Многие сейчас почувствовали, что со смертью Солженицына кончилась эпоха. Но какая именно? Может быть, это психологическое завершение «советчины» – с уходом из жизни самого яркого ее противника уходит и всякая живая память о ней. Она остается лишь как объект научного изучения для одних, или как выдуманная химера и призрачный фантом – для других.
   Но остался более глубокий психологический пласт: переживший свое историческое время державный дух Империи.
   Солженицын усилил в русском обществе народнические тенденции, тяготение к почве и традициям – не  случайно он так любил старообрядцев. Но тем самым он нанес тяжелые удары по имперским настроениям в обществе и Церкви, ибо ничто не противостоит империи глубже, чем почвенный национализм. Наверное, именно поэтому доминирующее церковное, да и политическое сознание всегда воспринимало его как чужака или даже врага. Имперство – духовный стержень исторического православия, в отличие от папской  иерократии  или протестантского республиканства. Во всяком случае, это верно для современной, по существу, государственной русской церкви, последнего рудимента сталинской эпохи.
 
    На Западе он произвел огромное впечатление. В одночасье рухнул идеализированный образ «страны социальной справедливости», столь модный в среде европейской «бунтующей интеллигенции».  Его проповедь усилила традиционную на Западе любовь к русской культуре и одновременно – ненависть к российской «державной» государственности: с одной стороны, страна пророков, гениев и святых, с другой –  образ «империи зла». Рейган смог создать этот апокалиптический образ России, опираясь на впечатление, произведенное  в Америке книгой «Архипелаг Гулаг». Благодаря Солженицыну, Россия в еще большей степени, чем прежде, стала для Запада источником духовной надежды, но в то же время угрозой тоталитарного порабощения.
 
    Первое, что он сказал, прибыв в Европу: «я достаточно много обличал пороки своей страны, пока жил в ней – а теперь помолчу». И тут же принялся бичевать пороки  западной жизни. Наверное, это было свойственное русской интеллигенции романтическое рыцарство: воевать надо против тех, под чьей властью ты в данный момент оказался. Но в то же время, обличая западное общество в постыдной либеральной расслабленности, он настраивал его на жесткое противостояние советскому лагерю. Как иначе могло быть воспринято его утверждение о том, что «третью мировую войну Запад уже проиграл, как бы теперь не проиграл четвертую»!? Он оказал огромное влияние на победу антисоветских тенденций на Западе: Рейган, Тэтчер, папа-поляк пришли к власти именно на волне солженицынской проповеди. Те, кто проливают слезы об утерянном могуществе, люто ненавидят Солженицына – и со своих позиций, за дело.
  
    Почему он не приехал в Россию сразу после начала перестройки?  Думаю, что он просто не  находил для себя достойной роли в это время. При всем своем антикоммунизме поддержать тогдашние реформы он органически не мог, его антилиберальный настрой на Западе только усилился – да еще, благодаря всепоглощающей работе над «Красным Колесом», он весь был в обличительном пафосе против Февраля 17-го. Если бы он тогда приехал, то скорее всего обрушился бы на реформаторов – его удерживал только принцип: не этично критиковать «из-за кордона». Но он присутствовал, и весьма заметно, своей публицистикой: «Жить не по лжи», «Письмо к вождям», «Как нам обустроить Россию». Вспомним, как всенародно-торжественно Горбачев провел «презентацию» последней из этих работ!
  
    Как только приехал в Россию, так и начал критиковать «либералов»: обрушился на Ельцина, на олигархов, отказался принять орден. Не только он, но многие  бывшие диссиденты с недоумением и горечью воспринимали то, что происходило после крушения СССР. Не об этом они мечтали, не за это боролись… Политический идеал Солженицына – народная самоорганизация и самоуправление, строительство государства «снизу вверх», что он и провозгласил во время своей триумфальной поездки по Сибири. Но, видимо, очень скоро он понял безнадежность этого замысла или по крайней мере его историческую преждевременность и смирился с печальной реальностью.

    Ему предоставили широкую трибуну, но общей реакцией на его проповедь было разочарование: ждали политических откровений, а он всё о каком-то земстве, о местном самоуправлении… То, что это и есть самое главное, никто тогда не понял, да и сейчас не понимает. В действительности, это и было откровением, и поныне таковым остается – просто оно обращено к будущему, а не к настоящему. Видимо, России предстоит пройти еще через какие-то тяжкие испытания, прежде чем она созреет для такой глубинной социальной и государственной реформы.
 
    Думаю, что влияние его идей и личности будет со временем только расти. Главная идея Солженицына очень проста – вместо того, чтобы «осчастливливать» народ сверху, надо не мешать ему самому строить свою жизнь. Но простые вещи труднее всего даются для понимания. Переход русского народа к духовному и политическому совершеннолетию – это будет самое глубокое преобразование во всей его многовековой истории. Если Россия – сущностно, архетипически христианская страна, то этот великий переход должен начаться с Церкви. Когда верующий народ откажется передоверять свою совесть самовластным и чуждым ему иерархам, когда осознает, что Церковь – это именно он и есть, тогда он примет на себя ответственность и за Церковь, и за Россию, и за весь мир. Ибо, перефразируя Достоевского, «все ответственны за всех». Какие богатые плоды приносит это чувство христианской ответственности, Александр Исаевич показал примером всей своей жизни. Те глубинные процессы, которые сейчас начали разворачиваться в Русской Церкви, позволяют надеяться на то, что Православие из бытовой, инстинктивной веры постепенно превращается в сознательную религию взрослых людей. Традиция будет бережно сохранена, но на ее основе возникнет новый народ, новое общество, новое государство. Это есть духовная, культурная и социальная задача нашей эпохи, в решение которой Солженицын внес свой великий, неоценимый вклад.

Приложение.
Критическое письмо (факсимиле) А.Солженицына по поводу статьи Л.Регельсона для сборника статей в журнале "Вестник". Этот документ иллюстрирует черты характера Солженицына: идейную категоричность в сочетании с человеческой терпимостью и теплотой. Кстати, я уже тогда был вынужден признать справедливость его критики, и это сыграло заметную роль в моем духовном становлении.