«ВРЕД, НАНЕСЕННЫЙ ВАМИ, НАДО ИСПРАВИТЬ, СТЕРЕТЬ, ИЗГЛАДИТЬ!»
- митр. Алексий (Ридигер) об арх. Ергмогене (Голубеве)
Николай Костенко, Геннадий Кузовкин, Сергей Лукашевский, (Москва)
ГАРФ. Ф.6991. Оп.7. Д.43. Л.129–133. ЕГО СВЯТЕЙШЕСТВУ,
СВЯТЕЙШЕМУ ПАТРИАРХУ МОСКОВСКОМУ
И ВСЕЯ РУСИ АЛЕКСИЮ
Группы архиереев Русской Православной Церкви
Заявление
ВАШЕ СВЯТЕЙШЕСТВО!
18 июля 1961г. состоялся Архиерейский собор, утвердивший «впредь до созыва
очередного Поместного Собора Русской Православной Церкви» журнальное постановление Священного Синода от 18 апреля 1961г. о мерах по улучшению существующего строя приходской жизни и по приведению его в соответствие с гражданским законодательством о религиозных объединениях в СССР.
Прошло с тех пор уже более трех лет, а Поместного собора нет, и трудно
предвидеть, когда он может собраться, так как в современной практике русской
церковной жизни очередных Поместных соборов пока не существует.
Между тем утвержденные на Архиерейском соборе меры по улучшению строя приходской жизни, как показала трехлетняя практика применения их, привели не к улучшению, а к еще большему расстройству церковно-приходской жизни.
Это внушает нам глубокую тревогу за дальнейшие судьбы Русской Православной
Церкви, вверенной на данном историческом отрезке времени водительству ВАШЕГО
СВЯТЕЙШЕСТВА вместе с Епископатом нашей Св. Церкви. Нужно признать, что
принятые на Архиерейском соборе 1961г. решения о мерах по улучшению строя
приходской жизни оказались в несогласии с канонической структурой Церкви,
а также не привели его в соответствие с гражданским законодательством и
даже создали еще большие несоответствия в этих областях.
Такое признание, во-первых, вытекает из того, что, при ссылке на апостольский
пример разделения обязанностей, на Соборе 1961г. было умолчано о важнейшем
его условии— избирать для хозяйственных дел только «изведанных» братий,
«исполненных Духа Святаго и мудрости» (Деян. 6, 3), и что на избранных
семь мужей апостолы возложили руки (Деян. 6, 6), утвердив этим актом их
избрание и подчеркнув единство иерархического принципа при разделении функций.
Совсем принципиально иное наблюдается сейчас в результате соборного решения
и в порядке избрания и в деятельности церковно-приходских советов.
Это видно из того, что в вопросе избрания церковных советов совершенно
игнорируется церковно-каноническая прерогатива Епископа преподавать благословление на работу выборных представителей церковной общины.
Далее, избрание и деятельность приходских советов происходит теперь не
только без участия настоятелей, но во многих случаях им запрещается даже
присутствовать на собраниях двадцатки и вообще давать какие-либо советы
членам церковно-приходского совета, квалифицируемые как «вмешательство»
в хозяйственные дела прихода, «запрещенное постановлением собора».
Во-вторых, мы не за то, чтобы настоятели распоряжались финансами и хозяйством
прихода— для этого избираются церковно-приходские советы,— но мы считаем
совершенно необходимым, чтобы настоятель был полноправным членом приходской общины, как требует того церковно-каноническая сторона дела и что находится в полном согласии с нашим гражданским законодательством.
Конечно, параграф «Положения об управлении Русской Православной Церкви»,
принятого на Поместном соборе 1945г., согласно которому настоятели по самой
своей должности являлись уже и председателями церковных советов, нельзя
было считать не противоречащим законодательству о религиозных объединениях
в СССР, хотя следует напомнить, что «Положение» в свое время через Совет
по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР было согласовано с Правительством. Однако, основываясь на принципиальных положениях и правовых нормах, действующих в нашем государстве, мы считаем, что лишение нашего духовенства права участвовать в выборах и быть избираемым по желанию прихожан в председатели церковно-приходских советов является нарушением основных законов Советского государства.
Известно, что на VIII Чрезвычайном съезде Советов в 1936г. при обсуждении
ст.135 проекта Конституции была отвергнута поправка, предлагавшая не предоставлять или, во всяком случае, ограничить в избирательных правах служителей культа.
С тех пор духовенство уравнено в правах со всеми гражданами Советского
Союза, и не может быть законным такое положение, когда священнослужитель,
пользующийся полнотой избирательных прав в государственной жизни, лишался
бы этих прав в церковно-приходской жизни, каковыми он пользовался в этой
области еще с первых дней существования Советского государства.
Хорошо известно, что по инициативе В.И.Ленина, придававшего исключительно
большое значение вопросам законности, всеми вопросами, связанными с проведением в жизнь декрета об отделении церкви от государства, занимался V-й Отдел Народного Комиссариата Юстиции. Он давал руководящие разъяснения по всем вопросам, касающимся правового положения духовенства и религиозных организаций.
Одно из этих разъяснений было прямо посвящено интересующему нас вопросу:
имеет ли право священник быть председателем церковного совета. В разъяснении
было определенно указано, что священник может быть председателем церковного
совета и председателем собрания верующих, если последними он будет избран
в председатели. (Разъяснение Наркомюста от 7 июля 1924г. за №17736. См.
проф. Гидулянов. Отделение церкви от государства. Москва, 1924 год, стр.
126).
Если священник в то время, когда он был «лишенцем», имел право по избранию
верующих быть председателем церковного совета, то не может быть и речи,
чтобы он не имел этого права, когда стал полноправным гражданином Советского
Союза.
Мы просим ВАШЕ СВЯТЕЙШЕСТВО в срочном порядке изыскать пути к исправлению
ненормального положения, несогласного как с церковными канонами, так и
с гражданским законодательством, в котором оказалось наше духовенство после
Архиерейского собора 1961г.
Таким путем мог бы быть созыв Поместного или Архиерейского собора ко дню
20-летия ВАШЕГО Патриаршего служения.
Но ввиду бесспорности вопроса, а также несомненности того, что ни один
Епископ не может протестовать против восстановления духовенства в его законных
правах, мы считаем, что имеющее место ненормальное положение может быть
в ближайшее время, еще до созыва Собора, исправлено и путем специального
разъяснения со стороны ВАШЕГО СВЯТЕЙШЕСТВА на имя Преосвященных Архиереев, предварительно согласованного с Советом по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР о том, что духовенство может наравне со всеми верующими гражданами вступать в члены церковных двадцаток и настоятели храмов могут по желанию верующих избираться в председатели церковно-приходских советов, чем будут, не нарушая демократичности структуры приходского устройства, восстановлены законные права духовенства в полном согласии с нашим гражданским законодательством.
ВАШЕГО СВЯТЕЙШЕСТВА
с сыновней любовью смиренные во Христе сослужители
Ермоген, Архиепископ Калужский и Боровской
Вениамин, Архиепископ Иркутский и Читинский
Михаил, Архиепископ Казанский и Марийский
Леонид, Архиепископ Пермский и Соликамский
Феодосий, Архиепископ Пензенский и Саранский
Павел, Архиепископ Новосибирский и Барнаульский
Никон, Епископ Рижский и Латвийский
Григорий, Арх. Мукачевский и Ужгородский
Нестор, Еп. Черниговский и Нежинский
Гавриил, Архиепископ Ташкентский и Среднеазиатский
* * *
Это «Заявление» группы архиереев было подано патриарху Алексию I летом 1965г. Десять епископов поставили свои подписи под прошением к главе Русской Православной Церкви пересмотреть решения Архиерейского Собора 1961г., который, безропотно одобрив поправки к «Положению об управлении РПЦ», еще раз подтвердил, что только подчинение воле государства является залогом самого существования Церкви в СССР. Новый «конкордат» был заключен на гораздо худших условиях, нежели при Сталине. Власти получили возможность, ссылаясь на новое Положение, контролировать жизнь каждого прихода вплоть до мелочей. Церковно-приходской совет, главой которого вместо священника становился староста, наделялся всеми административно-хозяйственными и финансовыми полномочиями, включая выбор священнослужителя. Священник терял право быть членом совета, и за ним оставалось лишь духовное руководство общиной.
«Заявление» группы архиереев, в котором утверждалось, что такая ситуация противоречит и церковным канонам, и советскому законодательству,— один из немногих документов, вышедших из церковной среды и посвященных гражданским правам духовенства в атеистическом государстве. Насколько нам известно, публикуемая петиция епископов— единственная за всю послевоенную историю РПЦ.
Коллективное выступление архиереев произошло на фоне «гармонизировавшихся» отношений руководства РПЦ с государством. Приход к власти Брежнева положил конец крайностям хрущевской антирелигиозной кампании, и не исключено, что петиция— пробный шар, пущенный, чтобы проверить, насколько далеко простирается «либерализм» властей.
О существовании «Заявления» стало известно церковной общественности не только в СССР, но и на Западе, где в нем поспешили увидеть свидетельство того, что ряд иерархов противостоит политике патриархии в ее взаимоотношениях с государством.
Автором этого документа и сборщиком подписей был архиепископ Ермоген.
Алексей Степанович Голубев (в монашестве Ермоген 1) родился 3(15) марта 1896г. в Киеве в профессорской семье. Его отец и дед по матери были известными историками церкви, преподавали в Киевской духовной академии и Киевском университете.
С отличием окончив в 1915г. знаменитую Первую киевскую гимназию 2, А.Голубев поступил в Московскую духовную академию, ректором которой был авторитетный церковный деятель, знаток канонического права епископ Волоколамский Феодор (Поздеевский), и закончил ее со степенью кандидата богословия уже во время гражданской войны. В 1919г. он был пострижен в монашество и принял имя Ермоген. Выбор этого славного в русской истории 3 имени позволяет предположить стремление Ермогена к активному церковному служению.
21 июня 1919г. архиепископ Феодор рукоположил Ермогена в сан иеродиакона в Московском Даниловом монастыре 4. В сентябре 1920г. патриарх Тихон перевел Ермогена в Киевскую епархию, где он был принят в братию Киево-Печерской лавры. На Украине тогда шла борьба со сторонниками выделения в автокефалию Украинской Православной Церкви, и, видимо, молодой иеродиакон удачно проявил себя в этой непростой обстановке. Достоверно известно, что в 1921г. патриарх Тихон отменил установленную в 1918г. автономию УПЦ и в том же году в Малом Успенском соборе в Москве рукоположил Ермогена в сан иеромонаха. С января 1922г. Ермоген— член Духовного Собора Киево-Печерской лавры, а спустя всего полгода в Великой церкви в Киеве экзархом Украины митрополитом Михаилом (Ермаковым) возведен в сан архимандрита и назначен Киевским епархиальным миссионером. В тридцать лет архимандрит Ермоген по избранию братии утвержден патриархией настоятелем Киево-Печерской лавры.
Через несколько лет духовное служение Ермогена прервалось, и долгие годы он разделял трагическую участь большинства священнослужителей в СССР. 27 января 1931г. он был осужден в Киеве Судебной коллегией ОГПУ по ст. 58 за «антисоветскую деятельность» на 10 лет лагерей. В январе 1939г. постановлением Президиума Верховного Совета СССР Ермогена помиловали, но к служению он возвратился лишь в 1945г. в Астраханской епархии, глава которой архиепископ Филипп (Ставицкий) сам был назначен на кафедру после освобождения из заключения. Восемь лет Ермоген служил настоятелем в нескольких храмах 5, а в январе 1953г. постановлением патриарха Алексия I и Священного Синода хиротонисан во епископа и назначен на Ташкентскую и Среднеазиатскую епархию.
Именно здесь, в период хрущевских гонений на Церковь, служение Ермогена сделало его заметной фигурой в епископате РПЦ. Он упорядочил епархиальные финансы, помогал священникам, не боялся рукополагать и назначал на церковные должности людей, имевших судимость по ст. 58. Ему удалось не только избежать закрытия храмов, но и отремонтировать несколько церквей. Главным же делом стала перестройка Ташкентского кафедрального собора— одно из крупнейших церковных строительств послевоенного времени. Труды главы епархии были оценены патриархом: в 1958г. Ермоген возведен в сан архиепископа. Но многочисленные доносы и жалобы, в том числе и из ЦК компартии Узбекистана, тон которых становился все резче и нетерпимее, возымели наконец свое действие, и 15 сентября 1960г. патриархия под нажимом Совета по делам РПЦ вынуждена была отправить неугодного власти архиепископа за штат, определив местом пребывания Жировицкий Успенский монастырь.
«Заявление» группы архиереев, в котором утверждалось, что такая ситуация противоречит и церковным канонам, и советскому законодательству,— один из немногих документов, вышедших из церковной среды и посвященных гражданским правам духовенства в атеистическом государстве. Насколько нам известно, публикуемая петиция епископов— единственная за всю послевоенную историю РПЦ.
Коллективное выступление архиереев произошло на фоне «гармонизировавшихся» отношений руководства РПЦ с государством. Приход к власти Брежнева положил конец крайностям хрущевской антирелигиозной кампании, и не исключено, что петиция— пробный шар, пущенный, чтобы проверить, насколько далеко простирается «либерализм» властей.
О существовании «Заявления» стало известно церковной общественности не только в СССР, но и на Западе, где в нем поспешили увидеть свидетельство того, что ряд иерархов противостоит политике патриархии в ее взаимоотношениях с государством.
Автором этого документа и сборщиком подписей был архиепископ Ермоген.
Алексей Степанович Голубев (в монашестве Ермоген 1) родился 3(15) марта 1896г. в Киеве в профессорской семье. Его отец и дед по матери были известными историками церкви, преподавали в Киевской духовной академии и Киевском университете.
С отличием окончив в 1915г. знаменитую Первую киевскую гимназию 2, А.Голубев поступил в Московскую духовную академию, ректором которой был авторитетный церковный деятель, знаток канонического права епископ Волоколамский Феодор (Поздеевский), и закончил ее со степенью кандидата богословия уже во время гражданской войны. В 1919г. он был пострижен в монашество и принял имя Ермоген. Выбор этого славного в русской истории 3 имени позволяет предположить стремление Ермогена к активному церковному служению.
21 июня 1919г. архиепископ Феодор рукоположил Ермогена в сан иеродиакона в Московском Даниловом монастыре 4. В сентябре 1920г. патриарх Тихон перевел Ермогена в Киевскую епархию, где он был принят в братию Киево-Печерской лавры. На Украине тогда шла борьба со сторонниками выделения в автокефалию Украинской Православной Церкви, и, видимо, молодой иеродиакон удачно проявил себя в этой непростой обстановке. Достоверно известно, что в 1921г. патриарх Тихон отменил установленную в 1918г. автономию УПЦ и в том же году в Малом Успенском соборе в Москве рукоположил Ермогена в сан иеромонаха. С января 1922г. Ермоген— член Духовного Собора Киево-Печерской лавры, а спустя всего полгода в Великой церкви в Киеве экзархом Украины митрополитом Михаилом (Ермаковым) возведен в сан архимандрита и назначен Киевским епархиальным миссионером. В тридцать лет архимандрит Ермоген по избранию братии утвержден патриархией настоятелем Киево-Печерской лавры.
Через несколько лет духовное служение Ермогена прервалось, и долгие годы он разделял трагическую участь большинства священнослужителей в СССР. 27 января 1931г. он был осужден в Киеве Судебной коллегией ОГПУ по ст. 58 за «антисоветскую деятельность» на 10 лет лагерей. В январе 1939г. постановлением Президиума Верховного Совета СССР Ермогена помиловали, но к служению он возвратился лишь в 1945г. в Астраханской епархии, глава которой архиепископ Филипп (Ставицкий) сам был назначен на кафедру после освобождения из заключения. Восемь лет Ермоген служил настоятелем в нескольких храмах 5, а в январе 1953г. постановлением патриарха Алексия I и Священного Синода хиротонисан во епископа и назначен на Ташкентскую и Среднеазиатскую епархию.
Именно здесь, в период хрущевских гонений на Церковь, служение Ермогена сделало его заметной фигурой в епископате РПЦ. Он упорядочил епархиальные финансы, помогал священникам, не боялся рукополагать и назначал на церковные должности людей, имевших судимость по ст. 58. Ему удалось не только избежать закрытия храмов, но и отремонтировать несколько церквей. Главным же делом стала перестройка Ташкентского кафедрального собора— одно из крупнейших церковных строительств послевоенного времени. Труды главы епархии были оценены патриархом: в 1958г. Ермоген возведен в сан архиепископа. Но многочисленные доносы и жалобы, в том числе и из ЦК компартии Узбекистана, тон которых становился все резче и нетерпимее, возымели наконец свое действие, и 15 сентября 1960г. патриархия под нажимом Совета по делам РПЦ вынуждена была отправить неугодного власти архиепископа за штат, определив местом пребывания Жировицкий Успенский монастырь.
Законник
«Осложнения», выражаясь слогом патриархии, которые возникали у Ермогена в возглавляемых им епархиях (в Ташкенте, а затем в Омске— 1962–1963гг. и Калуге— 1963–1965гг.), в немалой степени связаны с тем, что свои взаимоотношения с властями он пытался строить, апеллируя к законодательству. Избранная им манера поведения вызывала крайнее недовольство властей, которые сами рядились в тогу блюстителей законности. Осенью 1958г. началась мощная антирелигиозная кампания, и неугодных священнослужителей в целях дискредитации обвиняли именно в нарушении советских законов 6. Пострадало даже высшее духовенство: были осуждены архиепископы Казанский Иов (Кресович) и Черниговский Андрей (Сухенко).
Возможность противостоять беззаконию, прикрывавшемуся ссылками на закон, Ермоген видел в доскональном изучении законодательства и в правовом просвещении духовенства. 24 марта 1960г. Священный Синод рассмотрел и одобрил представление Ермогена «о сборнике законов и распоряжений, касающихся правового положения Церкви и духовенства» 7. Можно предположить, что к тому моменту он уже составил такой сборник для распространения в своей епархии 8. К слову сказать, непосредственным поводом перевода архиепископа за штат было требование к уполномоченному Совета по делам РПЦ соблюдать законный порядок при закрытии одного из молитвенных домов.
В 1961г., уже будучи в Жировицком Успенском монастыре, Ермоген написал письмо председателю Совета по делам РПЦ В.Куроедову, где на законных основаниях потребовал своей «реабилитации». А в 1962г., обобщив собственный опыт и собрав случаи незаконных притеснений верующих со стороны местной администрации в других епархиях, Ермоген направил пространное письмо Хрущеву, в котором отверг огульные обвинения духовенства в нарушении религиозного законодательства. Более того, он обратил внимание главы государства на то, что представители администрации гораздо чаще, нежели духовенство, вступают в противоречие с законом, и указал, какие именно положения законодательства и постановлений партии и государства нарушаются. После необходимых реверансов перед властью он привел длинный список вопиющих нарушений уполномоченными Совета по делам РПЦ законов, который, по сути, разворачивался в картину повсеместного административного произвола. Причина «ненормальной» ситуации, по мысли Ермогена, коренилась в отсутствии инструкции, регулирующей взаимоотношения уполномоченных с архиереями и религиозными объединениями. «Такая инструкция для служебного пользования уполномоченных, архиереев и религиозных объединений крайне необходима,— писал Ермоген,— и отсутствие ее создает богатую почву для административного усмотрения уполномоченных, в результате чего один уполномоченный предъявляет одни требования, другой другие; один уполномоченный видит нарушение закона в том, в чем не усматривает его другой, и наоборот. И, как свидетельствуют факты, нарушение Советского законодательства о культах именно со стороны уполномоченных стало нормой их деятельности» 9.
Твердость Ермогена в отстаивании своей самостоятельности как главы епархии, нежелание безоговорочно подчиняться уполномоченному обрели отчетливые формы— апелляция к праву и использование писем и петиций. Отметим, что и послание Хрущеву Ермоген начал, подчеркнув значение «жалоб и писем населения». Как метод противодействия произволу властей петиции часто использовались верующими, однако для правящего архиепископа поддерживать такие формы общественной активности в своей епархии— шаг довольно смелый. В Омске Ермоген едва не оказался на скамье подсудимых, посоветовав одной из верующих «обратиться с жалобой в Совет Министров СССР от имени прихожан церкви». Более того, он «составил <...> текст заголовка для сбора подписей верующих», «отпечатал <...> в своей канцелярии» 10 и рекомендовал отвезти в Москву. В конце концов Ермоген был привлечен лишь в качестве свидетеля, но суд вынес в отношении него частное определение 11. Впоследствии и светские, и церковные власти предержащие не раз напоминали ему, что тогда они спасли его от суда и всего лишь перевели в Калугу.
Калужский уполномоченный Совета по делам РПЦ отметил «законничество» уже как характерную черту Ермогена: «Считая себя знатоком советского законодательства, главным образом, по вопросам религиозных культов, архиепископ Ермоген при каждом благоприятном случае старается давать толкование нашим советским законам с выгодных ему позиций или вообще не признавать имеющиеся положения, вытекающие из требований советского законодательства» 12.
Репутация архиерея, стойко противостоящего давлению властей, привлекла к нему молодых священников, искавших пути к изменению ситуации внутри Церкви. О.Александр Мень писал к нему с просьбой духовного наставничества. Оо. Николай Эшлиман и Глеб Якунин не раз приезжали в Калугу и говорили с владыкой о необходимости реальных действий. Они надеялись обрести в нем руководителя, епископа, имеющего вес и авторитет в Церкви. Ермоген, видимо, отнесся к ним с доверием и сообщил, что написал письмо, в котором настаивает на пересмотре «Положения об управления РПЦ», и собирает под ним подписи епископов.
Возможность противостоять беззаконию, прикрывавшемуся ссылками на закон, Ермоген видел в доскональном изучении законодательства и в правовом просвещении духовенства. 24 марта 1960г. Священный Синод рассмотрел и одобрил представление Ермогена «о сборнике законов и распоряжений, касающихся правового положения Церкви и духовенства» 7. Можно предположить, что к тому моменту он уже составил такой сборник для распространения в своей епархии 8. К слову сказать, непосредственным поводом перевода архиепископа за штат было требование к уполномоченному Совета по делам РПЦ соблюдать законный порядок при закрытии одного из молитвенных домов.
В 1961г., уже будучи в Жировицком Успенском монастыре, Ермоген написал письмо председателю Совета по делам РПЦ В.Куроедову, где на законных основаниях потребовал своей «реабилитации». А в 1962г., обобщив собственный опыт и собрав случаи незаконных притеснений верующих со стороны местной администрации в других епархиях, Ермоген направил пространное письмо Хрущеву, в котором отверг огульные обвинения духовенства в нарушении религиозного законодательства. Более того, он обратил внимание главы государства на то, что представители администрации гораздо чаще, нежели духовенство, вступают в противоречие с законом, и указал, какие именно положения законодательства и постановлений партии и государства нарушаются. После необходимых реверансов перед властью он привел длинный список вопиющих нарушений уполномоченными Совета по делам РПЦ законов, который, по сути, разворачивался в картину повсеместного административного произвола. Причина «ненормальной» ситуации, по мысли Ермогена, коренилась в отсутствии инструкции, регулирующей взаимоотношения уполномоченных с архиереями и религиозными объединениями. «Такая инструкция для служебного пользования уполномоченных, архиереев и религиозных объединений крайне необходима,— писал Ермоген,— и отсутствие ее создает богатую почву для административного усмотрения уполномоченных, в результате чего один уполномоченный предъявляет одни требования, другой другие; один уполномоченный видит нарушение закона в том, в чем не усматривает его другой, и наоборот. И, как свидетельствуют факты, нарушение Советского законодательства о культах именно со стороны уполномоченных стало нормой их деятельности» 9.
Твердость Ермогена в отстаивании своей самостоятельности как главы епархии, нежелание безоговорочно подчиняться уполномоченному обрели отчетливые формы— апелляция к праву и использование писем и петиций. Отметим, что и послание Хрущеву Ермоген начал, подчеркнув значение «жалоб и писем населения». Как метод противодействия произволу властей петиции часто использовались верующими, однако для правящего архиепископа поддерживать такие формы общественной активности в своей епархии— шаг довольно смелый. В Омске Ермоген едва не оказался на скамье подсудимых, посоветовав одной из верующих «обратиться с жалобой в Совет Министров СССР от имени прихожан церкви». Более того, он «составил <...> текст заголовка для сбора подписей верующих», «отпечатал <...> в своей канцелярии» 10 и рекомендовал отвезти в Москву. В конце концов Ермоген был привлечен лишь в качестве свидетеля, но суд вынес в отношении него частное определение 11. Впоследствии и светские, и церковные власти предержащие не раз напоминали ему, что тогда они спасли его от суда и всего лишь перевели в Калугу.
Калужский уполномоченный Совета по делам РПЦ отметил «законничество» уже как характерную черту Ермогена: «Считая себя знатоком советского законодательства, главным образом, по вопросам религиозных культов, архиепископ Ермоген при каждом благоприятном случае старается давать толкование нашим советским законам с выгодных ему позиций или вообще не признавать имеющиеся положения, вытекающие из требований советского законодательства» 12.
Репутация архиерея, стойко противостоящего давлению властей, привлекла к нему молодых священников, искавших пути к изменению ситуации внутри Церкви. О.Александр Мень писал к нему с просьбой духовного наставничества. Оо. Николай Эшлиман и Глеб Якунин не раз приезжали в Калугу и говорили с владыкой о необходимости реальных действий. Они надеялись обрести в нем руководителя, епископа, имеющего вес и авторитет в Церкви. Ермоген, видимо, отнесся к ним с доверием и сообщил, что написал письмо, в котором настаивает на пересмотре «Положения об управления РПЦ», и собирает под ним подписи епископов.
Петиция
В «Заявлении» говорилось, что документ этот— «плод глубокого изучения церковного и советского права»13, предлагалось «при согласовании с Советом по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР» 14 издать специальное разъяснение о возможности участия духовенства в церковных советах. Этим можно было бы привести практику церковной жизни в соответствие с церковным и гражданским законодательством, а следовательно, пересмотреть «Положение об управлении РПЦ», нарушавшее гражданские права священников.
Апелляция к Праву вводит «Заявление» в контекст тех общественных выступлений 1965г. (с ними принято связывать начало правозащитного движения в СССР), в которых борьба с произволом уже сознательно облекается в форму требования к властям соблюдать ими же принятые законы. И все же один существенный момент коренным образом отличает его от правозащитных выступлений середины 60-х. Если последние были принципиально гласными и порой адресовались исключительно к общественному мнению, в том числе и международному, то Ермоген уповал на метод «тихой дипломатии». Он решил лишь инициировать исправление «ненормального» положения, в котором оказалось духовенство после Архиерейского Собора. По словам Ермогена, патриарх благословил его 15. Ссылаясь на это благословение 16, он стал собирать подписи архиереев под прошением к патриарху.
Сбор подписей носил случайный характер, на что указывает значительный разброс по времени подписания и разнородный состав подписантов. Последнее становится очевидным, если воспользоваться «классификацией» заместителя председателя Совета по делам РПЦ Фурова 17. Архиепископ Григорий, по его мнению, относится к первой «группе»— к тем, кто «и на словах и на деле подтверждают не только лояльность, но и патриотичность к социалистическому обществу, строго соблюдая законы о культах, и в том же духе воспитывают приходское духовенство, верующих, реально сознают, что наше государство не заинтересовано в возвышении роли религии и церкви в обществе, и, понимая это, не проявляют особенной активности в расширении влияния православия среди населения». Представители второй «группы»— архиепископы Михаил и Леонид— «стремятся к активизации служителей культа и церковного актива, выступают за повышение роли церкви в личной, семейной и общественной жизни, с помощью модернизированных или традиционных концепций, взглядов и действий подбирают на священнические должности молодежь, ретивых ревнителей православного благочестия». Епископ Никон же из тех, у кого «в разное время проявлялись и проявляются попытки обойти законы о культах, некоторые из них религиозно-консервативны, другие способны на фальсификацию положения в епархии и сложившихся отношений к ним органов власти, у третьих— замечены попытки подкупа уполномоченных и клеветы на них и на должностных лиц местных органов власти». Подобную разнородность состава подписантов можно рассматривать как косвенное свидетельство в пользу того, что Ермоген собирал подписи, подкрепляя это ссылкой на патриарха. Однако к моменту, когда заявление попало к патриарху, видимо, и ему и его окружению стало ясно, что государство не склонно к каким-либо переменам в сложившемся положении 18.
В своей резолюции, датированной 5 августа 1965г., патриарх просил Священный Синод вызвать Ермогена и «указать ему на незаконность организации групп архиереев». Собственно содержанию заявления внимание было уделено как бы мимоходом: «Кроме того (курсив наш.— Авт.) <...> решение архиерейского Собора 61г. имеет свою давность и вошло в жизнь, не вызывая в настоящее время каких-либо осложнений и возражений» 19. Патриарх, похоже, стремился максимально ограничить негативные последствия, которые могло вызвать письмо, представить его исключительно внутрицерковным документом, предугадывая или уже зная, что Совет расценит петицию как опасный прецедент. Внешне достаточно жесткая резолюция на самом деле преследовала цель минимизировать последствия «Заявления»: в нужный момент можно было бы отрапортовать, что необходимые внушения сделаны и более что-либо предпринимать не следует.
Буквально на следующий день появился рапорт архиепископа Григория, в котором он просит у патриарха прощения и снимает свою подпись под заявлением. Через несколько дней, 10 августа, отказался от подписи епископ Нестор.
2 сентября митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен в присутствии членов Синода митрополита Киевского Иоасафа, митрополита Ленинградского Никодима и архиепископа Таллинского Алексия зачитал Ермогену резолюцию патриарха. Ему было настоятельно предложено отказаться от заявления и снять свою подпись 20. В своем письме «Преосвященным— постоянным членам Священного Синода» от 3 сентября 21 Ермоген взял всю ответственность за инициативу и текст заявления на себя, в целом обосновывая законность своих действий, но признав ошибочным и прося у патриарха прощения лишь за надписание заявления «от группы архиереев». Он сообщил также, что «во избежание всяких кривотолков, имеющийся у меня подлинник заявления будет мною показан Председателю Совета Владимиру Алексеевичу Куроедову».
В.Куроедов в своем отчете в ЦК КПСС «О некоторых отрицательных явлениях в русской православной церкви» (1967) 22 сообщает иное число подписантов (восемь) и пишет: «<...> впоследствии семь епископов отказались от своих подписей, заявили о несогласии с содержанием петиции и выразили полную приверженность патриарху» 23. Если учесть, что Совет по делам религий к этому моменту располагал подлинником заявления, то можно лишь предположить, что из числа подписавшихся были исключены архиепископ Григорий и епископ Нестор, которые сняли свои подписи, как только стало известно о негативной реакции патриарха. В дальнейшем их имена не назывались и не учитывались при указании числа подписавшихся. Таким образом осталось восемь подписантов 24. Сообщая в победной реляции о том, что свои подписи сняли семеро, В.Куроедов лукавил— только два из известных нам объяснений с патриархией можно квалифицировать как отказ от подписи, архиепископы Павел и Михаил открестились от участия в каких бы то ни было группах, но не от идей, изложенных в «Заявлении». Вызывает сомнение, что эти иерархи дали объяснения по собственной инициативе. Письма архиепископов датированы ноябрем, причем с интервалом в два дня, а то что спустя несколько дней (24 ноября) появляется «Прошение» Ермогена о перемещении его на другую кафедру, во всяком случае заслуживает внимания.
Судя по всему, в патриархии на упоминание о «Заявлении» было наложено табу, поскольку ни тогда, ни впоследствии оно ни разу не вменялось в вину Ермогену, в то время как жалобы из Калужского облисполкома на его «противозаконные» действия в епархии объявлялись «беспрецедентными», назывались последней каплей, переполнившей чашу терпения властей.
В «Прошении» Ермоген тоже ни словом не обмолвился о «Заявлении». Он не согласился с предъявленными ему обвинениями, хотя признал невозможность дальнейшего пребывания в Калуге, и главное,— просил не об отпуске, а о перемещении «на другую епархию» 25 (курсив наш.— Авт.). Уже на следующий день вышло постановление Священного Синода, освобождавшее его от управления епархией и, «ввиду того, что в настоящий момент нет соответствующей вакантной кафедры» 26, отправлявшее Ермогена на покой в Жировицкий Успенский монастырь.
Документ мог так и остаться известным только незначительному кругу непосредственно причастных людей. Однако увольнение Ермогена было воспринято теми, кто уважал его за стойкость в отношении уполномоченных и сочувствовал его попыткам инициировать пересмотр «Положения об управлении РПЦ», как гонение на одного из достойнейших иерархов РПЦ.
Священники Н.Эшлиман и Г.Якунин в «Письме епископам Русской Церкви» излагали содержание «Заявления» и подробности увольнения Ермогена. Священники утверждали, что «действия церковной власти, направленные на пресечение церковно-полезной деятельности архиепископа Ермогена, были продиктованы руководством Совета 27 <...> Святейший патриарх, через управляющего делами Московской патриархии Архиепископа Таллинского, изъявил Архиепископу Ермогену пожелание, чтобы Преосвященный Владыка подал прошение о предоставлении ему длительного отпуска без указания срока 28, при этом Архиепископу Ермогену дано было понять, что пожелание патриарха вызвано настоятельным требованием руководства Совета, которое использовало для этой цели несостоятельные жалобы председателя Калужского облисполкома».
По иронии судьбы именно это открытое письмо, опубликованное на Западе, сделало широко известными события, связанные с «Заявлением» десяти архиереев. Само же оно не стало событием религиозного самиздата.
Апелляция к Праву вводит «Заявление» в контекст тех общественных выступлений 1965г. (с ними принято связывать начало правозащитного движения в СССР), в которых борьба с произволом уже сознательно облекается в форму требования к властям соблюдать ими же принятые законы. И все же один существенный момент коренным образом отличает его от правозащитных выступлений середины 60-х. Если последние были принципиально гласными и порой адресовались исключительно к общественному мнению, в том числе и международному, то Ермоген уповал на метод «тихой дипломатии». Он решил лишь инициировать исправление «ненормального» положения, в котором оказалось духовенство после Архиерейского Собора. По словам Ермогена, патриарх благословил его 15. Ссылаясь на это благословение 16, он стал собирать подписи архиереев под прошением к патриарху.
Сбор подписей носил случайный характер, на что указывает значительный разброс по времени подписания и разнородный состав подписантов. Последнее становится очевидным, если воспользоваться «классификацией» заместителя председателя Совета по делам РПЦ Фурова 17. Архиепископ Григорий, по его мнению, относится к первой «группе»— к тем, кто «и на словах и на деле подтверждают не только лояльность, но и патриотичность к социалистическому обществу, строго соблюдая законы о культах, и в том же духе воспитывают приходское духовенство, верующих, реально сознают, что наше государство не заинтересовано в возвышении роли религии и церкви в обществе, и, понимая это, не проявляют особенной активности в расширении влияния православия среди населения». Представители второй «группы»— архиепископы Михаил и Леонид— «стремятся к активизации служителей культа и церковного актива, выступают за повышение роли церкви в личной, семейной и общественной жизни, с помощью модернизированных или традиционных концепций, взглядов и действий подбирают на священнические должности молодежь, ретивых ревнителей православного благочестия». Епископ Никон же из тех, у кого «в разное время проявлялись и проявляются попытки обойти законы о культах, некоторые из них религиозно-консервативны, другие способны на фальсификацию положения в епархии и сложившихся отношений к ним органов власти, у третьих— замечены попытки подкупа уполномоченных и клеветы на них и на должностных лиц местных органов власти». Подобную разнородность состава подписантов можно рассматривать как косвенное свидетельство в пользу того, что Ермоген собирал подписи, подкрепляя это ссылкой на патриарха. Однако к моменту, когда заявление попало к патриарху, видимо, и ему и его окружению стало ясно, что государство не склонно к каким-либо переменам в сложившемся положении 18.
В своей резолюции, датированной 5 августа 1965г., патриарх просил Священный Синод вызвать Ермогена и «указать ему на незаконность организации групп архиереев». Собственно содержанию заявления внимание было уделено как бы мимоходом: «Кроме того (курсив наш.— Авт.) <...> решение архиерейского Собора 61г. имеет свою давность и вошло в жизнь, не вызывая в настоящее время каких-либо осложнений и возражений» 19. Патриарх, похоже, стремился максимально ограничить негативные последствия, которые могло вызвать письмо, представить его исключительно внутрицерковным документом, предугадывая или уже зная, что Совет расценит петицию как опасный прецедент. Внешне достаточно жесткая резолюция на самом деле преследовала цель минимизировать последствия «Заявления»: в нужный момент можно было бы отрапортовать, что необходимые внушения сделаны и более что-либо предпринимать не следует.
Буквально на следующий день появился рапорт архиепископа Григория, в котором он просит у патриарха прощения и снимает свою подпись под заявлением. Через несколько дней, 10 августа, отказался от подписи епископ Нестор.
2 сентября митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен в присутствии членов Синода митрополита Киевского Иоасафа, митрополита Ленинградского Никодима и архиепископа Таллинского Алексия зачитал Ермогену резолюцию патриарха. Ему было настоятельно предложено отказаться от заявления и снять свою подпись 20. В своем письме «Преосвященным— постоянным членам Священного Синода» от 3 сентября 21 Ермоген взял всю ответственность за инициативу и текст заявления на себя, в целом обосновывая законность своих действий, но признав ошибочным и прося у патриарха прощения лишь за надписание заявления «от группы архиереев». Он сообщил также, что «во избежание всяких кривотолков, имеющийся у меня подлинник заявления будет мною показан Председателю Совета Владимиру Алексеевичу Куроедову».
В.Куроедов в своем отчете в ЦК КПСС «О некоторых отрицательных явлениях в русской православной церкви» (1967) 22 сообщает иное число подписантов (восемь) и пишет: «<...> впоследствии семь епископов отказались от своих подписей, заявили о несогласии с содержанием петиции и выразили полную приверженность патриарху» 23. Если учесть, что Совет по делам религий к этому моменту располагал подлинником заявления, то можно лишь предположить, что из числа подписавшихся были исключены архиепископ Григорий и епископ Нестор, которые сняли свои подписи, как только стало известно о негативной реакции патриарха. В дальнейшем их имена не назывались и не учитывались при указании числа подписавшихся. Таким образом осталось восемь подписантов 24. Сообщая в победной реляции о том, что свои подписи сняли семеро, В.Куроедов лукавил— только два из известных нам объяснений с патриархией можно квалифицировать как отказ от подписи, архиепископы Павел и Михаил открестились от участия в каких бы то ни было группах, но не от идей, изложенных в «Заявлении». Вызывает сомнение, что эти иерархи дали объяснения по собственной инициативе. Письма архиепископов датированы ноябрем, причем с интервалом в два дня, а то что спустя несколько дней (24 ноября) появляется «Прошение» Ермогена о перемещении его на другую кафедру, во всяком случае заслуживает внимания.
Судя по всему, в патриархии на упоминание о «Заявлении» было наложено табу, поскольку ни тогда, ни впоследствии оно ни разу не вменялось в вину Ермогену, в то время как жалобы из Калужского облисполкома на его «противозаконные» действия в епархии объявлялись «беспрецедентными», назывались последней каплей, переполнившей чашу терпения властей.
В «Прошении» Ермоген тоже ни словом не обмолвился о «Заявлении». Он не согласился с предъявленными ему обвинениями, хотя признал невозможность дальнейшего пребывания в Калуге, и главное,— просил не об отпуске, а о перемещении «на другую епархию» 25 (курсив наш.— Авт.). Уже на следующий день вышло постановление Священного Синода, освобождавшее его от управления епархией и, «ввиду того, что в настоящий момент нет соответствующей вакантной кафедры» 26, отправлявшее Ермогена на покой в Жировицкий Успенский монастырь.
Документ мог так и остаться известным только незначительному кругу непосредственно причастных людей. Однако увольнение Ермогена было воспринято теми, кто уважал его за стойкость в отношении уполномоченных и сочувствовал его попыткам инициировать пересмотр «Положения об управлении РПЦ», как гонение на одного из достойнейших иерархов РПЦ.
Священники Н.Эшлиман и Г.Якунин в «Письме епископам Русской Церкви» излагали содержание «Заявления» и подробности увольнения Ермогена. Священники утверждали, что «действия церковной власти, направленные на пресечение церковно-полезной деятельности архиепископа Ермогена, были продиктованы руководством Совета 27 <...> Святейший патриарх, через управляющего делами Московской патриархии Архиепископа Таллинского, изъявил Архиепископу Ермогену пожелание, чтобы Преосвященный Владыка подал прошение о предоставлении ему длительного отпуска без указания срока 28, при этом Архиепископу Ермогену дано было понять, что пожелание патриарха вызвано настоятельным требованием руководства Совета, которое использовало для этой цели несостоятельные жалобы председателя Калужского облисполкома».
По иронии судьбы именно это открытое письмо, опубликованное на Западе, сделало широко известными события, связанные с «Заявлением» десяти архиереев. Само же оно не стало событием религиозного самиздата.
На покое
В постановлении Синода увольнение мотивировалось отсутствием «в настоящий момент вакантной кафедры». Шло время, освобождались кафедры, однако о Ермогене не вспоминали. В двух заявлениях и «Объяснительной записке» 29, направленных в патриархию, он доказывал необоснованность своего пребывания за штатом, но безрезультатно,— назначения не последовало.
Ровно через два года после синодального постановления, 25 ноября 1967г., Ермоген направляет заявление патриарху, в котором расставляет все точки над «i», и в первую очередь, в своих взаимоотношениях с ним. После Ташкента и Омска Ермоген вряд ли мог оставаться правящим архиереем без патриаршего покровительства. Владыка был вхож к Алексию, принимавшему его даже на отдыхе. Сложилось мнение, что Ермоген близок к патриарху и даже имеет на него влияние. Насколько такое мнение оправданно, сказать трудно. Ермоген неустанно повторял, что патриарх одобрил его замысел и даже благословил на сбор подписей. Представить, что архиепископ ссылался на одобрение Алексия, не получив хотя бы намека на него, почти невозможно. Неожиданная легкость, с которой Ермоген согласился подать прошение о переводе после неудачи с петицией, находит свое объяснение только в ноябрьском заявлении. Оказывается, он получил заверения патриарха, что будет назначен на кафедру «в ближайшее время» 30, когда страсти улягутся. Прошло два года, но Алексий не выполнил данное им обещание. И Ермоген решился открыто сказать, что «патриарх лишен возможности сохранять верность своему слову» 31 , и назвал причину— неприемлемое, по церковным канонам и советским законам, вмешательство Совета по делам РПЦ в деятельность патриархии.
Внесение в открытый документ конфиденциального обещания патриарха, обвинение в нарушении канонов Церкви— означало отказ архиепископа от попыток кулуарной постановки вопросов, от методов «тихой дипломатии». Само назначение его на кафедру, пишет он, нужно не для реализации личных амбиций, в чем его позднее неоднократно обвиняли, а для «восстановления канонического правопорядка» 32.
Кроме того, в «Заявлении» от 25 ноября 1967г. Ермоген впервые поднимает тему неканоничности практики «назначения» епископов, принятую в патриархии. В год 50-летия восстановления патриаршества он считает уместным обратиться к опыту Поместного Собора 1917–1918гг., который «восстановил канонический порядок избрания епископов» 33. Этот вопрос подробно рассмотрен им в «Историко-канонической и юридической справке “К пятидесятилетию восстановления Патриаршества”», которая уже сознательно распространялась Ермогеном и в конце 1967г. появилась в парижском «Вестнике РСХД» вместе с заявлением патриарху от 25 ноября 1965г. Действительно, как высказался архиепископ Алексий (Ридигер) 34, преосвященный последовал опыту оо. Н.Эшлимана и Г.Якунина. Более того, теперь Ермоген сам говорил, «что это— единственный путь, дающий надежду на рассмотрение вопросов» 35.
Патриархия пыталась представить дело так, будто Ермогеном движет лишь желание занять кафедру. В резолюции патриарха на ноябрьское «Заявление» говорилось: «В настоящее время дело обстоит так, что настроение Преосвященного, как видно по тону и характеру его заявления 36 , не дает надежды на то, что не будет повторения того, что было у него в Ташкенте, Омске и Калуге, и потому от него самого зависит дать возможность Синоду прекратить его пребывание на “покое” и назначить его на Епархию» 37.
В начале января 1968г. Ермоген приехал в патриархию, где передал управляющему делами митрополиту Алексию (Ридигеру) свою «Историко-каноническую справку», хотя к этому времени она была опубликована на Западе. Ему было выговорено за обращение к установлениям Поместного Собора 1917–1918гг. и за намерение распространить «Справку» среди епископата и церковной общественности, и даже за возможное появление ее в западной печати: «Можете ли вы, как архиерей РПЦ и гражданин Советского Союза, пойти на то, чтобы ваши справки были подобным образом использованы в грязной борьбе против Советского Союза и нашей Церкви?» Получив от Ермогена обещание впредь не распространять свои работы, митрополит Алексий не знал еще о том, что не только «Справка», но и ноябрьское «Заявление» уже опубликованы на Западе, однако написал подробный отчет о беседе в Совет по делам религий, который заключил: «Думается, что после получения новых материалов от арх. Ермогена и их изучения— следовало бы его пригласить в Москву и иметь с ним беседу, чтобы погасить его пыл, так как распространение любых материалов за его подписью не будет полезно» 38.
Вряд ли Ермоген не осознавал, что после публикации в «антисоветском реакционном» журнале никакого разговора о назначени его на кафедру быть не могло, но в ходе беседы дал ясно понять: «Заявление» и «Справку» он предал гласности вследствие незаконного отстранения его от служения, поскольку иные способы добиться справедливости успеха не имели. Увещевания управляющего делами, конечно, же были впустую: «Поверьте, что не пользу, а явный вред наносите вы и церкви, и себе самому, когда даете за своей подписью такой материал нашим врагам, а те тенденциозно его используют в своей антисоветской пропаганде. Вы сами закрываете себе дорогу на кафедру, и пеняйте только на себя, только себя обвиняйте в том, что вы находитесь на покое» 39. Ни о назначении на епархию, ни даже о встрече с патриархом Ермоген просить не собирался, что и констатировал митрополит Алексий: «Хотя сам архиеп.Ермоген не просил такового приема, а поставил вопрос таким образом— “если Святейший меня захочет повидать, я с удовольствием у него буду”. Докладывая патриарху о встрече с архиепископом Ермогеном, я поставил этот вопрос перед патриархом, но Святейший не высказал желания видеть архиеп.Ермогена и высказал свое мнение, что, если он будет продолжать свою подобную деятельность, придется принять в отношении его какие-то меры» 40.
Совет пытался использовать и другие пути воздействия на строптивого архиепископа, в том числе и через близкую к патриарху фигуру— его личного секретаря Д.Остапова. Вызванный в Совет Остапов обещал уговорить Ермогена принести партриарху покаяние.
Но Ермоген и не думал оставлять в покое патриархию: на очередной встрече с управляющим делами Ермоген сообщает ему о своих новых планах— писать на имя патриарха и Синода докладную с предложением выработать статус Русской Православной Цервки и, кроме того, подготовить и направить в Юридическую комиссию Совета Министров документ о правовом положении Церкви. Синоду пришлось-таки рассмотреть его дело.
Поскольку еще в ноябрьском «Заявлении» Ермоген отрицал право Синода наказывать архиеерев за проступки, на заседание 30 июля он, видимо, приехал только для того, чтобы публично изложить свои взгляды. Патриарх не присутствовал, но его «периодически информировали о ходе заседания», которое вел митрополит Алексий. Он же выступил с пространным докладом, посвященным деятельности Ермогена, наносящей вред Церкви и несостоятельности «Историко-канонической справки». Опальный архиепископ в меру сил отвечал на обвинения членов Священного Синода, но вряд ли он ожидал, что нападки на него будут столь резкими и огульными: от «безразличия к порученному делу и беспринципности» до «нарушения законов» и даже «потворства карловчанам»!
«Вред, нанесенный вами,— говорил митрополит Алексий,— надо исправить, стереть, изгладить!» Ему вторил митрополит Пимен (Извеков) 41, утверждавший, что Ермоген «дает оружие в руки наших врагов» 42.
Дело кончилось тем, что Ермоген еще раз пообещал не раcпространять свои произведения, но не признал их вредоносность для Церкви. Выпущенное в тот же день официальное постановление Синода гласило: «<...> по-своему истолковывал свое увольнение и выражал устно и письменно недовольство постановлением Священного Синода и при этом тенденциозно излагал некоторые стороны церковной жизни; в отношении Святейшего патриарха, Священного Синода и других Преосвященных архиереев выражал недопустимую несдержанность <...> рассылал письма, вносящие соблазн в течение церковной жизни, с целью оказать влияние на высшую церковную власть в нужном ему направлении» 43.
Власти тревожились по поводу Ермогена еще некоторое время и после постановления Синода. В сообщениях «доброжелателей» и в секретных информационных документах Совета по делам религий сообщалось о паломниках, приезжающих в Жировицкий монастырь к Ермогену получить «благословение и наставления» 44 , о многочисленных письмах, отправляемых и получаемых им в основном с оказией, высказывались предложения о переводе его в более отдаленную обитель.
Последний документ, написанный архиепископом Ермогеном, которым мы располагаем, датирован 1970г. Никаких сведений о его дальнейшей деятельности вплоть до смерти в Жировицком монастыре 9 апреля 1978г. в нашем распоряжении нет. Он продолжал следить «за нашим законодательством и как оно на деле осуществляется». Об этом свидетельствует хотя бы то, что на 1969г. им были выписаны «газеты “Правда” и “Известия” и семь (курсив наш.— Авт.) юридически-правовых журналов» 45. Но нам неизвестно, как откликнулся владыка на Архиерейское совещание и Поместный Собор 1971г., где вновь в центре внимания оказалось «Положение об управлении РПЦ» 46. В «Великопостном письме Патриарху Пимену» 1972г., осуждая патриархию за молчание о гонениях, А.Солженицын упомянул Ермогена, но, быть может, архиепископ счел свою задачу выполненной— постановление Синода сделало очевидным то, что он был отправлен в Жировицкий монастырь не по доброй воле. Возможно, продолжать сопротивление было уже слишком тяжело для его преклонных лет. Не исключено также, что он прекратил свою деятельность, сочтя ее бесполезной или опасаясь усиления преследований после жесткого синодального постановления.
Многие претендующие на полноту работы, которые затрагивают историю Церкви в новейший период, сообщают о «Заявлении» десяти архиереев и называют Ермогена его автором и инициатором. Однако ни в одной из известных нам работ не упоминается о публикации этого документа. Судя по всему, авторы в большинстве своем приводят сведения о «Заявлении» и его инициаторе, опираясь не на оригинальный текст. Это позволяет нам предположить, что документ не был опубликован. Изложению и трактовке событий вокруг петиции присущи определенный схематизм и неточности, неизбежные при недостаточном внимании к личности ее автора. Неординарность Ермогена не исчерпывается его стойкостью по отношению к гонениям на Церковь и к преследованиям властей. «Хрущевский ренессанс» невольно способствовал пробуждению правосознания у некоторой части общества, хотя бы потому, что вполне прагматическая цель— поставить под жесткий контроль огромную репрессивную машину— прикрывалась декларациями о «восстановлении социалистической законности». До сих пор неразвитость правосознания характерна для общества в целом, а в то время призывы пионеров правового просвещения— Э.С.Орловского и А.С.Есенина-Вольпина— понимать законы так, как они писаны, а не так, как их трактует начальство, тем более не воспринимались всерьез. Ермоген принадлежал к числу немногих, начавших самостоятельно изучать законы и апеллировать к их букве. Представляется нетривиальной, в особенности для церковной среды, и, пожалуй, достойна отдельного исследования его сознательная опора на Право в отстаивании своей позиции.
Ныне Церковь свободна от диктата извне, а Поместный Собор 1988г. фактически внес в «Положение о РПЦ» все те изменения, за которые выступал и пострадал архиепископ Ермоген. Тем прискорбнее, что в изданном по благословению патриарха «Учебнике для православных духовных семинарий» ни слова не говорится о том, что претерпел Ермоген за «предложения <...> продиктованные,— как пишет автор учебника протоиерей В.Ципин,— искренней тревогой за состояние церковных дел» 47.
Ровно через два года после синодального постановления, 25 ноября 1967г., Ермоген направляет заявление патриарху, в котором расставляет все точки над «i», и в первую очередь, в своих взаимоотношениях с ним. После Ташкента и Омска Ермоген вряд ли мог оставаться правящим архиереем без патриаршего покровительства. Владыка был вхож к Алексию, принимавшему его даже на отдыхе. Сложилось мнение, что Ермоген близок к патриарху и даже имеет на него влияние. Насколько такое мнение оправданно, сказать трудно. Ермоген неустанно повторял, что патриарх одобрил его замысел и даже благословил на сбор подписей. Представить, что архиепископ ссылался на одобрение Алексия, не получив хотя бы намека на него, почти невозможно. Неожиданная легкость, с которой Ермоген согласился подать прошение о переводе после неудачи с петицией, находит свое объяснение только в ноябрьском заявлении. Оказывается, он получил заверения патриарха, что будет назначен на кафедру «в ближайшее время» 30, когда страсти улягутся. Прошло два года, но Алексий не выполнил данное им обещание. И Ермоген решился открыто сказать, что «патриарх лишен возможности сохранять верность своему слову» 31 , и назвал причину— неприемлемое, по церковным канонам и советским законам, вмешательство Совета по делам РПЦ в деятельность патриархии.
Внесение в открытый документ конфиденциального обещания патриарха, обвинение в нарушении канонов Церкви— означало отказ архиепископа от попыток кулуарной постановки вопросов, от методов «тихой дипломатии». Само назначение его на кафедру, пишет он, нужно не для реализации личных амбиций, в чем его позднее неоднократно обвиняли, а для «восстановления канонического правопорядка» 32.
Кроме того, в «Заявлении» от 25 ноября 1967г. Ермоген впервые поднимает тему неканоничности практики «назначения» епископов, принятую в патриархии. В год 50-летия восстановления патриаршества он считает уместным обратиться к опыту Поместного Собора 1917–1918гг., который «восстановил канонический порядок избрания епископов» 33. Этот вопрос подробно рассмотрен им в «Историко-канонической и юридической справке “К пятидесятилетию восстановления Патриаршества”», которая уже сознательно распространялась Ермогеном и в конце 1967г. появилась в парижском «Вестнике РСХД» вместе с заявлением патриарху от 25 ноября 1965г. Действительно, как высказался архиепископ Алексий (Ридигер) 34, преосвященный последовал опыту оо. Н.Эшлимана и Г.Якунина. Более того, теперь Ермоген сам говорил, «что это— единственный путь, дающий надежду на рассмотрение вопросов» 35.
Патриархия пыталась представить дело так, будто Ермогеном движет лишь желание занять кафедру. В резолюции патриарха на ноябрьское «Заявление» говорилось: «В настоящее время дело обстоит так, что настроение Преосвященного, как видно по тону и характеру его заявления 36 , не дает надежды на то, что не будет повторения того, что было у него в Ташкенте, Омске и Калуге, и потому от него самого зависит дать возможность Синоду прекратить его пребывание на “покое” и назначить его на Епархию» 37.
В начале января 1968г. Ермоген приехал в патриархию, где передал управляющему делами митрополиту Алексию (Ридигеру) свою «Историко-каноническую справку», хотя к этому времени она была опубликована на Западе. Ему было выговорено за обращение к установлениям Поместного Собора 1917–1918гг. и за намерение распространить «Справку» среди епископата и церковной общественности, и даже за возможное появление ее в западной печати: «Можете ли вы, как архиерей РПЦ и гражданин Советского Союза, пойти на то, чтобы ваши справки были подобным образом использованы в грязной борьбе против Советского Союза и нашей Церкви?» Получив от Ермогена обещание впредь не распространять свои работы, митрополит Алексий не знал еще о том, что не только «Справка», но и ноябрьское «Заявление» уже опубликованы на Западе, однако написал подробный отчет о беседе в Совет по делам религий, который заключил: «Думается, что после получения новых материалов от арх. Ермогена и их изучения— следовало бы его пригласить в Москву и иметь с ним беседу, чтобы погасить его пыл, так как распространение любых материалов за его подписью не будет полезно» 38.
Вряд ли Ермоген не осознавал, что после публикации в «антисоветском реакционном» журнале никакого разговора о назначени его на кафедру быть не могло, но в ходе беседы дал ясно понять: «Заявление» и «Справку» он предал гласности вследствие незаконного отстранения его от служения, поскольку иные способы добиться справедливости успеха не имели. Увещевания управляющего делами, конечно, же были впустую: «Поверьте, что не пользу, а явный вред наносите вы и церкви, и себе самому, когда даете за своей подписью такой материал нашим врагам, а те тенденциозно его используют в своей антисоветской пропаганде. Вы сами закрываете себе дорогу на кафедру, и пеняйте только на себя, только себя обвиняйте в том, что вы находитесь на покое» 39. Ни о назначении на епархию, ни даже о встрече с патриархом Ермоген просить не собирался, что и констатировал митрополит Алексий: «Хотя сам архиеп.Ермоген не просил такового приема, а поставил вопрос таким образом— “если Святейший меня захочет повидать, я с удовольствием у него буду”. Докладывая патриарху о встрече с архиепископом Ермогеном, я поставил этот вопрос перед патриархом, но Святейший не высказал желания видеть архиеп.Ермогена и высказал свое мнение, что, если он будет продолжать свою подобную деятельность, придется принять в отношении его какие-то меры» 40.
Совет пытался использовать и другие пути воздействия на строптивого архиепископа, в том числе и через близкую к патриарху фигуру— его личного секретаря Д.Остапова. Вызванный в Совет Остапов обещал уговорить Ермогена принести партриарху покаяние.
Но Ермоген и не думал оставлять в покое патриархию: на очередной встрече с управляющим делами Ермоген сообщает ему о своих новых планах— писать на имя патриарха и Синода докладную с предложением выработать статус Русской Православной Цервки и, кроме того, подготовить и направить в Юридическую комиссию Совета Министров документ о правовом положении Церкви. Синоду пришлось-таки рассмотреть его дело.
Поскольку еще в ноябрьском «Заявлении» Ермоген отрицал право Синода наказывать архиеерев за проступки, на заседание 30 июля он, видимо, приехал только для того, чтобы публично изложить свои взгляды. Патриарх не присутствовал, но его «периодически информировали о ходе заседания», которое вел митрополит Алексий. Он же выступил с пространным докладом, посвященным деятельности Ермогена, наносящей вред Церкви и несостоятельности «Историко-канонической справки». Опальный архиепископ в меру сил отвечал на обвинения членов Священного Синода, но вряд ли он ожидал, что нападки на него будут столь резкими и огульными: от «безразличия к порученному делу и беспринципности» до «нарушения законов» и даже «потворства карловчанам»!
«Вред, нанесенный вами,— говорил митрополит Алексий,— надо исправить, стереть, изгладить!» Ему вторил митрополит Пимен (Извеков) 41, утверждавший, что Ермоген «дает оружие в руки наших врагов» 42.
Дело кончилось тем, что Ермоген еще раз пообещал не раcпространять свои произведения, но не признал их вредоносность для Церкви. Выпущенное в тот же день официальное постановление Синода гласило: «<...> по-своему истолковывал свое увольнение и выражал устно и письменно недовольство постановлением Священного Синода и при этом тенденциозно излагал некоторые стороны церковной жизни; в отношении Святейшего патриарха, Священного Синода и других Преосвященных архиереев выражал недопустимую несдержанность <...> рассылал письма, вносящие соблазн в течение церковной жизни, с целью оказать влияние на высшую церковную власть в нужном ему направлении» 43.
Власти тревожились по поводу Ермогена еще некоторое время и после постановления Синода. В сообщениях «доброжелателей» и в секретных информационных документах Совета по делам религий сообщалось о паломниках, приезжающих в Жировицкий монастырь к Ермогену получить «благословение и наставления» 44 , о многочисленных письмах, отправляемых и получаемых им в основном с оказией, высказывались предложения о переводе его в более отдаленную обитель.
Последний документ, написанный архиепископом Ермогеном, которым мы располагаем, датирован 1970г. Никаких сведений о его дальнейшей деятельности вплоть до смерти в Жировицком монастыре 9 апреля 1978г. в нашем распоряжении нет. Он продолжал следить «за нашим законодательством и как оно на деле осуществляется». Об этом свидетельствует хотя бы то, что на 1969г. им были выписаны «газеты “Правда” и “Известия” и семь (курсив наш.— Авт.) юридически-правовых журналов» 45. Но нам неизвестно, как откликнулся владыка на Архиерейское совещание и Поместный Собор 1971г., где вновь в центре внимания оказалось «Положение об управлении РПЦ» 46. В «Великопостном письме Патриарху Пимену» 1972г., осуждая патриархию за молчание о гонениях, А.Солженицын упомянул Ермогена, но, быть может, архиепископ счел свою задачу выполненной— постановление Синода сделало очевидным то, что он был отправлен в Жировицкий монастырь не по доброй воле. Возможно, продолжать сопротивление было уже слишком тяжело для его преклонных лет. Не исключено также, что он прекратил свою деятельность, сочтя ее бесполезной или опасаясь усиления преследований после жесткого синодального постановления.
Многие претендующие на полноту работы, которые затрагивают историю Церкви в новейший период, сообщают о «Заявлении» десяти архиереев и называют Ермогена его автором и инициатором. Однако ни в одной из известных нам работ не упоминается о публикации этого документа. Судя по всему, авторы в большинстве своем приводят сведения о «Заявлении» и его инициаторе, опираясь не на оригинальный текст. Это позволяет нам предположить, что документ не был опубликован. Изложению и трактовке событий вокруг петиции присущи определенный схематизм и неточности, неизбежные при недостаточном внимании к личности ее автора. Неординарность Ермогена не исчерпывается его стойкостью по отношению к гонениям на Церковь и к преследованиям властей. «Хрущевский ренессанс» невольно способствовал пробуждению правосознания у некоторой части общества, хотя бы потому, что вполне прагматическая цель— поставить под жесткий контроль огромную репрессивную машину— прикрывалась декларациями о «восстановлении социалистической законности». До сих пор неразвитость правосознания характерна для общества в целом, а в то время призывы пионеров правового просвещения— Э.С.Орловского и А.С.Есенина-Вольпина— понимать законы так, как они писаны, а не так, как их трактует начальство, тем более не воспринимались всерьез. Ермоген принадлежал к числу немногих, начавших самостоятельно изучать законы и апеллировать к их букве. Представляется нетривиальной, в особенности для церковной среды, и, пожалуй, достойна отдельного исследования его сознательная опора на Право в отстаивании своей позиции.
Ныне Церковь свободна от диктата извне, а Поместный Собор 1988г. фактически внес в «Положение о РПЦ» все те изменения, за которые выступал и пострадал архиепископ Ермоген. Тем прискорбнее, что в изданном по благословению патриарха «Учебнике для православных духовных семинарий» ни слова не говорится о том, что претерпел Ермоген за «предложения <...> продиктованные,— как пишет автор учебника протоиерей В.Ципин,— искренней тревогой за состояние церковных дел» 47.
Примечания:
1. В некоторых источниках Гермоген.
2. Авторы благодарят историка Дм.Зубарева за то, что он обратил наше внимание на воспоминания выпускника гимназии Е.Б.Букреева о своем однокласснике Михаиле Булгакове, позволяющие составить представление о репутации семьи будущего архиепископа: «В то же время у нас учились <...> два брата Голубевы— сыновья невероятно черносотенного профессора Духовной академии. Конечно, Булгаков не был с такими ярыми черносотенцами» (Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. М.: Книга, 1988. С.25). Оценки Букреева следует принимать с некоторой поправкой, поскольку с гимназического возраста и до преклонных лет он оставался убежденным анархистом. В Первой гимназии одновременно с А.С.Голубевым учились помимо Булгакова Константин Паустовский и братья Георгий и Леонид Пятаковы— будущие руководители украинских большевиков.
3. Патриарх Ермоген (1606–1612), чьи призывы «всею землею обще стать» сыграли огромную роль в формировании народного ополчения против интервенции Речи Посполитой, принял смерть в темнице и стал первым и единственным до недавнего времени патриархом, причисленным к лику святых. Архиепископ Ермоген возмущался в патриархии тем, что празднование 50-летия восстановления патриаршества не было назначено на день памяти святителя.
4. Отметим, что владыка был сторонником более твердой позиции по отношению к новой власти и обновленчеству, нежели сам патриарх, а Данилов монастырь стал местом встреч его единомышленников.
5. Напомним, что Ермоген был в сане архимандрита, который обычно имеют настоятели монастырей.
6. Стоит добавить, что Совет по делам РПЦ даже потребовал от патриархии представить доклад о нарушении духовенством советского законодательства.
7. К сожалению, мы не располагаем данными, было ли выполнено постановление Священного Синода от 24 марта 1960г. о создании сборника.
8. Среди обвинений, предъявляемых уполномоченным Совета Н.Вороничевым в справке от 29 марта 1960г.,— «фальсификация и распространение документа о положении русской православной церкви вместо официального “Положения об управлении РПЦ”» (ГАРФ. Ф.6991. Оп.7. Д.43. Л.48–55).
9. Там же. Л.82–93.
10. Там же. Непронумерованный лист между л. 9 и 10.
11. Определение суда, обращающее внимание соответствующих организаций или должностных лиц на установленные при рассмотрении дела факты нарушения закона, причины и условия, способствовавшие совершению правонарушений.
12. ГАРФ. Ф.6991. Оп.7. Д.43. Л.7–9.
13. Там же. Л.136–136об.
14. Там же. Л.129–133.
15. Этот факт никогда впоследствии не подтверждался, но и не опровергался патриархом или кем-либо из его окружения. Возможно также, что патриарх— старец весьма почтенного на тот момент возраста (87 лет)— попросту забыл о разговоре с Ермогеном и своем благословении.
16. Или, по словам архиепископа Михаила, сочувственное отношение.
17. Из отчета Совета по делам религии— членам ЦК КПСС (Вестник РХД. 1979. Апрель. № 130. С.278).
18. Об этом свидетельствует высказывание заместителя председателя Совета по делам религий В.Куроедова— Макарцева: «Тому, кто попытается сопротивляться постановлениям о приходах, мы переломаем ноги». (ПоспеловскийД.В. Русская Православная Церковь в XX веке. М.: Республика, 1995. С.335–336). Сказано это было накануне Поместного Собора 1971г. (на который надеялся Ермоген), утвердившего Постановление Архиерейского Собора 1961г. о внесении изменений в «Положение об управлении РПЦ».
19. ГАРФ. Ф.6991. Оп.7. Д.43. Л.100.
20. См. письмо священников Н.Эшлимана и Г. Якунина «Епископам Русской Церкви» (Архив Самиздата. №724. С.11 // Собрание документов Самиздата. Мюнхен: Исследовательский институт Радио «Свобода». Т.11).
21. ГАРФ. Ф.6991. Оп.7. Д.43. Л.136–136об.
22. ЦХСД. Ф.5. Оп.59. Д.24. Л.2.
23. В книге Л.Алексеевой «История инакомыслия в СССР: Новейший период» (Москва; Вильнюс, 1992. С.180) также утверждается, что большинство иерархов сняли свои подписи.
24. Это же число называется в указ. письме Г. Якунина и Н. Эшлимана (С.4) и в указ. книге Л.Алексеевой (С.179–180). Протоиерей В.Цыпин в «Истории Русской Православной Церкви, 1917–1990» (Московская патриархия; Издательский дом «Хроника», 1994. С.165–166) помимо этого среди подписантов называет еще и епископа Тамбовского Михаила (Чуба), чьей подписи на самом деле нет; в списке, приводимом им, отсутствуют: архиепископы— Ташкентский и Среднеазиатский Гавриил, Пензенский и Саранский Феодосий, епископ Черниговский и Нежинский Нестор; архиепископ Мукачевский и Ужгородский Григорий назван им епископом Корсунь-Шевченковским.
25. ГАРФ. Ф.6991. Оп.7. Д.43. Л.232.
26. Там же. Оп.2. Д.455. Л.144.
27. Совета по делам РПЦ.
28. Курсив в тексте.
29. Одно из заявлений— ГАРФ. Ф.6991. Оп.7. Д.43. Л.144; Объяснительная записка— Там же. Л.147–148 об.
30. Архив Самиздата №75. С.1 // Собрание документов Самиздата. Мюнхен: Исследовательский институт Радио «Свобода», 1972. Т.1.
31. Там же.
32. Там же.
33. Там же. С.5.
34. Ныне Святейший патриарх Московский и Всея Руси.
35. ГАРФ. Ф.6991. Оп.7. Д.43. Л.172–176.
36. Имеется в виду заявление от 25.11.1967.
37. ГАРФ. Ф.6991. Оп.7. Д.43. Л.171.
38. Там же. Л.172–176.
39. Там же. Л.212–216.
40. Там же.
41. Впоследствии Святейший патриарх Московский и Всея Руси (1970–1990).
42. ГАРФ. Ф.6991. Оп.7. Д.43. Л.224–244.
43. Русская Православная Церковь в советское время: Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью. Кн.2 / Сост. Г.Штриккер. М.: Пропилеи, 1995. С.77.
44. ГАРФ. Ф.6991. Оп.7. Д.43. Л.278–278 об.
45. Из справки уполномоченного Совета по Гродненской области (ГАРФ. Ф.6991. Оп.7. Д.43. Л.279–281).
46. На совещании архиепископ Брюссельский Василий осмелился даже выступить с критикой Постановления Архиерейского Собора 1961г.
47. Ципин В., прот. История Русской Православной Церкви, 1917–1990: Учебник для православных духовных семинарий. М.: Хроника, 1994. С.166.
-----------------------------------------------------------------------------------------------