковными делами, согласно канонам".

Так в церковной жизни взаимодействуют начала, кажущиеся на поверхностный взгляд несовместимыми: соборность в Русской Церкви привела к восстановлению Патриаршества; Патриаршество утвердило личное церковное достоинство отдельного Епископа; наконец, личная власть Епископа восстанавливает разрушенную внешними силами соборность! При этом вынужденная раздробленность Поместной Церкви ни в коем случае не приемлется как норма, но при первой возможности восстанавливается Патриарший строй, что подтверждается последним пунктом Постановления:

"10. Все принятые на местах, согласно настоящим указаниям, мероприятия, впоследствии, в случае восстановления центральной церковной власти, должны быть представлены на утверждение последней".

С тремя основополагающими организационными установлениями: Патриаршеством, чрезвычайным положением о Местоблюстительстве и Указом о самоуправлении Епархий - Русская Церковь входила в период смятений и расколов, в атмосфере непрерывного и все более изощренного гонения со стороны государства. Духовной же основой церковной позиции, как мы показали выше, был принцип неучастия в политической борьбе и готовность к жертвенному подвигу во искупление народного греха зависти, стяжательства и братоубийства. Предстоявшие суровые испытания должны были показать, насколько глубоко и прочно восприняты церковным сознанием эти смелые и мудрые соборные решения. Лишь будучи правильно реализованными в практике жизни, эти решения могли без духовных потерь провести Русскую Православную Церковь через все гонения и соблазны.
Первым таким испытанием был обновленческий раскол.

После выступления Патриарха Тихона 22 апр./5 мая 1922 г. в Политехническом музее в качестве свидетеля по "делу о церковных ценностях" стало несомненным, что вскоре он сам будет привлечен в качестве обвиняемого. Такое обвинение было действительно ему предъявлено, и свобода контактов и перемещения тут же была ограничена, хотя некоторое время он оставался в своей прежней резиденции в Троицком подворье.

Ровно через неделю Патриарха Тихона посетили неожиданные "гости": "инициативная группа" в составе петроградского протоиерея А.Введенского, священников А.И.Боярского и Е.Белкова и псаломщика С.Стаднюка, в сопровождении двух работников ГПУ. "Инициативная группа" предложила Патриарху Тихону скромную посредническую роль в исполнении его поручений по передаче Высшего Церковного Управления кому-либо из старейших и достойных иерархов. "По счастливой случайности" оказалось, что именно в эти дни возвращался из ссылки митрополит Ярославский Агафангел, один из Местоблюстителей, избранных Патриархом Тихоном еще в феврале 1918 г. во исполнение соборного постановления. Поэтому в тот же день 29 апреля/12 мая Патриарх Тихон пишет сразу три кратких послания, вероятно, согласовав их текст с "инициативной группой": митрополиту Агафангелу, Председателю ВЦИК М.И. Калинину и о. Николаю Любимову с сообщением о передаче церковного управления митр. Агафангелу. Патриарх Тихон не подозревал, что его имя было предназначено стать орудием коварнейшего заговора по захвату церковной власти...

Через день после визита "инициативной группы" в газете "Известия" была опубликована Декларация "прогрессивного духовенства", которую, кроме членов "группы", подписали епископ Антонин, священники С.Калиновский, В.Красницкий и еще несколько менее известных священников. Содержание Декларации было в высшей степени примечательным. В ней, например, провозглашалось:

"...Церковь фактически осталась в стороне от этой борьбы за правду и благо человечества. Верхи священноначалия держали сторону врагов народа. Это выразилось в том, что при каждом подходящем случае в церкви вспыхивали контрреволюционные выступления... Пролилась кровь, чтобы не помочь Христу - голодающему. Отказом помощи голодному церковные люди пытались создать государственный переворот. Воззвание Патриарха Тихона стало знаменем, около которого сплотились контрреволюционеры, одетые в церковные одежды и настроения. Но широкие народные массы и большинство рядового духовенства не пошли на их призыв. Совесть народная осудила виновников пролития крови (курсив наш - Л.Р.), и смерть умирающих от голода падает тяжким упреком на тех, кто захотел использовать народное бедствие для своих политических целей... Руководимая высшими иерархами гражданская война церкви против государства должна быть прекращена...".

Как стало ясно из опубликованных в "Известиях ЦК КПСС" (1990  №4) документов секретного партийного архива, непосредственным инициатором обновленческого раскола был Л.Троцкий, придававший этому делу большое идеологическое значение (см. "Хронология").

2/15 мая группа "прогрессивного духовенства" имеет беседу с М.И.Калининым, а на следующий день направляет ему письмо с сообщением о создании ВЦУ (Высшего Церковного Управления) "ввиду устранения Патриархом Тихоном себя от власти". Патриарх Тихон о происходящих событиях ничего не знает... 5/18 мая его вновь посещают Введенский, Белков и Красницкий, вручившие ему документ следующего содержания:

"Ввиду устранения Вашего Святейшества от управления Церковью вплоть до созыва Собора с передачей власти одному из старейших иерархов, фактически сейчас церковь осталась без всякого управления. Это чрезвычайно губительно отражается на течении наличной церковной жизни, порождая этим чрезмерное смущение умов. Мы, нижеподписавшиеся, испросили разрешения государственной власти на открытие и функционирование канцелярии Вашего Святейшества. Настоящим мы сыновне испрашиваем благословения Вашего Святейшества на это, дабы не продолжалась пагубная остановка дел по управлению Церковью. По приезде Вашего заместителя он тотчас вступит в исполнение своих обязанностей. К работе канцелярии мы привлекаем временно, до окончательного сформирования Управления под главенством Вашего заместителя, находящихся на свободе в Москве святителей".

Поскольку приезд митрополита Агафангела в Москву "затягивался", инициативная группа предложила Патриарху Тихону в качестве временно управляющего синодскими делами находившегося в Москве епископа Леонида (Скобеев). Согласно комментарию Левитина и Шаврова в их "Истории обновленчества", "имя ничем не замечательного епископа Леонида придавало всей живоцерковной затее в глазах Патриарха сравнительно безобидный характер. Епископ Леонид был единственным человеком, который придавал совершившемуся перевороту видимость законности".

Не подозревая обмана, Патриарх Тихон накладывает на обращении инициативной группы следующую резолюцию:

"Поручается поименованным ниже лицам принять и передать Высокопреосвященному митрополиту Агафангелу, по приезде в Москву, синодские дела при участии секретаря Нумерова, а по Московской епархии - Преосвященному Иннокентию, епископу Клинскому, а до его прибытия Преосвященному Леониду, епископу Верпенскому, при участии столоначальника Невского".

Для узурпаторов церковной власти этого было достаточно. Патриарх Тихон больше не был нужен, и на следующий день его переводят из Троицкого подворья в Донской монастырь для содержания "под строжайшей охраной, в полной изоляции от внешнего мира" (Левитин и Шавров). В тот же день, сразу после "освобождения помещения", в Троицкое подворье въезжает новое "Высшее Церковное Управление". В соответствии с общим "сценарием", митрополит Агафангел задерживается властями в Ярославле и в Москву приехать не может...

Однако, если "обновленцам" – так их стал называть церковный народ, – удалось обмануть Патриарха Тихона, лишенного связи с внешним миром, то убедить в своей законности епископат и духовенство, находившееся на свободе, было значительно сложнее.

   12/25 мая протоиерей Александр Введенский посетил своего епархиального архиерея, митрополита Петроградского Вениамина, предъявив ему удостоверение от имени ВЦУ за подписью еп.Леонида и секретаря Невского о том, что он "командируется по делам Церкви в Петроград и другие местности Российской Республики", "согласно резолюции Патриарха Тихона". "Где же подпись самого Патриарха Тихона?" – спросил митрополит и отказался признать законность удостоверения. В течение нескольких дней выяснив ситуацию и разобравшись, с кем он имеет дело, митрополит Вениамин принимает самые решительные меры. В своем послании к петроградской пастве от 15/28 мая он сообщает о возникновении самочинного и незаконного ВЦУ. Петроградских священников Введенского и Белкова, без воли своего митрополита отправившихся в Москву и принявших там на себя высшее управление Церковью, он подверг отлучению:

  "Этим самым по церковным правилам (Двукратный Собор, правила Василия Великого) они ставят себя в положение отпавших от общения со Святой Церковью, доколе не принесут покаяния перед своим епископом. Таковому отлучению подлежат и все присоединившиеся к ним".

  Что же касается возникшего в Церкви "безвластия", в связи с арестом Патриарха Тихона, то митрополит Вениамин призвал руководствоваться принципом самоуправления Епархий:

  "По учению Церкви, епархия, почему-либо лишенная возможности получать распоряжения от своего Патриарха, управляется своим епископом, пребывающим в духовном единении с Патриархом. Епархиальный епископ есть глава епархии. Епархия должна быть послушна своему епархиальному епископу и пребывать в единении с ним. Кто не с епископом, тот не в Церкви, – говорит мужеапостольный Игнатий Богоносец. Епископом Петроградским является митрополит Петроградский. Послушаясь ему, в единении с ним, и вы будете в Церкви".

  Митрополит Вениамин был арестован на следующий день... При обыске присутствовал Введенский как представитель ВЦУ. В обязанности управляющего Петроградской епархией вступил викарный епископ Ямбургский Алексий (Симанский) - будущий Патриарх. Недолго пробыл он на этой должности, но свою, и притом немаловажную, лепту внести успел: снял запрещение, наложенное на обновленцев митрополитом Вениамином и чрезвычайно затруднявшее их деятельность. Сделал он это, по его собственным словам, "во имя мира церковного" (много бедствий принес Церкви этот "мир"!). В своем послании от 23 мая/5 июня 1922 г. епископ Алексий сообщал петроградской пастве:
     
"Не решаясь подвергнуть в дальнейшем мира церковного каким-либо колебаниям, я, призвав Господа и Его небесную помощь... принимая во внимание все обстоятельства дела, признаю потерявшим силу постановление Митрополита Вениамина о незакономерных действиях прот. А.Введенского и прочих упомянутых в послании Владыки Митрополита лиц и общение их с церковью восстановленным...".

Вскоре епископ Алексий отказался выполнить некоторые требования Красницкого, был отстранен от управления Петроградской епархией и в августе 1922 г. отправлен в ссылку. Но его послание сделало свое дело, расчистив путь обновленцам...

Еще более значительную роль в укреплении позиций обновленчества сыграл митрополит Сергий (Страгородский) – также будущий Патриарх. 3/6 июня 1922 г. появилось воззвание трех иерархов, ставшее известным как "Декларация" или "Меморандум трех", следующего содержания:

"Мы, Сергий (Страгородский), митрополит Владимирский и Шуйский, Евдоким (Мещерский), архиеп. Нижегородский и Арзамасский, и Серафим (Мещеряков), архиеп. Костромской и Галичский, рассмотрев платформу Временного Церковного Управления, заявляем, что целиком разделяем мероприятия Церковного Управления, считаем его единственной канонически законной Верховной церковной властью, и все распоряжения, исходящие от него, считаем вполне законными и обязательными. Мы призываем последовать нашему примеру всех истинных пастырей и верующих сынов Церкви, как вверенных нам, так и других епархий".

Разрушительное значение этого послания трудно переоценить. В отсутствие многих видных иерархов, митр. Сергий, бывший ректор Петербургской академии, "член всех Синодов", маститый архиерей, пользовавшийся репутацией выдающегося богослова и канониста, – был образцом поведения для многих, в особенности молодых, архиереев и священников. Сторонник и почитатель митр.Сергия, митр.Мануил (Лемешевский), не считавший, однако, возможным обходить молчанием общеизвестные факты, впоследствии писал в своем "Словаре епископов":

"Мы не имеем права скрыть от истории тех печальных потрясающих отпадений от единства Русской Церкви, которые имели место в массовом масштабе после опубликования в журнале 'Живая Церковь' письма - воззвания трех известных архиереев. Многие из архиереев и духовенства рассуждали наивно и правдиво так: 'Если же мудрый Сергий признал возможным подчиниться ВЦУ, то ясно, что и мы должны последовать его примеру' ".
                                                             * * *

Обновленчество, как церковное течение, опиралось на два ложных духовных принципа:
1. Определение степени православного благочестия политической позицией верующего.
2. Отношение к Высшему Церковному Управлению как бюрократическому инструменту централизованной организации церковных дел.

Оценивая первый из этих принципов, необходимо признать, что в церковном учении не содержится оснований для однозначного принятия или отвержения той или иной социально-политической концепции. Это означает, что церковное единство глубже всех различий во взглядах по поводу наилучшего устройства человеческого общества. Св.Церковь призывает нас в начале Литургии: "Всякое ныне житейское отложим попечение...". За порогом храма должны быть оставлены и наши политические симпатии и антипатии, как вещи вторичные и относительные рядом с вечной и незыблемой истиной Евангелия. В условиях стремительно меняющихся форм человеческого существования, различия, порой значительные, в политической ориентации между членами одной и той же Церкви – неизбежны. И тот, кто убежден в своей правоте, должен с братским терпением сносить инакомыслие другого. Именно это стремление отделить несомненное от проблематичного, оградить Церковь от поглощения политическими страстями и стихиями, было положено в основу важнейшего постановления Поместного Собора от 3/16 августа 1918 года, объявившего политику частным делом каждого члена Церкви и упразднившего общеобязательную церковную политику. Раскрывая содержание и смысл этого постановления, член Собора епископ Василий Прилукский в своем послании из Соловков (по поводу Декларации митр.Сергия от 16/29 июля 1927 г.), писал:

"Постановление Собора от 2/15 августа 18 г. содержит в себе отказ Всероссийской Православной Церкви вести впредь церковную политику в нашей стране и, оставив политику частным занятием членов Церкви, дало каждому члену нашей Церкви свободу уклоняться от политической деятельности в том направлении, какое подсказывает ему его православная совесть: причем никто не имеет права принуждать церковными мерами (прямо или косвенно) другого члена Церкви примыкать к чьей-либо политике...

Ни Всероссийский Патриарх, ни его заместители и Местоблюстители, и вообще никто во Всероссийской Православной Церкви не имеет канонического права назвать свою или чужую политику церковной, т.е. политикой Всероссийской Церкви как религиозного учреждения, а должны называть свою политику только своей личной или групповой политикой.

...Никто во Всероссийской Православной Церкви не может принуждать (прямо или косвенно) церковными мерами другого члена Церкви примыкать к чьей-либо политике, хотя бы и патриаршей".

В соответствии с этим принципом Поместный Собор признал, в частности, недействительными постановления духовных судов, в свое время лишивших сана архиеп. Арсения (Мацеевича) и свящ. Григория (Петрова) по обвинениям в преступлениях, по существу, политических.

Евангельская заповедь братолюбия, обращенная ко всем христианам, и решения Поместного Собора, освободившие Церковь от многовековой прикованности к политике государства, были грубо нарушены обновленцами. Нет возможности беспристрастно рассматривать их политическую платформу или программу церковных преобразований – все это обесценивается, теряет значение перед основополагающим фактом: те, которые призывали гражданскую власть обрушить карающий меч на своих собратьев по Церкви, возлагая на церковную иерархию вину за "пролитие народной крови", не могут быть названы иначе, как "сборищем иуд". Это во всяком случае относится к лидерам обновленчества. Вот психологический портрет одного из главных руководителей обновленческого движения, главы организации "Живая Церковь", дававшего показания во время судебного процесса против митрополита Вениамина и других петроградских церковных деятелей (описание принадлежит одному из современников, присутствовавшему на процессе):

"Высокий, худой, лысый, с бледным лицом, с тонкими губами, еще не старый человек (лет 40-45), в священнической рясе, – решительными шагами, с вызывающим видом подошел к своему месту и начал свое 'показание'. И с каждым словом, с каждым звуком этого мерного, спокойного, резко - металлического голоса над головами подсудимых все более сгущалась смертная тьма. Роль свидетеля была ясна. Это был очевидный 'судебный убийца', имевший своей задачей заполнить злостными инсинуациями и заведомо ложными обобщениями ту пустоту, которая повисла в деле на месте доказательств. И надо сказать, что эту свою роль свидетель выполнил чрезвычайно старательно. Слова, исходившие из его змеевидных уст, были настоящей петлей, которую этот человек в рясе и с наперсным крестом поочередно набрасывал на шею каждого из главных подсудимых. Ложь, сплетня, безответственные, но ядовитые характеристики, обвинения в контрреволюционных замыслах – все это было пущено в ход столпом 'Живой Церкви'.

Фигуры членов трибунала и самих обвинителей померкли на время перед Красницким. Так далеко даже их превосходил он в своем стремлении погубить подсудимых. Какое-то перевоплощение Иуды... Как-то жутко и душно становилось в зале... Все – до трибунала и обвинителей включительно – опустили головы... Всем было не по себе.

Наконец, эта своего рода пытка кончилась. Красницкий сказал все, что считал нужным. Ни трибунал, ни обвинители – редкий случай – не поставил ему ни одного вопроса. Всем хотелось поскорее избавиться от присутствия этой кошмарной фигуры – свободнее вздохнуть" (А.А.Валентинов, "Черная книга". Париж  1925, стр. 223).

Конечно, как и во всяком движении, не все участники обновленчества несут равную ответственность за общий дух этого движения, но, несомненно, каждый присоединившийся к нему не мог не понимать, что становится в какой-то мере причастным к тому гонению, которое развернула государственная власть против "тихоновской церкви", вплоть до гибели многих тысяч ее пастырей и сынов. В дальнейшем преследования настигли и самих обновленцев – но это было позже. Первоначально же обновленческий раскол возник в самой непосредственной связи с "делом о церковных ценностях" и уход в раскол представлялся надежным шансом на выживание, более того – на процветание и успех.

В те же годы, когда "тихоновское" духовенство предстояло перед судом трибуналов, скиталось по лагерям и ссылкам, – в это же время обновленцы беспрепятственно проводят Всероссийские "Поместные Соборы", более того – энергично готовятся к участию в Соборе "Вселенском" (в Соборе Восточных Церквей), на котором рассчитывают стать ведущей силой! Те лидеры в советском партийном руководстве, которые еще не оставили надежд на "перерастание" русской революции в революцию всемирную, возлагали на обновленцев, с их безоговорочной поддержкой революционных идеалов и методов, немаловажную пропагандистскую роль. Но для получения этой "почетной" роли одного идеологического согласия было недостаточно – обязательным условием было соучастие в преступлении: в клевете и поношении в адрес несправедливо обвиненных собратьев по Церкви. На примере обновленчества особенно отчетливо выявилась религиозная суть происходивших событий: приобщение к духу Революции означало обязательное приобщение и к духу братоубийства. Именно эта круговая порука совместно пролитой невинной крови впоследствии сделала лидеров Революции бессильными и беспомощными перед натиском циничных, наглых и безыдейных вождей, пришедших им на смену. Всякая причастность к духу обновленчества в какой-то мере включала в эту круговую поруку и церковных деятелей...

Нравственная ложь обновленчества, порожденная нарушением ими принципа аполитичности Церкви, была в то время очевидна многим. Значительно труднее оказалось осознать ложность второго принципа, на котором было построено дело раскола - взгляд на Высшее Церковное Управление как на чисто бюрократический, безблагодатный по своей природе институт, лишь формально огражденный каноническими правилами. Вследствие такого понимания у тех, кто поверил в "каноничность", "законность" обновленческого ВЦУ, возникало убеждение в необходимости подчиниться ему даже и при условии насилия над своей духовной совестью. Казалось, что такое, даже идущее против совести, подчинение формально-законной церковной власти есть обязательное условие сохранения единства Церкви.

Только при формально-бюрократическом понимании природы церковной власти могла возникнуть чудовищная иллюзия "каноничности" обновленческого ВЦУ. Надо признать, что основными творцами этой иллюзии были митрополит Сергий с двумя другими соавторами "Меморандума трех" – сами обновленцы поначалу были склонны признавать "революционный" характер своего захвата власти, ломающий "устаревшие" канонические нормы. После же того, как ВЦУ было авторитетно объявлено канонически законной властью, многие архиереи подчинились этому ВЦУ лишь потому, что не видели альтернативы: другого административного центра не было, а жизнь без центральной администрации казалась немыслимой и невозможной.

Между тем после ареста Патриарха Тихона как раз и вступал в силу Указ от 7/20 ноября 1920 г. о самостоятельном управлении епархий или добровольных епархиальных объединений. Этот Указ должен был стать надежной основой для противостояния узурпаторам церковной власти, каковыми, в частности, и были обновленцы. Именно к этому призвали Церковь такие авторитетные иерархи, как митрополит Петроградский Вениамин (цитированное выше послание накануне ареста) и затем митрополит Ярославский Агафангел.

Убедившись, что гражданская власть целенаправленно препятствует его приезду в Москву и вступлению в управление Церковью, митрополит Агафангел, обладавший в этот момент всей полнотой Первосвятительских прав (т.е. такими же, как Патриарх), он 5/18 июня 1922 г. обратился с таким призывом к Епископам Русской Церкви:

  "Возлюбленные о Господе Преосвященные Архипастыри! Лишенные на время высшего руководства, вы управляйте теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, церковными канонами и обычным церковным правом, по совести и архиерейской присяге, впредь до восстановления Высшей Церковной Власти. Окончательно вершите дела, по которым прежде испрашивали разрешения Св.Синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смирению".

  Итак, образ действий Епископов в условиях отсутствия центральной власти, был четко определен, и многие православные Архиереи, не признавшие обновленческого ВЦУ и при этом оставшиеся на свободе, встали на путь самостоятельного управления. Обновленцы, желая подчеркнуть нетрадиционность этого явления, "невероятность претензий" Епископов, назвали их "автокефалистами": "автокефальной" в Православии называли Поместную Церковь, имеющую самостоятельное возглавление.

  По существу, самоуправляемые Епархии и были временными "автокефалиями", самоуправляющимися церковными единицами (Местными Церквами - по определению Собора), подчиненными лишь своему правящему Архиерею. Вопрос о возношении за литургией имени заключенного Патриарха Тихона решался в различных епархиях по-разному. Передавая власть митрополиту Агафангелу, Патриарх Тихон ничего не говорит о возношении имени, хотя, по смыслу соборных постановлений, это возношение вместе со всей полнотой власти должно было перейти к Местоблюстителю Агафангелу (как мы указывали, своего рода "Сопатриарху", в силу чрезвычайных обстоятельств своего избрания). Митр.Агафангел, призывая Епископов к самоуправлению, также ничего не говорит о возношении имени снявшего свои полномочия Патриарха Тихона, очевидно полагая, что вполне достаточно возношения имени Епархиального Архиерея. Однако многие продолжали возносить имя Патриарха Тихона, сохраняя его как символ церковного единства и, возможно, в надежде на возвращение Патриарха Тихона к церковному управлению. Во всяком случае вопрос о литургическом поминании имени Первосвятителя, лишенного возможности фактически управлять Церковью, был в то время совершенно неясен. Между тем важность и острота этого вопроса обнаружилась уже через несколько лет. Пока сформулируем лишь суть вопроса: правомерно ли разделение символического, или духовно-мистического аспекта церковной власти, выраженного в литургическом возношении имени, от аспекта фактического управления церковными делами?

  Переход Епархий на самоуправление принимал все более широкий размах. Нередко случалось, что иерархи, поначалу принявшие обновленчество, поняв, с кем имеют дело, отказывались подчиняться ВЦУ и переходили на самоуправление. Обновленцы, а с ними и их покровители из партийно-государственной верхушки были настолько напуганы движением православных "автокефалистов", что ВЦУ было вынуждено уже в начале декабря 1922 г. обсудить специальную докладную записку В.Красницкого "Об автокефалиях и борьбе с ними" и разослать ее в качестве циркулярной инструкции всем обновленческим епископам. В этом циркуляре движение "автокефалистов" расценивалось как "тихоновщина", как прямое выполнение "контрреволюционных" указаний Патриарха Тихона и митр. Агафангела, а также антисоветского эмигрантского духовенства. Это был откровенный политический донос: уже сам по себе переход на самоуправление мог служить достаточным основанием для обвинения в контрреволюции, со всеми вытекающими последствиями. Обновленцы были верны своим исходным "принципам"...

  Очевидно, что в условиях систематического гонения многочисленные, трудноуловимые, способные к дроблению, автономные церковные единицы, возглавляемые Епископами, которые боролись против массовых арестов – массовыми, и притом тайными, хиротониями – были наилучшей, если не единственно возможной формой церковной организации. Вот один из примеров практического устройства такой самоуправляемой Епархии, которое описывает в послании к своей пастве от 10/23 ноября 1922 г. епископ Златоустовский Николай (Ипатов):

  "Жизнь епархии я представляю в таком виде – самоуправляющиеся церковные приходы во главе с приходскими советами объединяются в общеепархиальном Союзе Приходов, возглавляемом союзным правлением (или советом) под руководством епископа. При епископе может быть самостоятельный церковно-административный орган управления. Для Златоуста это не новость. Здесь с 1917 года так именно устроилась и идет церковная жизнь. Вот и вся схема церковной жизни. Епископ, клир (духовенство) и миряне, автономная (самостоятельная) церковная организация. Епископ и епархия, единомысленные во взглядах, сумеют войти друг с другом в общение... Если же не все Златоустовские приходы будут согласны со мною, то я могу остаться только с теми приходами, которые пожелают иметь меня моим епископом".

"Религиозные церковные вопросы, – продолжает он в письме от 16/29 ноября, - дело совести каждого человека. Я по своей совести высказал отношение к ВЦУ... Если кто в Златоусте окажется согласным со мною – пусть прямо мне и скажет об этом. Тогда мы, единомышленные, обсудим и все дальнейшие вопросы касательно нашей церковной жизни. Это самый простой и естественный путь без всякого шума, без лишних разговоров... Но зато это и самый верный и прочный путь, ибо воистину является делом совести каждого отдельного христианина, свободным и личным его волеизъявлением".

  Если бы все Архиереи Русской Церкви были духовно подготовлены к такой степени ответственности и самостоятельности, то успехи обновленчества были бы ничтожны, т.к. рядовое духовенство и особенно миряне относились к обновленчеству недоверчиво или враждебно. При такой единодушной экклезиологической позиции Епископов государственная программа развращения Церкви с помощью подобранных "лидеров" оказалась бы совершенно безуспешной. Единственной причиной успеха обновленчества в первые месяцы после ареста Патриарха было массовое его признание именно со стороны Епископов. Неспособность большинства русских архиереев понять и реализовать Соборный и Патриарший замысел, их растерянность перед кучкой церковных бюрократов, поддержанных государственной властью - коренилась в системе подготовки епископов, отразившей в себе многие пороки синодальной эпохи.

  Решимость изменить эту систему в Церкви назрела, но необходимо было еще достаточное время и благоприятные условия – ни того, ни другого у Русской Церкви не оказалось. Приведем критические высказывания на эту тему о. Георгия Шавельского, бывшего главного протопресвитера армии и флота, члена Поместного Собора:

  "Епископского звания достигали не выделившиеся своими дарованиями, проявившие способность к церковному управлению и творчеству священники и верующие, но лишь одна категория служителей Церкви – "ученые" монахи... Надо было студенту Духовной Академии или кандидату богословия принять монашество, сделаться "ученым" монахом, и этим актом архиерейство ему обеспечивалось. Только исключительные неудачники или абсолютно ни на что непригодные экземпляры – и то не всегда! – могли в своем расчете потерпеть фиаско... Своим печальным расцветом такое направление обязано знаменитому во многих и положительных и отрицательных отношениях Антонию (Храповицкому)...

   Упоенный так легко давшейся ему важностью своей особы, оторванный от жизни, свысока смотрящий и на своих товарищей, и на прочих обыкновенных людей, "ученый" монах несся вверх по иерархической лестнице со стремительностью, не дававшей ему возможности опомниться и чему-либо научиться...
   Сыпавшиеся на владык ордена и отличия, а также практиковавшаяся только в Русской Церкви, строго осужденная церковными канонами, система беспрерывного перебрасывания владык с беднейших кафедр на более богатые – в награду, и наоборот - в наказание, расплодили в святительстве неведомые в других православных церквах карьеризм и искательство... Современники удивятся тому, как при всем хаосе в управлении могла так долго держаться Церковь, как могла наша Русь оставаться и великой, и святой... Ужели из 150-миллионного верующего, талантливого русского народа нельзя было выбрать сто человек, которые, воссев на епископские кафедры, засияли бы самыми светлыми лучами и христианской жизни, и архипастырской мудрости?... Самая первая церковная реформа должна коснуться нашего епископата" (о. Георгий Шавельский, "Воспоминания". Стр. 260-275).

   Подвиг исповедничества, понесенный в конечном счете большинством русских архиереев, показал, что под всеми этими наслоениями сохранялась здоровая духовная сердцевина. Но для Епископа в ту эпоху недостаточно было одной этой духовной стойкости: от него требовались также и мудрость, энергия, инициатива, самостоятельность. Русская Церковь жестоко поплатилась за то, что все эти качества не были в архиереях своевременно воспитаны. Действительно, зачем были нужны Победоносцеву и всей чиновничьей верхушке инициативные Архиереи? Нужны были зависимые и послушные, таких и воспитывали.

  Если бы все или хотя бы большинство русских Архиереев кроме академической учености (вообще говоря, не лишней), и вместо лжесмиренного послушания любой администрации проявили в это время ясное и глубокое экклезиологическое сознание, то фальшивый бюрократический центр – обновленческое ВЦУ, не смог бы в течение одного года вовлечь в свое подчинение более 60 православных епископов. На этом фоне массового отпадения становится особенно значительным духовный подвиг тех Архиереев, которые устояли перед первым натиском обновленчества...
                                                                 * * *










---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------