Молитва как диалог. Игумен Виктор Мамонтов.
Человек создан для общения с Богом, для жизни вдвоем. Диалог, который начался «в начале», должен длиться вечно, ибо сам диалог вечен.
Слова: «Сотворим человека по образу Нашему и подобию Нашему» (Быт.1:26) подразумевают, что Бог есть общение, общение в любви.
«Творец приводил творение в бытие тем, – пишет С.С. Аверинцев, – что окликал вещи, обращался к ним, дерзнем сказать – разговаривал, заговаривал с ними, и они начинали быть, потому что бытие – это пребывание внутри разговора, внутри общения».
Вторая ипостась Святой Троицы называется Логосом, по-гречески – Слово, от того же корня происходит слово «диалогос» – т.е. «слово двоих».
Человек несет в себе возможность диалога, он тяготеет к диалогу, он изначально погружен в первожизнь.
Духовная жизнь не может развиваться в одиночку, ибо человек создан для общения. Конечная цель человека - соединение с Богом, обожение, одухотворение. Это единение есть тайна, совершающаяся в каждом из нас.
Нам, христианам, для достижения этой цели даны все условия в Церкви. Как же совершается наше единение с Богом? Вовсе не в результате какого-то бессознательного процесса, а Духом Святым и нашей свободой, ибо человек принадлежит к Царству Духа.
Все мы когда-то становились на первую ступень этого диалога. Это наше общение с самыми близкими людьми – с отцом и матерью. Когда человек появляется на свет, мать и отец являются для него зримыми образами невидимого Бога. Через них он получает дар жизни, с ними он вступает в первое, еще дословесное общение – через прикосновения, ласку, внимание, заботу.
Но сотворенный для общения в любви человек вдруг добровольно разрывает общение с Богом, отказывается слушать и быть услышанным. Творение Божие оставляет Творца.
Сатана, имитируя Бога, начинает говорить с Евой. В этом разговоре мы видим такую черту, как манипуляция. В истинном диалоге нет своекорыстия, нет намека на манипуляцию. В словах змея Еве мы видим не диалог, а как бы антидиалог. Это попытка проникнуть, как-то втиснуться в человека, в душу его, подавить человека, попрать его свободу. Сатана, соблазняя Еву, всевает в нее семя самодостаточности.
Вы, – говорит он, – вкусив запрещенный плод, станете как боги, будете самодостаточны, самоопределены.
Когда же идея самодостаточности входит в человека, и он принимает ее, захвачен ею, это калечит его врожденную способность к общению с Богом.
Вследствие выпадения из диалога человек стал смертным.
После грехопадения Господь не оставляет человека, не молчит, как это представляли себе деисты и о чем говорят некоторые современные мыслители.
Бог хочет продолжить диалог с человеком: Богу еще есть что нам сказать и есть что услышать от человека. Разговор продолжается. Это потому, что Бог жаждет человека. Любовь Божия не может забыть человека.
Но человек становится не способным на диалог.
Точка встречи Адамa с Богом при вторжении сатаны исчезает. Прежняя возможность войти в более глубокую, обширную реальность, чем «ты» потеряна.
Адам уже не находится в этой точке встречи. Там Господь его ищет: «Где ты?», но не находит.
До грехопадения Адам пребывал в свободных отношениях со всем творением. Он был поставлен во главу угла творения как предстоятель диалога всей твари. Когда Адам нарекает имена, он вводит тварь в общение с Богом. Он сам имеет дар разговора с Богом, дар понимания. И он этот дар сообщает и другой твари. Через Адамa вся тварь входит в эту симфонию прославления Бога, сущность которой есть радость.
Можно сказать, что синоним диалога – это радость. Митрополит Антоний пишет, что Сретение (встреча) по-сербски значит «радость». Недаром преподобный Серафим Саровский встречал людей словами: «Христос Воскресе! Радость моя!»
То есть каждая личность в этом мире, которая несет в себе свет общения, свет диалога, является источником радости для другого человека, как Адам был радостью для Бога.
Изначально диалог есть только радость.
После падения Адам, нагой и бессильный, стал скорбью для Бога. Так и любая личность в нашей жизни является радостью, и потеря общения, разговора с нею – скорбь для нас. Общение при утрате общности есть скорбь, поэтому диалог после грехопадения – иной.
Во-первых, это скорбь Бога: «Где ты, Адам?»
В этом призыве есть внутренняя боль, даже вопль о человеке.
Для Адамa диалог с Богом тоже является уже не радостью, а мучением. Он чувствует, как его наполняет страх, он прячется, он уже не свободен. В диалоге он уже не может предстоять.
Он все время как бы падает, и это – онтологическое падение. Он потерял возможность самостоять. Он должен опереть свое существо, свое существование на каких-то объектах.
Человек уже не является свободным, и смысл своего бытия находит в подчинении других личностей себе, потому что он уже не живет Богом, не имеет радости внутри себя.
Но Господь неизменно любит мир, человека, доверяет им и возводит их к утерянному диалогу через своих глашатаев – Ноя, Авраама и Моисея, судей и пророков.
В конце концов, по исполнении времен Господь говорит через Сына Своего Единородного – Иисуса Христа, Которого принес в дар, чтобы стало возможно возобновить утерянный диалог.
Как человек может начать восстанавливать общение с Богом?
Не с того, что мы рассмотрим все наши падения, все изъяны и будем в следующий раз осторожнее и осмотрительнее. Это приведет к тому, что мы закончим в духе Экклезиаста – высокой печали, что все суета сует. Печальная нота этого мудрого произведения в том, что автор утерял детское доверие, детское отношение к миру.
Обновиться диалог может опять только через дух веры, потому что в духе веры есть жизнь, есть возможность обрести новый опыт, новое общение, новое измерение своей жизни.
Когда Иисус Христос говорит: «Станьте как дети!», это означает, что ребенок – райский Адам – есть сама жажда диалога. Он, как Адам, прикасается к чему-то, хочет говорить с вещами, с солнцем, с людьми, с животными.
Когда мой знакомый спросил своего маленького сына:
– Что ты делаешь ночью?
тот ответил:
– Ухожу к Богу.
Жизнь ребенка дышит духом доверия. Важно не потерять этот дух, ибо только он рождает истинное общение, истинную молитву.
Если человек любит Господа, то всегда Его помнит, а «память Божия, – по слову преп. Силуана Афонского, – рождает молитву».
Любящая душа не может не молиться, ибо она влечется к Богу благодатью, которую познала в молитве.
Если человек делает в своей жизни иной акцент – на «взрослой самодостаточности»: я буду жить сам по себе, отгорожусь от мира, научусь манипулировать им. то ему кажется, что он станет свободным и независимым.
Тем самым он одевается в броню и надевает маску. Он обращен не к Богу, а к своей воле. Она становится для него богом, и человек слушает только себя. Такой человек может даже сказать: «Господи, не мешай мне, я молюсь!» Здесь – настоящая беда: человек мешает Богу любить себя, не вступает с Ним в общение, т.е. лишает себя жизни.
Диалог это жизнь. Жизнь с Богом диалогична. Смерть монологична. Жизнь отдает, смерть забирает. Вступивший в диалог с Богом живет, умножает в себе жизнь. Не вступивший – заходит в тупик. Отказавшийся от диалога может впасть в безумие.
Иисус призывает нас к другому – к пути жертвенной любви, а это значит – к диалогу с этим миром. После падения Адамa это общение прервалось, а через Иисуса Христа оно опять возобновляется, становится возможным.
Церковь является Словом Бога в этом мире, ее составляют личности, которые услышали Богом обращенное к себе слово, т.е. вступили в личный диалог со Христом, вступили на ту стезю, где диалог стал сущностью человеческой жизни, и поняли, почему Иисус Христос называет Своих учеников друзьями. Иисус Христос все сообщил, все открыл им. Рабы не понимают, чего хочет Господин, а друзья уже живут в духе веры, в духе доверия, в духе взаимопонимания и любви. Смысл церковной молитвы – в единении душ людских. Это единение – не внешнее: можно быть физически вместе, а сердцем отстоять друг от друга, как «востоцы от запад». Церковь – это единая жизнь, жизнь в Духе Святом, и молитва – проявление этой жизни.
Человек и человечество входят в божественную тайну Троичности, божественного общения. В этом общении он обретает свое глубинное измерение и становится способным беседовать, понимать Творца и находить личности в этом падшем мире.
Но основа этого – собеседование с Богом, молитва. Одним из ее условий является внимание. Внимать – это значит войти, вобрать что-то или кого-то в себя. Внимание – одно из наиболее важных условий того, чтобы наше молитвенное общение с Богом состоялось. Внимание это как бы кровеносная система молитвы. Если есть внимание, молитва всегда будет жизненной, реальной. Не будет его – молитва станет сухой и рассеянной.
Внимание рождается в нашем сердце, где обитает дух. Дух собирает нас, сосредоточивает и приводит в чувство внимание.
Внимательная молитва обязательно что-то меняет в человеке.
Внимание вовсе не напряженность души. Когда мы слишком напрягаемся, то наше внимание сужается. В молитве с большим напряжением возникают страстные моменты, которые приводят в движение наш психофизический состав, мешают движению духа и разрушают духовную трезвость. Человек уже обращает внимание не на Бога, а на самого себя. В естественном же, свободном состоянии внимание открыто Богу, готово чутко откликнуться на его призыв.
Святитель Феофан Затворник определял внимание как стояние ума. Это точное определение, потому что в обычной ситуации наш ум колеблется как тростник или маятник.
Стояние ума это не прием, а углубленное состояние души.
Когда ум обретает некий корень, происходит, по словам святых отцов, соединение ума с сердцем. Это означает, что человек вошел в некую внутреннюю цельность.
Есть такой предел в общении, когда человек уже становится другом Бога, когда он преодолевает некую приземленную самость, предает себя воле Божией. Тогда в его уме уже ничего нет, кроме Бога, и душа чистым умом предстоит пред Богом. Диалог сердца такого человека с Богом является уже тайной.
Его можно изложить, описать в каких-то духовных опытах, например, опыт аскетов, который дан в Добротолюбии, в духовных записях преподобного Силуана Афонского, но мы всегда должны помнить, что все эти произведения – лишь маленькие лучики от того огня, которым жили эти люди. Передать всю глубину этой жизни в общении с Богом – это не в человеческих силах, не в силах языка.
Молитва есть, с одной стороны, как бы шаг навстречу Богу и человеку, но, с другой стороны, она являет факт разъединенности, т.е. молитва вербальная необходима там, где нет единения.
В своих высших проявлениях молитва бессловесна: слово всегда связано с неким образом. Изрекая слово, мы создаем образ. Полностью бесстрастная молитва является молитвой бессловесной.
Жизнь внутри Троичности не устраивается посредством словесной молитвы. Это единение - полное безмолвие.
Но почему же в Евангелии мы видим выход из этого безмолвия? В нем имеются словесные диалоги Иисуса с Отцом. Это потому, что мир, в который пришел Сын, был падшим. Иисус молился словесно и нас научил этой молитве, но не нужно думать, что это вершина молитвенного общения.
Когда мы смотрим на этот мир эсхатологически, а эсхатологической перспективы никогда не надо терять, то мы видим, что все устремлено к преодолению розни между тварью и Творцом, к тому состоянию, где слова уже не нужны.
«Однажды, еще в студенческие годы, – вспоминал внук отца Серафима Тяпочкина. Димитрий, – я собирался уезжать на учебу и зашел к дедушке за наставлением и благословением на дорогу. Он отдыхал. Вслед за мной вошел архиепископ Соликамский Николай, старый друг дедушки. Они были почти ровесники. Дедушка начал подниматься навстречу владыке, но тот попросил его не вставить, и мы сели на стулья. Так мы вдвоем и сидели минут двадцать. Потом дедушка сказал мне: «Ты пока собирайся, а мы с владыкой побеседуем. Потом зайдешь». Я подождал за дверью минут десять, но не слыша никакого разговора, снова вошел. Владыка Николай сидел с закрытыми глазами.
Дедушка, казалось, спал. Но только я вошел, владыка встал и говорит: «Вы. Ваше Преподобие, пока проводите внука, а то он торопится (я действительно торопился), а потом зайду, мы еще побеседуем».
Я был очень удивлен этой неземной беседой. За тридцать минут они не сказали друг другу пяти слов.
Благодать научила их такому общению – непрерывному молчанию. Они радовались лицезрению друг друга и разговаривали сердцами».
Скудость нашей молитвы в том, что она является только частью жизни, а не всей жизнью. Выход виден в известной молитве во время богослужения: «И всю жизнь нашу Христу Богу предадим».
«Надо переменить жизнь, – говорит митрополит Антоний Сурожский, – надо переменить содержание своего сердца, надо стать достойными тех молитвенных слов, которые мы произносим. И тогда мы сможем говорить правдиво, и тогда молитва будет радостью живой Встречи».
Когда вся наша жизнь становится молитвой, становится благодарностью, Евхаристией, жертвой Богу, даром Богу, тогда у нас уже нет внутреннего конфликта, разлада, тогда мы целостны. Конечно, есть препятствия на этом пути молитвы, но к совершенству ведет только этот путь – путь любви. Любовь дарует истинное самоотречение, истинную нищету духовную, потому что она изгоняет из души все ненужное и оставляет место только Богу.
Нужно, чтобы из фрагмента нашей жизни, где говорятся просто некие слова, молитва превратилась в нашу жизнь, в наше дыхание.
Истинная молитва – это дыхание Духа в нас.
Освященный дух человека молится, в этом освящении он становится богоподобным. Во мне живет Христос. Если я имею Дух Христов, то могу обратиться только к Тому, Кого знаю. Через Иисуса Христа я могу обращаться к Его Отцу, и Он становится моим Отцом.
По мере того, как мы освобождаемся от всех препонов, греховных узлов нашей души, мы обретаем чувство пространства, легкости, внутренней свободы.
Писание сохранило несколько молитв Авраама, отца веры. Молитва о Содоме и Гоморре, где Авраам требует ясного ответа от Бога, в которой он ходатайствует за жизнь этих городов, потом он просит о сыне; затем о жене для сына.
Все остальное время своей жизни он доверяет себя провидению Божьему. Он живет в сознании того, что Господь всегда с ним, любит его, и что эту любовь ничто не может поколебать. Господь сказал ему: «Ходи предо Мною – и ты будешь непорочен» (Быт. 17.1).
Мы видим, что Господь в основном всегда первый обращается к Аврааму: «пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего [и иди] в землю, которую Я укажу тебе» (Быт. 12.1).
Авраам слышит голос Бога, призыв Его, и этот опыт даже короткого диалога с Творцом является для него столь потрясающим, что полностью изменяет его жизнь. Он приобретает детское доверие, т.е. полное упование на Вышнего, Который начал диалог.
Господь всегда первый выявляет желание беседовать с человеком.
Предоставление возможности Богу первым начать диалог – это очень трезвое познание своей ограниченности, т.е. Господь единственный видит нашу жизнь во всем ее объеме, а мы сами видим ее только отчасти.
Самое главное в этих отношениях – это довериться Богу предельно, т.е. довериться Ему во всем и вся. Доверившийся Богу знает, что его немощь становится источником силы. Как раз в тот момент, когда этот человек переносит самое тяжелое страдание, он больше всего освящает себя и других. Бог пользуется этой немощью, чтобы нас привести к Себе. Бог может, если мы этого захотим, пробудить в нас того беспомощного младенца, который спрятан глубоко внутри и скучает о Боге.
Доверие – это самое высокое состояние, в котором может пребывать человек.
Человек живет в нищете и каждый день хвалит Бога за то, что Он его богатыми дарами облагодетельствовал, и когда кто-нибудь спрашивает его: «Бог тебе ничего не дал, что же ты Его лицемерно благодаришь?», то из предельного доверия человек отвечает: «Бог видит меня, все мои искушения и возможности. Он мне дает то, что делает меня духовно совершенным».
Вера, хотя и имеет некоторый уровень познания, не есть рассудочное знание, она – свет во тьме. Наше прошлое, наше будущее укореняются в таких далях, которые мы усмотреть не можем.
Если мы доверяем Богу, то поступаем куда более мудро, чем пытаясь своим умом понять, где Бог действует и где Он уже не действует.
В истинной молитве есть трезвое, смиренное сознание, что ее исполнение зависит вовсе не от нас, не от нашего духовного состояния, не от нашего достоинства.
В православном предании имеется случай, когда блудница, увидев плачущую мать, которая хоронила сына своего, возопила к Богу, чтобы Господь воскресил его, и молитва ее исполнилась. Возопил абсолютно неправедный человек, но ее молитва была предельно искренней, потому и исполнилась. Господь явил славу Свою в немощи человеческой, в человеке, утопающем в грехе.
Очень часто человек чувствует себя оставленным Богом. Что делать в этих случаях?
В акте веры мы можем преодолеть это состояние через осознание, что Господь нас не оставил и никогда не оставляет. Его любовь неизменна и всегда с нами.
Когда мы чувствуем себя оставленными, то, с одной стороны, мы должны понять, что это только чувство, и в молитве можем сказать: «Господи, я не чувствую Тебя!» Это будет верное и искреннее определение своего положения. Но нельзя сказать: «Господи, Ты меня оставил, Ты меня бросил!»
Через акт веры, просветленной и продуманной, мы понимаем, что такого просто быть не может, нет полной оставленности.
Когда реально проявляется то, что человек не может помолиться, то уже само определение:
«Господи, я не могу Тебе помолиться!» – это тоже искренняя молитва.
«Господи, я не могу в Тебя поверить, потому что мне кажется, что Ты несправедлив ко мне, что я страдаю безвинно!» Господь такую молитву принимает как драгоценный дар. Не просто кричать Богу: «Ты несправедлив!», потому что знать мы этого не можем, но искренно сказать: «Я не могу поверить Тебе, потому что по своей жизни, по своим страданиям, испытаниям я считаю, что Ты несправедливо ко мне относишься».
Такая молитва уже будет диалогом. Она раскрывает наши предрассудки. Если мы скажем: «Господи, я не хочу молиться», то это уже – установка: молитва мне не нужна, Бог мне не нужен.
Нам всем надо учиться думать о Боге как о своем Отце, а себя ощущать Его сыном или дочерью.
Душа наша хочет «знать Его более, чем отца родного, потому что родной отец видится вне нас, а Дух Святой проникает всю душу, и ум, и тело», – говорил преподобный Силуан.
Тогда появляется в нашем общении с Богом готовность к прозрачности, к такой открытости, когда другая Личность в тебя смотрит, и ты не боишься, а раскрываешь всю свою сущность, потому что ты чувствуешь, что эта Личность тебя любит и не хочет тебя поглотить.
Нам, живущем в мире сем, доступен опыт молитвы падшего человека и только в какой-то мере – человека райского. Чистые сердцем прозревают райскую молитву. Преподобный Силуан Афонский вмещал в свое сердце весь мир, все творение Божие, скорбел даже о падших ангелах: «Господи, жалко мне людей, которые мучаются во аде, и каждую ночь я плачу за них, и томится душа моя так, что жалко бывает даже бесов» . Он стяжал молитву любви. Это молитва того, кто лично встретился с Богом и постоянно общается с Ним. Он знает Его и любит Его. Его сердце открыто к Богу и постоянно тянется к Нему, как цветок к свету, как ребенок к любящей его матери, как жених к любимой невесте. Влюбленный всегда хочет видеть свою возлюбленную, быть с ней, общаться с ней. Так и душа преподобного Силуана всегда жаждала общаться с Богом, жаждала насытиться Им.
Когда в нашем храме заканчивается вечерняя соборная молитва – молитва покаяния, просительная, благодарения, хвалы, славословия, у всех молящихся возникает потребность в молитве без слов, в чистой молитве. Хочется безмолвно посидеть в Божьем присутствии, уйдя от слов к слушанию Самого Бога. Как это было у одного французского крестьянина, который часами молча сидел в пустом храме перед Распятием, не нарушая тишину близости с Богом словами. Господь приходил в его душу тихо и давал ей мир.
Это – проникновение Духом в тайну бытия. Частные просьбы, полные забот и боязни, исчезают, кажутся уже ненужными, душа постепенно сосредоточивается, мы всецело предаем себя воле Божьей, Его всеобъемлющему промыслу.
Это – «молчание ума», которое выше молитвы, – пишет преподобный Исаак Сирин, состояние будущего века, где «...святые, когда ум их поглощен Духом, не молитвою молятся, но с изумлением водворяются в веселящей их славе.
Так бывает и с нами. Как скоро ум сподобится ощутить будущее блаженство, забудет он и самого себя, и не будет уже иметь в себе движения к чему-нибудь».
Может быть, в этом мы прикасаемся к тайне молитвы воскресшего человека, к тайне его общения с Богом и с ближними, к тайне полноты бытия в Царствии Божием, где Бог будет все во всем, где «праведники воссияют, как солнце» (Мф. 13:43).
В чем эта полнота нашей жизни в Царстве Божием? В том, что мы преодолеем нашу ограниченность жизни в этом падшем мире, которая есть следствие первородного греха. Даже самые великие святые, живя в этом мире и молясь о всех людях, предельно расширяя свое сердце, все же не могут иметь личное общение с каждым человеком, живущим на земле.
«Чем больше мы соединяемся с Богом, пишет Владимир Лосский, – тем более мы познаем Его непознаваемость, чем становимся совершеннее, тем больше сознаем свое несовершенство».
Мы спотыкаемся об эту ограниченность. В чем она? Николай Бердяев задавался вопросом: «Может ли быть идеальным внечеловеческое бытие?» Оно – бессмысленно. Этим утверждением развеивается имеющийся миф, что в глубинах Божиих мы увидим только Божий свет. А где же ближний?
Преп. Силуан Афонский, молясь, видел этот свет. А в глубинах его – и своего ближнего. Это же произошло с Серафимом Саровским и его сотаинником Николаем Мотовиловым, когда они, преобразившись Духом Святым, увидели друг друга в сиянии Фаворского Света. Так будет и в Царстве Божием. Воскресший Иисус Христос вместил в Себя каждого из нас лично, то же произойдет и с нами. По нашем воскресении мы получим от Бога дар расширить свое сердце так, чтобы вместить всех и каждого.
«Все будут в любви, – говорит Силуан Афонский, – и от смирения Христова все будут рады видеть других выше себя». Это и будет наше соучастие в Божественной жизни – диалог каждого с каждым, т.е. вершина общения, вечного диалога во Христе. В итоге молитва исчезнет за ненадобностью, ибо Бог будет все во всем, всем для всех, и все будут для Бога.
Архимандрит Виктор (Мамонтов)
О нем: Десницкий, 2003
http://krotov.info/spravki/persons/21person/mamontov.html
Опубликовано в газете «Большой Город», Москва, сентябрь 2003
Место Встречи – Карсава
Есть такие москвичи, которые летом ездят в Латвию. Например, наша семья. Многие отправляются отдыхать на рижское взморье, кто-то навещает родственников и друзей. Но не все едут по обычным туристским маршрутам. Есть тонкий, но постоянный ручеек людей, который течет в Карсаву – маленький городок на самой российско-латвийской границе, если ехать со стороны Пскова. Некоторым не хватает на билеты, и они едут до последней российской станции, пешком переходят границу и садятся на местный автобус. Впрочем, едут не только москвичи – мне рассказывали, как однажды на таком пешем переходе пожилая женщина сразила пограничников, предъявив им французский паспорт. Приезжают люди из разных городов России, Латвии, ближних и дальних стран…
В Карсаве расположен православный храм Св. Евфросинии Полоцкой, где служит архимандрит Виктор Мамонтов.
В Латвии православные живут с давних времен, но они всегда были в меньшинстве. Здесь сохранились крепкие старообрядческие общины, здесь в середине XIX века многие крестьяне-латыши хотели перейти из веры своих баронов-лютеран в веру русского царя. Правда, царское правительство тогда доверяло больше самим баронам, и порой таких просителей вместо миропомазания секли розгами и отправляли обратно к помещикам. А в Карсаве церковь собрались строить перед самой Первой мировой, собирали деньги по всей России – но не успели. И в годы Гражданской временный храм был открыт в доме священника. Так он и стоит до сих пор, бревенчатый, с небольшой луковкой. Внутри – резные аналои, восковые свечи, деревянные иконы, чугунные подсвечники. Все настоящее, ручной работы, и ничего синтетического, штампованного. Приход – обычный деревенский, но летом, в сезон отпусков, местные в меньшинстве. Ведь и от москвичей мне доводилось слышать: «мы – прихожане храма в Карсаве». Раза два-три в год удается съездить в этот храм, не больше, но именно его считают своим.
Нынешний настоятель Виктор Мамонтов родился на Дальнем Востоке, потом учился в Москве, стал кандидатом филологических наук, а его крестной матерью была Анастасия Цветаева. Тяга к монашеской жизни привела его в Почаевскую лавру, но Советская власть не захотела видеть человека с научной степенью в послушниках, и он уехал к своему духовнику архимандриту Серафиму (Тяпочкину) в Ракитное. А через некоторое время по его рекомендации перебрался к митрополиту Леониду в Латвию. Здесь он был в 1980 году пострижен в монахи и в 1982 году рукоположен в священники. Недолго служил в Тукумсе, небольшом городке недалеко от Юрмалы и Риги, но с того же 1982 года он остается в Карсаве и, похоже, уже никуда отсюда не собирается. Двадцать лет назад это был самый обычный приход, куда люди время от времени приходили помолиться, но отец Виктор решил, что главное – создать общину, где люди будут жить в общении с Богом и друг с другом.
Отец Виктор говорил: «Человек таит в себе жажду общения, без которого не может жить. Ныне мир стал теснее: не выходя из своей квартиры можно побывать всюду и вступить в контакт с любым человеком. Но в наступивший век информации к человеку относятся как к некоему объекту, которым можно манипулировать. Человек стремился общению, а попал в сеть сообщений. Если мир эту жажду не утолил, значит, она особой природы: человек жаждет общения с Богом. Но и сам человек, и Бог хочет для человека чего-то еще – общения с другим человеком. Адам был не один, с Богом, а Бог, тем не менее, сказал: “Не хорошо быть человеку одному”. Такое общение невозможно без уважения к свободе личного бытия того, с кем мы общаемся, будь то Бог или человек. Как сказал один брат из нашего прихода: “Всякий человек – путь ко Христу”. Всякий, а не только святой».
…Мы приезжаем субботним вечером из Риги, идем на вечерню, которая должна вот-вот начаться. В этом храме читается и поется все то, что положено на данный день богослужебным уставом. Длинно, непонятно, скучно? Тут есть свое лекарство. Пришел ты в храм, огляделся, а тебя уже зовут к аналою: почитай-ка псалмы, или канон на утрени, или молитвы к причастию. Ничего, если где-то собьешься, тебя мягко поправят. Главное, чтобы не было в храме случайных посетителей, чтобы все по мере сил и желания полноценно участвовали в богослужении.
Вечерня закончилась, нам показывают, где мы сможем разместиться на ночлег, но еще есть время переговорить со старыми знакомыми. Например, со Светой и Мишей, которые приехали сюда проводить отпуск с двумя маленькими девочками. В Москве-то нам не до разговоров… Батюшка тепло здоровается с новоприбывшими, но длинные разговоры откладываются назавтра, он сильно устал: в этот день было несколько треб. Сегодня отпевали женщину средних лет, и тут ее дочка увидала на крыльце сторожки рыжего кота, бандита и попрошайку, от выходок которого уже стонали на кухне. «Ой, мама как раз таких любила!» – вырвалось у девочки. «Возьми его себе, – сказал отец Виктор, – будет память о маме». Кот обвился вокруг ее шеи, изо всех сил мурлыкал: нашел, наконец, свое счастье.
Утреня начинается в шестом часу утра, народу в храме почти нет – кому так рано вставать не по силам, придут позже. Поскольку служат по уставу, утреня длится часа два с половиной. Потом начинается исповедь, не ограниченная никаким расписанием – сколько будет говорить человек, столько и будет его слушать отец Виктор. Если исповедался в числе первых, можешь пойти отдохнуть – еще часа полтора исповедь будет продолжаться, а то и больше. В одиннадцатом часу начинается литургия. Причащаются все, но можно быть уверенным, что случайных прохожих тут нет, ведь люди знают друг друга. Вот немолодой мужчина, он вчера только крестился, его подводят к самой Чаше, он будет причащаться вместе с детьми, и ему объясняют, как себя вести.
Литургия закончилась, но народ не расходится. Отец Виктор ставит на амвон пятилетнюю Анечку. Она ездила отдыхать на Черное море, и теперь хочет рассказать, как она там купалась и загорала. Вокруг собираются такие же малыши, а взрослые внимательно прислушиваются: что-то скажут их чада?
– А в храм вы там ходили? – спрашивает отец Виктор.
– Нет, – честно признается ребенок.
– А тебе хотелось туда пойти?
– Хотелось.
– А зачем нам ходить в храм?
– Молиться.
– А зачем нам молиться?
– Если не мы не будем молиться, Бог расстроится!
Кто сказал, что в пять лет нельзя быть богословом?
Теперь народ идет на церковный двор, где под открытым небом уже накрыты длинные столы, все обедают вместе. Трапеза самая простая: овощной суп, салаты, макароны, бутерброды со шпротным паштетом. Живут здесь небогато. А перед едой поздравляют с днем рождения фотографа Сашу. Маленький хор поет ему на мотив старой детской песенки хвалебный гимн, люди дарят подарки… Юбиляр очень тронут и в ответном слове обещает «постараться догнать того Сашу, о котором вы сейчас пели».
За трапезой – разговоры. Я сижу рядом с отцом Виктором, он не возьмет куска себе, пока не убедится, что у всех соседей всего хватает. У него совсем тихий голос, он и проповедует очень просто. Когда я впервые ехал сюда, ждал какого-то особого, звучного Слова. Но здесь просто не бывает так, что говорит один, а остальные слушают. Гораздо лучше, когда создается единое пространство общения, когда люди открываются друг другу, начинают жить общей жизнью.
Конечно, не обходится без проблем. Отец Виктор рассказывал: «Ко мне приступила сестра с обидой на ближних. Некоторые из них сильно задели ее своей нелюбовью. Я ей сказал, что, конечно же, каждый человек хочет любви. Но для того, чтобы быть любимым, я должен начать с попытки кого-нибудь любить. Каждому из нас дана такая способность. И еще твоя беда в том, – сказал я ей, – что ты настроилась увидеть святых с нимбами. Но разве они сказали тебе, что они пылают, как серафимы, любовью? Нет. Но Христос в них никогда умереть не может. Он присутствует в них всегда. И может в них воскреснуть и рано или поздно воплотиться в их делах. Но, конечно, сразу увидеть это Присутствие Христа очень трудно».
После трапезы люди прощаются с отцом Виктором, берут у него благословение. Он никогда никуда не торопится, и для него нет мелочей, он говорит обо всем. Женщинам из «ближнего круга», бывает, приходится напомнить: времени мало, через несколько часов опять служить вечерню под праздник, и еще нужно сделать то, и это, и другое… Но никто никого не прогоняет, батюшка доступен для всех.
Нам пора уезжать. Время здесь совсем иное: несуетное, размеренное, молитвенное, и трудно бывает потом окунуться в ритм больших городов. Но мы говорим друг другу: «до Встречи!».
