Да не будет у тебя других богов
Размышления над первой заповедью
Основным стержнем духовного развития человечества был и остается постепенный переход от познания необъятно многочисленных сил, проявлений и атрибутов Божества, к познанию Самого Единого Сущего (Яхве), Который является источником и носителем всех этих сил, атрибутов и проявлений.
Мы знаем, каким долгим и мучительным был этот путь в истории, знаем также, с каким огромным трудом совершается этот путь в духовном становлении отдельного человека.
Нужны были потрясающие теофании Ветхого Завета, чтобы вывести из бесчисленных тупиков язычества маленькую часть человечества в лице богоизбранного народа, да и в том народе лишь «небольшой остаток» оказался способным вместить эти краткие, но огненные слова:
«Аз есмь Сущий, Аз есмь Бог твой, да не будет у тебя иных богов, кроме Меня».
Даже после того, как монотеизм стал освящен вековой традицией, утвержден непререкаемым авторитетом закона, пронизал всю жизнь израильского народа многочисленными формами Богопочитания, даже после этого реальность монотеизма осуществлялась лишь в немногих избранных среди избранных.
Оказалось, что кроме язычества существуют и другие тупики на пути к истинному Богу.
Они думали о Боге так, как Бог велел им, они выполняли заповеди, которые дал им Бог, они молились так, как Бог научил их, они верили в те обетования, которые были возвещены через пророков, и вот – несмотря на все это, Бог разгневан на них.
«Необрезанные сердцем», «устами своими чтут Меня, сердца же их отстоят далеко от Меня»: что это?
Сплошные парадоксы, сплошная несправедливость? Что-то туманное и неопределенное, что-то непонятное требует от человека Единый Сущий. Как можно «обрезать» сердце, что значит «сердце отстоит» далеко иль близко, что вообще означает это таинственное «сердце»? Разве сущность человека не сводится к его мыслям и поступкам, разве может быть так, что не «от избытка сердца говорят уста»?
Неужели возможно такое раздрание в человеке?
Оказывается, возможно.
И вот – заповедь оказывается важнее Дающего заповедь, закон - важнее Законодателя, молитва – важнее Того, к Кому она обращена.
Пришел Искупитель, пришел обетованный Мессия – и вот – не узнан, ибо, как очевидно каждому, кто умеет думать, не похож на того, который описан пророками, ибо, как очевидно каждому, кто правильно верует, дерзновенно нарушает закон.
А когда немногие упрямые чудаки, «чающие утешения Израиля» (как будто только они чают!), вопреки фактам и здравому смыслу, говорят: исполнил обетования; не только похож, но и есть подлинный Мессия; не нарушил, но исполнил закон – то иудеи резонно спрашивали, и поныне спрашивают у них: к чему эти пророческие криптограммы, зачем двусмысленность, что за жестокую игру ведет с человеком любящий Бог?
Зачем нужно, чтобы исполнить дух Закона можно было, лишь нарушая его букву; чтобы узреть Мессию можно было, лишь отрекшись от здравого смысла и чистосердечной верности каждому пророческому слову; чтобы поклониться Сыну Божию можно было, лишь сломав в своем сердце столь дорогие и священные формы Богопочитания?
Кажется жестоким и несправедливым, что Бог лишил человека всякой точки опоры в столь важном религиозном акте, как опознание Мессии, самом важном, единственно важном акте...
Может быть, это вызвано уважением к человеческой свободе, нежеланием покорять человека насильственной властью чуда и авторитета? Но ведь речь идет не о том, чтобы Мессия был не таким, каким Он был, но лишь о соответствии закона и обетований признакам явившегося Мессии. Ведь обо всем этом можно было предупредить избранный народ: и об уважении к свободе, и о явлении в зраке раба, и о воскресении из мертвых. Было, конечно, сказано все это, но вскользь, приглушенно, в противоречии со всей массой обетований славы и величия.
И вопрос остается: зачем эта неопределенность, чего от нас добивается Бог, ставя в такую критическую, для души смертельно опасную ситуацию? Настолько опасную, что человек идет на отчаянные религиозные решения, лишь бы избежать этой невыносимой и пугающей мысли: не разделился ли Бог Сам в Себе, подлинно ли Он Единый Сущий?
И вот, иудеи, ради того Бога, Который им открылся в законе и пророках, Мессию не признают за Мессию, а на другом полюсе – гностики, исповедующие Иисуса Христа, говорят, что в Ветхом завете действовал другой бог...
Попытаемся представить себя на месте тех иудеев, среди которых жил и совершал свое служение Иисус Христос. Пусть бы мы, подобно Савлу, или апостолам, ходившим с Иисусом, хранили ревностную верность Божественному Откровению, закрепленному в отеческом предании. Как бы мы решали вопрос: Мессия или не Мессия?
Ведь тогда не было еще апостольских посланий и многотомных святоотеческих творений, в которых дается истолкование каждому слову Ветхого Завета, в которых путем смелой, иногда парадоксальной и неожиданной экзегезы устанавливается соответствие Ветхого и Нового заветов. Не было ничего этого... Было Писание, воспринимавшееся со всей серьезностью и конкретностью и был живой Иисус из Назарета, который называл себя Мессией и букве Писания видимым образом не соответствовал.
Иудей видел мир, раздираемый злом и несправедливостью, верил в необходимость такого Мессии, который с помощью своего избранного народа, призванного царствовать и священствовать, установит в мире веру в истинного Бога, даст людям братство, гармонию, справедливость, покончит с войнами, болезнями, нищетой; все чувства правоверного были прикованы к благословенному мессианскому царству, вся воля его была направлена к тому, чтобы праведностью и молитвой приблизить пришествие Мессии и превращение всего мира в землю обетованную.
И вот, вместо всего этого, – непонятная покорность Иисуса внешней силе, позорная смерть на кресте, не предсказанная ни в одном пророчестве. Если бы еще сошел с креста, то и это можно было понять, ибо о страданиях Мессии пророки говорили, но смерть...
Голгофой все разрушено: разум двоится, воля парализована, чувства в смятении, все признаки недостоверны, все чудеса зачеркнуты смертью. Мог ли человек устоять в эту страшную минуту, неужели ничего не оставил ему Отец?.. Тогда, действительно, какая-то бессмыслица была в том, чтобы созидать в его сердце ветхозаветный храм Богопочитания, разрушив его одним ударом. Зачем? Что хотел Бог от человека, ради чего Он разрушил в нем все прежние религиозные ценности и поставил на грань духовной катастрофы?
В эти минуты предельного страдания человек действительно потерял все, остался лишь он сам, и также Иисус потерял все, лишь Сам остался... И осталась любовь человека Иоанна к человеку Иисусу, и Бог, Который в этой Любви присутствовал Сам, – Бог, Который больше Писания, Который больше разума, Который может и из мертвых воскресить...
Итак, в те минуты и часы, когда совершалось дело Искупления, когда Спаситель погрузился в бездну ада, сокрушая его могущество, когда Он, побеждая смерть вторую, приближался к той грани, которая отделяет бытие от небытия, Человек познал себя самого как Сущего, подобно Самому Яхве. Человек Иисус (а в Нем - каждый человек) реально пережил в опыте предельного страдания и предельной любви, что есть он Сам, – тот, который есть, тот, который обладает всей полнотой человечности, но не сводится ни к одному из своих частных проявлений.
И вот этот "сам" и есть тот, которого ищет в Своей Любви Единый Сущий. И нет другого пути для человека стать тем, что он есть, кроме пути страдания, на котором сокровенная личность человека, теряя все свои атрибуты, постигает и осуществляет себя как нечто более глубокое, чем все, что из нее исходит и чем она обладает.
Этот крестный путь, на котором становится жизненной реальностью онтологическое достоинство человека как личности, продолжается и поныне и далек от своего завершения.
Человек торжествующе явил свою сущность в актах мученичества, в которых он жертвенно отрекался от всего богатства, связанного с жизнью тела, и тем показывал изумленным язычникам, что человек не есть тело, но есть тот, кто обладает телом.
В аскетическом подвиге затворничества Человек отказался от своих чувств и своей воли и тем показал, что человек не есть чувства и воля, но есть тот, кто обладает чувствами и волей, и стоя один на один с Богом, показал, что Любовь к Богу открывается как трансцендентный акт, как высшее чудо.
В подвиге юродства христианский мир с благоговейным изумлением созерцал праведников, которые даже обычный рассудок почитали ненужной роскошью, становились дурачками из любви к Богу, и благословение Божие почило на них явно для всех, кто имел глаза, чтобы видеть. Итак, человек не есть даже и разум, но есть тот, кто обладает разумом, кто глубже, чем разум, глубже, чем самосознание, ибо юродивые забывали о себе в полном смысле этого слова.
Сын Мой, дай Мне твое сердце – от времен Эдема взывает Бог к каждому человеку.
И если человек откликается на этот зов и вступает на путь любви, то легко забывает он о всех ценностях, сотворенных Богом, отрекается от самого себя, становится равнодушным ко всему, кроме Бога, и не хочет слышать ни о какой радости до тех пор, пока не достигнет своей единственной цели – встречи и соединения с Тем, Которого возлюбила душа его.
Такому человеку рай покажется хуже преисподней, если там он не обретет Бога, и мрачное подземелье станет раем, если там он встретится с Любимым. И когда он встретится с Ним, то вечная радость поселяется в его сердце и думает человек: что бы еще он мог принести в жертву своей Любви? Но если человек не может дать Богу ничего, кроме своего сердца, то Бог неизмеримо богат и вместе с сердцем отдает человеку Свое Богатство. Навстречу бескорыстию любящего Человека устремляется безмерная щедрость любящего Бога, и умерла любовь в том, кто этой щедростью пренебрегает...
Достигая единства с Богом, Человек приобщается к Божественной жизни, которая наполняет его сердце любовью ко всему, что любит Сам Бог, Человек переживает великое чудо – откровение личности своего ближнего, в которой он узнает Христа и в личности Христа – узнает своего ближнего. Он видит в сиянии Божественной Славы собор спасенного человечества, охваченного любовью церковной, где каждый с каждым и все со Христом пребывают в глубочайшем единстве, существенном, личностном и нерасторжимом. Пережив крестную муку самоотречения, человек обретает незыблемое утверждение своей личности, которое непрестанно подтверждается свободным актом взаимной любви. «Ты еси» – говорит ему каждый из любящих; «ты еси» – отвечает он каждому из них из глубины сердца. «Ты Бог мой» – «и ты мой Бог»; так говорят друг другу любящие и Сам Бог Единый признает за ними это имя.
И только после всего этого, после принятия Голгофы в сердце, после отказа от всего земного, после приобщения к опыту личной и бескорыстной любви к Богу Человек готов к тому, чтобы царствовать в творении, к тому, чтобы заново возделывать всю землю как эдемский сад, готов к тому, чтобы достойно встретить исполнение обетований, которых напрасно жаждали иудеи...
Готов ли?
Что означают эти скорбные слова Спасителя:
«Другой придет во имя свое, и его примете»?
Неужели после всего, что было, Человек еще может прельститься чем-то, неужели он еще может изменить Тому, Кем живет и дышит? Увы, может.
По-прежнему род человеческий ищет не Самого Бога, но лишь тех благ, которые от Него можно получить.
По-прежнему Человек легко склоняется к тому, чтобы поклониться иным богам, если они посулят ему более легкое и верное достижение благ, которых он жаждет, или поклониться самому себе, если сочтет себя достаточно сильным, чтобы построить рай своими руками.
Человек становится атеистом, если уверен, что Бог ему не нужен; богоборцем, если убедится, что Бог ему мешает; расчетливым религиозным законником, если решит, что Бог может быть ему полезен...
Отрицающий существование Бога – отрицает и существование человека. Он видит в человеке лишь материальный, психический, социальный, культурный феномен, но в существование самого человека, т. е. в его онтологическую личность – последовательный атеист не верит.
Богоборец – в сердце своем всегда человекоубийца, ибо, даже признавая реальное существование другого человека, он его ненавидит или презирает. Он хочет устранить его из бытия, как соперника, мешающего ему сделать весь мир своей собственностью, или, что не менее преступно, он хочет сделать собственностью его самого. Обладая такой степенью безумия, чтобы помышлять о возможности противостоять Богу, он также достаточно безумен, чтобы попытаться лишить бытия или свободы бессмертную и богоподобную человеческую личность.
Наконец, «верующий», которому Бог нужен лишь как средство для достижения каких-либо целей, полагает, что главное для человека: обладание по возможности большим количеством ценностей. Он духовнее атеиста, потому что в число этих ценностей он включает фарисейское сознание своей праведности, которое дают ему ритуальные формы богопочитания, он рассудительнее богоборца – индивидуалиста, потому что понимает, что ценности нужно как-то между людьми поделить, и любит выступать судьей в этом дележе...
Всякий, последовательно отвергающий путь любви, рано или поздно, каждый по своему, но неизбежно погружается в гордыню самозамкнутости – третьего не дано! И тогда, какому бы идолу он ни поклонялся, он ко всему сущему не может испытывать ничего, кроме похоти, потому что жажда обладания без любви – это и есть похоть. Отъединивший свое «Я» от всего мира и от своих собственных проявлений, он похотствует на Бога, на людей, на природу, даже на самого себя, обрекая себя «питаться прахом во все дни жизни своей», ибо ничто истинно сущее для похоти недоступно.
И вот на этой основе лжепророки строят то царство, которое они хотят предложить человеку вместо обетованного царства Христа. Они спорят с Богом о Человеке, утверждая и проповедуя, что подлинная природа человека есть грех.
Одно за другим извращаются все начала и проявления человеческой сущности, чтобы затем из этих извращенных начал сконструировать универсальный синтез. На все вопросы будет дан ответ, все потребности будут удовлетворены, все конфликты будут ликвидированы, все пророчества истолкованы и исполнены, все культурные и культовые нужды обеспечены всем необходимым, все протесты совести заглушены, все недовольные и несогласные – уничтожены, изолированы или «вылечены».
Весь мир по замыслу этих «строителей» будет представлять собой как бы громадный улей с крошечными сотами, в каждой из ячеек которых замурована неистребимая, но изолированная от всякого контакта с реальностью человеческая личность. Колючая проволока станет необходимой лишь для очень немногих, ибо каждый человек становится сам себе тюрьмой.
Он в плену у своего разума, потому что его мысли – это не его мысли, но универсальные идеологические штампы; он в плену у своих чувств, ибо это – не его чувства, а внушенные ему психические комплексы; он в плену у своего тела, потому что пища и кров – не принадлежат ему, а выдаются на определенных условиях; он в плену у своей деятельности, потому что это не его деятельность, но – детерминированное функционирование социальной единицы.
Он не различает правду от лжи, потому что ему уже нечем понимать; он не протестует, потому что ему нечем протестовать; он не хочет другого, потому что ему нечем хотеть; он даже не знает, хорошо ему или плохо, потому что ему нечем почувствовать свое страдание.
Разве это так далеко от того, что уже есть?
И как необходимая вершина всей жуткой пирамиды – презренный самозванец, вселенский соблазнитель, «человек греха, сын погибели», как пророчествует апостол:
«противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он как Бог, выдавая себя за Бога».
Разве так уж незначительны были его предшественники, один за другим прошедшие и проходящие пред нашими глазами, чтобы стало правдоподобным скорое появление того, для кого они растлевали человеческое сердце?
Конечно, сломить человека не так просто, слишком много здоровых начал вложено в него Творцом, но и силы зла многому научились за время человеческой истории. Обособляя эти начала одно от другого, противопоставляя их друг другу, отвлекая внимание от того главного, вокруг чего идет борьба, и прежде всего – отрывая человека от личной укорененности в Боге, от готовности идти крестным путем, от сознания своего царственного достоинства, силы зла, цепляясь за всякую человеческую слабость, не брезгая никакой подлостью, торопливо готовят минутное торжество своему последнему идолу.
Последнее испытание для Человека: опять, как во времена Евангелия, нужно распознать истинного Бога среди сонмища ложных богов; нужно узнать Иисуса, Того Самого Иисуса, Который был тогда на Кресте, узнать среди множества грядущих лжехристов…
И снова будет двоиться разум, и снова будет Человек стоять на грани отчаяния, на грани религиозной катастрофы, ибо ни в чем, что казалось таким надежным, уже не будет точки опоры.
И лишь одно способно устоять: то, что устояло перед Голгофой – сердце, отданное Богу и ничего не требующее взамен; любовь, которая не ищет ничего кроме Любимого, в какой бы нищете он ни пришел; богоподобная личность, для которой всякое самоутверждение ничтожно, кроме утверждения в Едином Сущем, Который сказал:
«Аз есмь Бог твой, да не будет у тебя иных богов, кроме Меня».
Написано в 1967г. Опубликовано: Вестник РХД №117, 1976
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
