Христианский персонализм утверждает личность как первичную творческую реальность, высшую ценность бытия. Весь мир в персонализме – проявление творческого действия Верховной Личности Бога в союзе с творческой личностью человека. Подлинный персонализм возможен только на основе личностного понимания Абсолюта. То, что называется персонализмом вне представлений об Абсолюте, соотнесенном с человеческой личностью, оказывается примитивным индивидуализмом. Безличный Абсолют можно духовно созерцать, но с ним невозможно вступить в личный диалог, ему невозможно богоуподобиться. С другой стороны, теистическое учение о Боге предполагает персоналистическую концепцию человека. Вне теизма – в языческих формах религиозности, в индуизме, в буддизме, в даосизме, в конфуцианстве – не существует представление о человеческой личности.

Персонализм – одна из основных тенденций в мировой философии. Все религии и философии мира были так или иначе озабочены проблемой человека, осознанием истоков бытия личности. Но полное развитие персонализм может получить только в лоне христианства, ибо христианство – религия наиболее последовательного теизма – вера в Единого Личного Бога-Творца; религия Бога-Троицы – Единой Божественной Личности в трёх Лицах, Ипостасях, Личностях; религия Богочеловека – воплотившейся в человеке Божественной Личности. «Только откровение Троицы, единственное обоснование христианской антропологии, принесло с собой абсолютное утверждение личности» (Вл. Н. Лосский).

Дохристианская культура не раскрывала бытия личности. Откровение Троицы и воплощение Божественной Личности утвердило абсолютность, богоподобность человеческой личности, что предощущал псалмопевец Давид: «…что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? Не много Ты умалил его пред Ангелами; славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его…» (Пс. 8,5-7); «…не написано ли в законе вашем: Я сказал: вы боги?» (Ин. 10,34). «Сотворённым Богом» называл человека Григорий Богослов: «Если будешь низко думать о себе, то напомню тебе, что ты – Христова тварь, Христово дыхание, Христова честная часть, а потому вместе и небесный, и земной, приснопамятное творение. Ты – созданный Бог, через Христовы страдания идущий в нетленную славу».

Бог воплотился не в образе ангелов, а в человеке: «Ибо не Ангелов восприемлет Он, но восприемлет семя Авраамово» (Евр. 3,16). Христианство не только декларировало, как в Ветхом Завете, что человек – образ и подобие Божие, но и реально утвердило эту истину воплощением Бога в человеке. Христианство в основе своей персоналистично и создало возможности для истинной антропологии: «Один лишь человек существует в Боге и именно благодаря этому существованию в Боге способен к свободе. Он один есть существо центральное и поэтому должен оставаться в средоточии. В нём созданы все вещи и точно так же только через него Бог воспринимает в Себя и связывает с Собой так же и природу» (Шеллинг).

Важнейшие догматические споры первых веков христианства: тринитарные – о природе Божественной Троицы, христологические – о взаимоотношении Божественной и человеческой природы в Иисусе Христе, – одновременно проясняли и онтологические основания личности, ибо человек создан по образу и подобию Божию. Человеку важно было узнать природу Божественного и потому, что это объясняло природу человеческого. Личность открывала себя, по мере того как открывала Бога, она по достоинству смогла оценить собственное величие только тогда, когда ей открылось величие Личного Бога.

Тринитарные и христологические догматы заложили богословский фундамент познания личностного бытия. Дальнейшая история экзистенциально осваивала эти ноумены – объекты мысли. В истории мучительно прорастали истины о божественном достоинстве, свободе, вселенской миссии, правах и ответственности личности. Христианские мыслители пытались усмотреть в духовном мире человека отображение внутритроичной жизни Божества, а во взаимоотношении духовной и телесной природ человека находили христологические параллели. Отцы и учителя Церкви, в частности Ареопагит, св.Максим Исповедник, св. Григорий Синаит, св. Григорий Палама утверждали, что «душа человека тройственна по образу Св. Троицы… Душа есть отображение Св. Троицы, да и не только душа, но и весь человек создан по образу Св. Троицы» (арх. Киприан). «В душе человека отображается сверхсущее и сверхъестественное от сверхсущей сущности и бесплотной красоты Божества, и потому, что в троичном тождестве (то есть в разуме, памяти и воле) наблюдается, сохраняющее неслиянным, различие сил. Если угодно, то человек ещё и потому создан по образу, что Логос исходит из души, производящей его по естеству, сохраняя его неслитность с душой и противоположность ей. Оно показывает также и соприсутствующую и равночестную Ипостась Духа» (св. Фотий Константинопольский). Св. Григорий Палама утверждал, что душа человека тройственна по образу Св. Троицы, что как Св. Троица, высочайшая Благость, есть Ум, Слово и Дух, так и «троическое естество, следующее за Высочайшей Троицею, больше всех других существ сотворено по её образу; это есть душа человеческая, и именно душа умная, словесная и духовная». Разрабатывали эту тему и современные православные богословы: «Всмотримся в человека, и в его внутреннем мире, в “психических явлениях”, мы сможем рассмотреть таинственную криптограмму, логосы которой отражают Вечный Логос, по образу Которого создан человек, Св. Троицу, по подобию Которой живёт наша духовная, тоже троичная жизнь» (арх. Киприан); «Человеческий дух в себе самом содержит постулаты троичности Божества, на нём лежит его печать» (свящ. Сергий Булгаков). Вместе с тем, тема богоподобия человеческой личности ещё во многом нераскрыта.

Согласно христианским представлениям, сущность Бога едина, но бытие Его есть личные отношения трёх Ипостасей. Бог един в Трёх Лицах: Бог-Отец, Бог-Сын, Бог-Дух Святой. Святоотеческое богословие выражало этот глубочайший смысл, используя существующую терминологию неоплатонизма и вырабатывая новую. Для обозначения общей природы Святой Троицы употреблялся термин «усия» – «сущность», «бытие вообще», «общее», «живое вообще». Для именования же личностного своеобразия и особенности внутри Божественной Троицы переработан термин «ипостась». В обыденном языке это слово обозначало «существование». У стоиков оно означает «индивидуальное», «частное», «определённое». На этой основе в христианстве термин «ипостась» наполняется новым содержанием и означает «полноту индивидуального существования», «лицо», «данную личность», «свободное самодвижное начало» (св. Григорий Нисский). Одна сторона этого термина («индивидуальное») отражает уникальность, неповторимость, индивидуальное единство личностного начала. Другая же («существование») указывает на то, что личность – это начало динамическое, целеполагающее, жизнесозидательное. Это то, что на современном языке выразили бы понятием «экзистенция».

Единый Личный Живой Бог есть Бог Триипостасный. И каждая ипостась Святой Троицы есть Абсолютная Божественная Личность. Три Абсолютные Личности в единстве Абсолютной Личности – это запредельная тайна, не вмещающаяся в земной разум, но лежащая в основе человеческого бытия. Ибо человек сотворён по образу и подобию Триипостасного Бога: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему» (Быт. 1,26).

Христианство открыло миру, что истинное единство есть триединство, или по святоотеческой формуле: Единица равна Троице. Какой смысл содержится в этом? Всё, что существует, есть, во-первых, единое само по себе. Во-вторых, оно представляет из себя нечто индивидуальное и содержащее в себе многообразие качеств. И, в-третьих, оно имеет в себе связку бытия – силу сцепления различных свойств в индивидуальное единство и силу соединения этой индивидуальности с другими и с общим. Таким образом, без трёх начал – единства, множественности, связи – ничто не может быть, ничто не способно существовать. Эти основополагающие начала бытия конституируются свойствами ипостасей Святой Троицы.

Итак, каждое явление, поскольку оно есть как таковое, есть определённое единство, самотождество. Оно имеет от ипостаси Отца само бытие и то, что позволяет ему быть индивидуальной неповторимой сущностью. Бог Отец определяет точку в бытии, которая не принадлежит и не может принадлежать ничему другому, и без которой бытие неполно. В личности как венце творения ипостась отцовства отражена в безначальном начале личности – вечной индивидуальной душе, личном духе. От ипостаси Сына личность имеет индивидуальность – неповторимое бытие, содержащее богатое многообразие качеств и состояний. От ипостаси Духа личность несёт в себе силу единения собственного содержания и силу воссоединения с общемировым и общечеловеческим. Высшим проявлением этой силы духа есть любовь. Полноценная человеческая личность есть, прежде всего, предельно выраженное и ненарушимое единство воли, сознания, чувств, природных свойств (от Отца). Затем это яркая индивидуальность, имеющая многообразное внутреннее содержание (от Сына). И личность – это гармоничное соединение множества различных качеств в индивидуальном облике  – «Святой Дух создаёт единство личности» (св. Максим Исповедник). Подлинная личность излучает дух любви и участия, сострадания к другим, силу гармоничного единения всех личностей (от Духа). Таким образом, личность есть воипостазированная сущность. Разрушение триипостасного стержня личности ведёт к её деградации. Без любой из ипостасных доминант личность не может существовать, без ипостасного единства нет личности.

Триипостасная сущность Творца является не только основой, но и творческим целеполаганием для человеческой личности. «Человеческие личности или ипостаси разъединены и не существуют одна в другой. В Святой Троице, наоборот, Ипостаси находятся одна в другой… Лица соединяются, не сливаясь, но совокупно друг с другом сопребывая и друг друга проникая без всякого смешения и слияния, и так, что не существуют один вне другого или не разделяются в сущности… Каждая Ипостась едина есть с другой, не менее, как с самой собой» (св. Иоанн Дамаскин). «Дело личностей человеческих различно, дело же Лиц Божественных не различно, ибо “Три”, имея одну природу, имеют и одну волю, одну силу, одно действие» (Вл. Н. Лосский).

Итак, человек – по образу и подобию Триипостасного Бога, личность в человеке прорастает в трёх ипостасных измерениях. Личность – это воипостазированная человеческая индивидуальность, ипостасный центр человеческого бытия. От Бога-Отца человек наделён модусом бытия, самотождеством Я. Ипостасность Сына выделяет индивидуальность, самобытность личности и наделяет её многообразием свойств и состояний. В Духе человек становится вполне человеком, обретая духовное единство в себе и соборное воссоединение с человечеством. Бог-Отец – вдали от нас, Он трансцендентен миру, иномирен, но является основанием мироздания, основой нашего бытия. Бог-Сын – рядом с нами, это Бог близкий, поддерживающий нас Своим присутствием. Бог-Дух – в нас, внутри нашего существа, наполняет и животворит нашу сущность. Триипостасная сущность личности сказывается и в соборности её природы. Человеческое единение по образу единения Святой Троицы – когда человек соединяет в себе других, и когда человеческая община объединяет всех. Вне соборного человечества человек перестает быть человеком.

 

Персоналистичность христианства выражается и в основном факте христианского благовестия – Боговоплощении. Принятие Богом мировой плоти указывает на то, что цель творения – соединение Божественного и мирского, духа и плоти, неба и земли, вечности и временности. Мир – арена Божественного творения, преображения бытия. Боговоплощение утверждает самоценность мирского бытия и земной жизни. Но почему Бог воплотился в человеке? Воплощение Богочеловека раскрывает Личную природу Божества и утверждает божественность человеческой личности: «Каким образом мог бы человек приблизиться к Богу, если бы Бог не приблизился к человеку?.. Сын Божий становится сыном человеческим, чтобы сын человеческий стал сыном Божиим» (Ириней Лионский). По святоотеческим выражениям: Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом, Бог воплотился, чтобы человек обожился. В Богочеловеке Божественная и человеческая природа соединена – неслиянно и нераздельно. И Божественное, и человеческое, оставаясь самими собой и не изменяя своей сущности (неслиянно), соединяются в неразрывное единство (нераздельно).

Богочеловечность Иисуса Христа реально утверждает в бытии те истины, которые открывались и дохристианскому человечеству (в иудаизме, например): что человек – образ и подобие Божие, венец творения, цель творения Божия. Но Христос благовествует новую истину: Бог в человеке и с человеком здесь на земле. Человеческая душа есть средоточие, сердцевина бытия – Царство Божие внутри вас. Всё разрешается не вовне, а в душе человеческой, которая соединяет и небо и землю, и дух и плоть, и Божественное и человеческое. Эту евангельскую истину выразил Достоевский: в мире дьявол с Богом борется, и поле битвы – сердца людей!

Какой смысл вкладывается в человеческое естество тем, что воплощается в человеке Вторая Ипостась Божественной Троицы? Сын, Логос, Слово – есть слова Бога-Творца, универсум божественных замыслов о бытии и каждой индивидуальности. Логос содержит в себе логосы вещей и существ, как семена мирового бытия. Бог-Сын, Слово Божие несёт в себе универсум персонифицированных сущностей, порождённых Богом вечных личных духов, духовных монад. В Логосе собраны все явления и существа, как заданности, мысли Божии о каждой сущности, и как именование сотворца Божиего – человека о каждом явлении. «Логос содержит в Себе всё, все логосы (идеи). Он – Первочеловек, Небесный Человек, человек Бога, по образу Человек. Он – носитель и исполнитель всего Божественного плана» (Ориген). «Человек есть образ Логоса» (Климент Александрийский). «Слово вочеловечивается в последние времена, чтобы соединить конец с началом, то есть человека с Богом» (Ириней Лионский).

Личность как индивидуальная самодостаточная жизнь исходит из Логоса и предстоит непосредственно перед Богом-Сыном. Поэтому воплощается Личность Сына, а не Отца и Духа. И потому Бог воплотился в человеческой личности. Божественная Личность нисходит к личности человеческой и сообщает ей благую весть о божественном достоинстве и небесном призвании человека. Через Сына Творец находит исполнение Своему творческому замыслу, вносит в недра мира творческое личностное начало.

Таким образом, откровение Божественной Троицы и воплощение Божественной Личности в человеке утвердили абсолютность личностного начала в бытии: «Личность – это дарохранительница богоподобия человека» (Ф.А. Степун). Вечные человеческие души являются точками вхождения в мир Божественной энергии миротворения. Эти духовные монады могут самозакупориться, могут своевольно исказить миротворящий импульс и свою природу, но они не могут перестать быть. Ибо божественное начало в человеке неуничтожимо чисто мирскими средствами. Ни человек, ничто в мире не способно уничтожить то, что создано непосредственно Творцом.

Отныне умаление Бога неизбежно ведёт к унижению человека, поэтому атеизм есть самое человекоуничижающее и человеконенавистническое мировоззрение. Умаление же достоинства человеческой личности приводит к принижению достоинства Бога. Антиперсоналистическая установка в конечном итоге приводит к отрицанию Бога.

 

 

 

Н.А. Бердяев как крупнейший персоналистический философ вскрыл в проблеме личности много нового. Николай Бердяев считал, что личность – двойственное поляризованное существо, ни с чем в мире несопоставима и несравнима. Единственная неповторимая личность способна изменить весь мировой процесс. Она прерывна, вносит в мир новизну. Личность – не природна, а духовна, это микрокосм, универсум. Не субстанция, не объект среди объектов, а призванный созидать себя субъект. Личность трансцендирует – переходит к транссубъективному, а не к объективному. Добр только субъект. Личность имеет единственный неповторимый образ, который присутствует во всех её актах. Она неистребима, незаменима, оригинальна, представляет собой исключение, а не правило. Личность – категория не биологическая или психологическая, но этическая и духовная. Единство личности создается духом, но личность есть целостный образ человека, в котором духовное начало овладевает всеми душевными и телесными силами человека. Торжество духовного начала означает не подчинение человека универсуму, а раскрытие универсума в личности. Дух создаёт не идеальные общие ценности, а личности. Личность первичнее бытия, вне бытия, противостоит бытию. Личность – абсолютный экзистенциальный центр, определяемый изнутри, из свободы. Общество и космос, с экзистенциальной точки зрения, – часть личности. Личность связана с памятью и верностью, представляет собой единство судьбы и биографии.

«Личность не только способна испытывать боль, но в известном смысле личность есть боль. Борьба за личность, утверждение личности болезненны. Самоосуществление личности предполагает сопротивление, требует борьбы против порабощающей власти мира, несогласия на конформизм с миром. Отказ от личности, согласие на растворение в окружающем мире может уменьшить боль, и человек легко идёт на это. Согласие на рабство уменьшает боль, несогласие увеличивает боль. Боль в человеческом мире есть порождение личности, её борьбы за свой образ. Уже индивидуальность в животном мире болит. Свобода порождает страдание. Можно уменьшить страдание, отказавшись от свободы. Достоинство человека, то есть личности, то есть свободы, предполагает согласие на боль, способность пережить боль».

Форма человеческого тела – духовно-душевная. Права человеческого тела связаны с достоинством личности. Посягание на личность есть, прежде всего, посягательство на тело. Дух сам по себе нельзя ни бить, ни убить. Морят голодом, бьют и убивают человеческое тело, и через тело это распространяется на всего человека.

Индивидуум – категория натуралистическая, биологическая, социологическая. Это атом, неделимое в отношении к какому-либо целому, часть целого (рода, общества, космоса). Подчиненная часть целого, но эгоистически самоутверждающаяся. Индивидуализм - не независимость от целого, а изоляция подчиненной части, бессильное восстание её против целого. Индивидуум связан с материальным миром, порождается родовым процессом, имеет биологическое происхождение, рождается от отца и матери. Он детерминирован родовой наследственностью и наследственностью социальной. Не универсален по содержанию. Индивидуальное - это единственное в своём роде, оригинальное, отличающееся от другого. Противоположное общему, общеобязательному, разумному, нормативному. Личность более индивидуальна, чем индивидуум. Индивидуальность имеет скорее витальный (жизненный), чем духовный характер.

Личность – идея человека, его призвание в мире. Не натуралистическая, а духовная категория. Личность не есть неделимое или атом в отношении к какому-либо целому. Это свобода и независимость человека от природы, общества, но не эгоцентрическая изоляция. Независимость по отношению к материальному миру, который есть материал для работы духа. Личность не рождается, а происходит от Бога, является из другого мира. Это изначальная целостность и единство. Личность – это универсум, потенциальное всё, вся мировая история. Истинная целостность, тоталитарность, универсальность только в личности. Универсальное находится в личности не как производное от опыта, а как изначальное качество. Универсальное – опыт в субъекте, а не реальность в объекте. Устанавливает отношение к другим не через детерминацию, а через творчество, свободу, любовь. Свобода человека противоположна всякому автоматизму. Человек парадоксально совмещает личное и сверхличное, конечное и бесконечное, пребывающее и меняющееся, свободу и судьбу. Каждая личность имеет свой мир. Личность частично актуализирована в человеке, находится в дремотном, скрытом состоянии.

Личность не самодовлеюща, не самодостаточна, нуждается в высшем и низшем. Существование личности предполагает существование сверхличных ценностей, вышестоящее бытие, горний мир, к которому восходит личность. Бог не объект, а субъект для личности, с которой у Бога экзистенциальные отношения. Бог-Личность существует для человека не как надличностная реальность, а как экзистенциальная встреча, как трансцендирование. «Существует соизмеримость между человеком и Богом в вечной человечности Бога. Без этой соизмеримости нельзя понять самой возможности откровения». Всякое учение, унижающее человека, унижает и Бога. Бог хочет личности, не подчинённой и рабски Его прославляющей, а личности, которая отвечает на Его призыв и с которой возможно общение в любви. Сознание Бога как Личности предшествовало сознанию человека как личности. Образ человеческой личности есть не только образ человеческий, но и образ Божий. Личность только в том случае есть личность человеческая, когда она есть личность богочеловеческая. «Основной миф христианской богочеловечности: это есть тайна двойного рождения, рождения Бога в человеке, и рождения человека в Боге. В Боге есть нужда в человеке, в творческом ответе человека на божественный зов».

Человек – многосоставное существо, несёт в себе образ мира и образ Бога. «Во внутреннем личность обретает свой образ через образ Божий, через проникновение человека божественным, во внешнем осуществление правды означает подчинение мира, общества, истории образу личности, проникновение личностью… Это и есть персонализм. Внутренне личность получает силу и освобождается через богочеловечность, внешне весь мир, всё общество и вся история преображается и освобождается через человечность, через верховенство личности».

Сильная личность есть выраженный характер, что значит победа духовного начала в человеке, в конкретно индивидуальной форме душевно-телесного состава человека. Характер – это победа над собой, победа над рабством самому себе как залог победы над рабством окружающему миру. Характер обнаруживается в отношении к окружающей среде. Темперамент – это природная данность, характер же – завоевание. Он предполагает свободу, сосредоточенность и обретение формы свободы. Характер означает, что человек сделал выбор, совершил различение, что он небезразличен, не смешивает.

Личное бытие реализуется в свободе духа. Свобода и дух привносятся в мир и изливаются в мир через личность. Проявление свободы личности выявляет её творческое назначение в бытии, исполнение призвания, реализует Божию идею о человеке. Личность призвана в индивидуально неповторимой форме дать ответ на Божий призыв и творчески использовать свои дары. «Личность есть гражданин царства Божьего, а не царства кесаря». Свободная личность слушает внутренний голос личности творческой и не потворствует внешним давлениям. Свобода связана с аскезой: духовным упражнением, концентрирующим внутренние силы, выбором, несогласием на смешение с безличными силами и внутри себя, и в окружающем мире. Аскеза есть активное выявление и охранение форм личности, её образа, активное сопротивление власти мира, желающего растерзать личность, поработить её. Аскеза есть борьба личности против рабства, а не превращение в рабство, это непокорность и непослушание миру сему. Истинная аскеза – героическое начало в человеке. По существу личность есть сопротивление, непрерывный творческий акт. Характер предполагает аскезу, способную к выбору и сопротивлению.

 

 

3. Субстанция и модусы

 

 

 

Бог – истинная Личность – сущностная, бытийная основа всякого личностного «Я». Человек – личность, поскольку обращен к Богу и связан с Ним своим неповторимым назначением. Божий замысел о человеке является источником и гарантией единственности, несравненности и самодостаточности личности. Человек в личности – образ Божий, подобие Божие он обретает, взращивая в себе начало личности. Богоподобная личность трансцендентна по отношению к миру, есть вечный индивидуальный дух. Тайна личности может открыться в личностном общении по образу Ипостасей или Лиц Святой Троицы – соединиться с другим, не теряя собственного лица. «Личности суть всеобъемлющие абсолютные самоценности. Все остальные абсолютные ценности, нравственное добро, красота, истина, свобода, суть лишь частичные ценности: они имеют смысл только как аспекты жизни личных существ» (Н.О. Лосский).

Духовная личность индивидуальна, единственна, неповторима, уникальна. Неповторимость личности не отменяется при изъятии всех её качеств, ибо как вечный индивидуальный дух она самодостаточна. «Личностная же неповторимость есть то, что пребывает даже тогда, когда изъят всякий контекст, космический, социальный или индивидуальный – всё, что может быть выражено. Личность несравненна, она “совершенно другое”… Тайна личности – ни к какой природе не сводимый “остаток”, не могущий быть определён, но лишь показан. Личное можно “уловить” только в личном общении, во взаимности, аналогичной взаимному общению ипостасей Троицы» (Вл.Н. Лосский).

 

 

 

Источники духовности – ипостась Духа Святого и Дух Божий как духовность Самой Св. Троицы. Духовное бытие в миру является отражением божественной духовности, присутствием божественного во вселенной. Личность как образ и подобие Творца духовна: «…рожденное от Духа есть дух» (Ин. 3,6). По образу Духа Святого дух существует личностно, может быть только конкретным субъектом. Дух есть трансцендирующая субъективность, в мир дух изливается через личность и в связи с личностью. Человек есть посланник и предстоятель Духа во вселенной.

«Дух не есть объект, не есть природа, не есть бытие, дух есть субъект, есть акт, есть свобода… Бытие – статично, дух – динамичен. Дух не есть бытие. Дух есть субъект и субъективность, есть свобода и творческий акт» (Н.А. Бердяев). «Духу присуще личное самосознание, дух есть, прежде всего, личность, я. Безличный дух есть противоречие» (свящ. Сергий Булгаков). Все представления о разлитом в мироздании безличном духе – рецидивы натуралистического язычества. Отсюда духовные основы бытия не безличны и механистичны, а персоналистичны. Всё безличное – это неупорядоченное, стихийное, хаотичное. Всё антиличностное – антидуховно и небытийно. Можно сказать, что бытие есть динамика духа. Дух несравненно более реален, нежели всё в мире сем.

Дух не подчиняется никаким внешним законам, ибо дух – это свобода. Дух сам является законом для себя. Законы – это следствие отчуждения, объективации духа, закон – это застывшая ступень воплощения духа. «Дух экстериоризируется, выбрасывается вовне и действует на человека как необходимость, и он возвращается в себя, внутрь, то есть к свободе» (Н.А. Бердяев). Через закон дух мобилизует и дисциплинирует себя. Закон – для духа и из духа, но не дух для закона.

Метафизической основой личности является вечный индивидуальный дух – душа в полном смысле слова. Вечная душа предстоит в вечности перед Богом. Проникновение Духом Божиим для человека не означает отказ от собственной индивидуальности, напротив, только это позволяет человеку вполне овладеть собой и раскрыть свои достоинства. В духе человека обитает Дух Божий, его обновляющий, преображающий, но оставляющий ему всю его индивидуальность.

Вместе с ипостасным происхождением и субстанциальностью, выражающей Ипостась Духа Святого, духовное бытие в миру отражает духовную природу Св. Троицы, поэтому духовности как таковой присуща универсальная открытость и вместе с тем цельность – всеобъятость и единение всего, что в духе. «Дух един, целостен и присутствует в каждом своём акте. Но человек не есть дух, он лишь имеет дух, и потому в самых духовных актах человека возможна раздробленность, отвлечённость и перерождение духа» (Н.А. Бердяев).

«Духовный опыт и есть самая духовная жизнь. В духовной жизни явлены сами духовные реальности и потому не может быть вопроса о соответствии реальностей тому, что в духовной жизни раскрывается. В духовном мире опыту не соответствуют предметные реальности, но самый опыт духовный и есть реальность высшего порядка. Духовная жизнь не есть отражения какой-либо реальности, она и есть самая реальность… В духовной жизни нет предмета познания и предмета веры, а есть обладание им, внутренняя близость и родственность с предметом, вбирание его внутрь, в глубину… В духовной жизни не мысль и чувство о Боге, а раскрытие Самого Бога, явление божественного, общение с Ним» (Н.А. Бердяев).

Но есть Дух и есть духи, лжедух. Весь сонм духов злобы поднебесной искажает, пародирует истинную духовность и является шелухой злобы, зависти, ненависти и агрессии человеческой самости на Дух. Живя духовной жизнью, человек увеличивает духовное присутствие во вселенной; творя зло, он порождает духи зла, которые складываются в инфернальную сферу лжедуховности.

Дух – это животворящее начало, превращающее инертную плоть в действующее существо. Во всяком организме – индивидуальном или коллективном, личном или историческом – есть внутренняя духовная детерминация, задающая стадии и направления душевного роста. Подбор эмпирической материи, в которой воплощаются эти импульсы роста, исторически случайны: рождение осуществилось в известном месте, а могло быть и в другом, тело приобрело определённые формы, а могло и другие – в зависимости от среды обитания, питания и т.п. Материя запечатлевается на жизни исторического субъекта своей случайностью и косностью. Законосообразной цепью материализованных фактов судьба выглядит только ретроспективно. Дорога жизни не представляет собой сцепление хаотических случайностей или материальных причин и условий. Линия судьбы прочерчена в материи личным либо совокупным духовным усилием. Духовная доминанта перебирает встреченные на пути эмпирические факты и явления, включает в собственную жизнь те из них, которые наиболее соответствуют духовному стремлению, жизненному интересу,  либо представляют для его реализации единственную историческую возможность.

Личность несёт в себе обязанность сохранить и утвердить свою духовную сущность, пронести духовную первообразность через жизненные тернии и раскрыть её. Духовное бытие личности укоренено в вечности Божией, это глубина человеческого «Я», питающая корни его жизни. Духовный первообраз человеческого существа есть помысел Бога о личности человеке и личности о самой себе, задача, принцип. Но в личности нет и не может быть какой-то духовной перфокарты, которая воплощается здесь. Духовный образ, духовная ипостась личности прорастает, ширится и углубляется уже в мире, в воплощении. Полнота воплощения означает не только всецелое принятие плоти, но и творческое создание духовного образа одновременно с его воестествлением.

Человеческая духовность, посланная Богом в мир, должна во всё входить, во всё проникать, всё одухотворять и преображать. В духовных странствиях величайшая опасность: погружение в хаос способствует растворению духовности, все жизненные стихии избивают и омертвляют дух. В пределах этой жизни мир и дух несоизмеримы по натуральной мощи: всё из мира сего сильнее духа, духовное существо можно грязно истязать, примитивно убить. Но дух из тех сфер, которые призваны обратить плоть мира, и поэтому в ином измерении только дух и является властелином – не силой и мощью, а свободой и любовью. В конкретной жизни невероятно трудно ощутить силу в своей слабости – в том, что натурально слабее, силе и власти мирских стихий противостоять духом и любовью. Но в этом и состоит крестонесение духа.

Духовное бытие – это творческая сфера обретения образов Истины, Добра, Красоты, это область формирования норм, ценностей, должного, творческой новизны. В духе человек свободно самополагается. Бесконечное духовное бытие в человеке стремится выразиться в конечном. Мирское существование является областью обретения и реализации образов Нового Бытия. Но духовное и мирское бытие человека не связаны впрямую причинно следственно, они укоренены в апофатической глубине личности. Всё, что обретается в духе – противопоставляется миру во имя его преображения. То, что происходит в миру, имеет свой источник в духовном плане, результаты мирских свершений запечатлеваются в копилке вечности. Но плоды духовной и мирской деятельности находят суд только перед ликом вечности.

«Дух совсем не может быть противополагаем телу и материи, как реальность существующая наряду, в одном порядке с реальностью тела и материального мира. Изнутри, из глубины дух впитывает в себя и тело, и материю… Но дух по-иному реален и принадлежит другому плану. Природа не отрицается, а просветляется в духе» (Н.А. Бердяев).

Дополнить эту тему хочется изложением некоторых положений великого философа свободы духа Николая Бердяева (из книги «Философия свободного духа»): «Противоположение духа и природы – основное. Дух отличен от души, которая принадлежит природе. Дух не объективен, но и не субъективен. Это внепредметная, внеприродная реальность. Пространство и время природного мира созданы духом и обозначают состояния духовного мира. Дух не определяется причинным рядом мира, а из недр собственной жизни. Духовный опыт размыкает, погружает в сверхличный духовный мир, раскрывает связь микрокосма с макрокосмом. Духовный опыт прорывает замкнутость душевно-телесной монады, есть выход из себя через погружение в глубину себя, преодоление разделённости и внеположности, в нём преодолевается рознь и чуждость. Дух есть огненное движение. В духовной жизни антиномически соединены личное и сверхличное, личное перерастает в сверхличное. В духе отсутствует противоположность между единым и множественным. Единое проникает множественное и создаёт его жизнь, не снимая самой множественности: “Я в Отце Моём, и вы во Мне, а Я в вас”, “не я уже живу, но живет во мне Христос”. В духе дана цельность и полнота бытия. Вся действительность есть лишь символизация, отображение состояния духовной жизни, её внутренние события, её пути. Плоть – воплощение и символ духа. Духовная жизнь – историческая, ибо конкретная. Дух – свобода и любовь, соединение и взаимопроникновение частей бытия в единой, конкретной жизни».

 

 

 

В русском языке слово «плоть» имеет два смысла. В словаре Даля плотью называется тело животного и человека, всё вещество, из коего состоит животное тело. Плоть сама по себе не является злым началом. Плоть сотворена Богом, была воспринята Сыном Божиим, преображается Духом Божиим. И потому апостол Павел призывал, чтобы «никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет её, как и Господь Церковь» (Еф. 5,29). «Природа умная и бессмертная сокрыта в тленном теле нашем для того, чтобы в нём и через него обнаруживать свои действия» (преп. Антоний Великий). Вечный личный дух созданием своим призван к воплощению – принятию и несению плоти. Богоуподобление – принятие плоти, поэтому вне плоти нет личности. И отсюда человек более бытиен, нежели бесплотный и безгрешный ангел.

Но плоть – и источник греха. «Плотью» также называются все животные страсти и влечения человека, вожделения и похоти пяти чувств, телесные услады: «дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, (соблазны), ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное… Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал. 5,19-22). Только дух – безгрешен и не может породить зло. Но разрыв с плотью ради ухода в голую духовность признан Церковью как манихейская ересь. Это измена собственно человеческому назначению, а значит, и великий грех против плоти и духа.

Каждая душа призвана к погружению в мировую плоть, открытость к материи и принятие плоти являются необходимым условием исполнения человеческого назначения. Притяжение плоти само по себе не является ни добром, ни злом. Оно служит добру, когда вливается в преобразовательный импульс. Души призваны не погрязнуть в материальности, а войти в неё для создания риз плоти, одухотворения и преображения материи. Человек обязан нести плоть и преображать плоть, выделить из хаоса свою плоть и запечатлеть в ней свой образ. Тленное тело – храм вечной души. Поэтому человек должен любить, охранять и беречь свою плоть, как земной дом души. Когда же душа в плену плоти забывает о творческом призвании – плоть превращается в орудие зла.

Подробно эта проблема рассматривается в главе «Бремя воплощения».

 

 

 

«Господь есть Дух, а где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3,17), – и первое именование личности – это свобода. Личность неотделима от свободы, но не тождественна ей, личность есть субъект свободы, источник свободы, свобода является в мир через личность. Личность соединяет в себе своеобразие замысла Бога о конкретном человеке и его назначении и, вместе с тем, ответ вечной души, помысел человека о самом себе. Творец восхотел, чтобы человек свободно создал сам себя и свободно пришёл к единению с Богом. Человек и будет таковым, каким он себя создает. Личность – начало самоопределяющееся, самосозидающее. Она сама в себе несёт источник всех своих действий. В этом её образ и подобие Творца. Личность – заданность, не статическое бытие, а динамическое непрерывное самополагание. Чтобы быть личностью, необходимо ею становиться. Свобода – онтологическое основание, метафизический центр личности. У отцов и учителей Церкви личность есть свобода по отношению к природе. Свойство, принадлежащее природе, может быть присуще личности, но не определяет её.

Личностное «Я» вызывает само себя к бытию и не определяется ничем иным, кроме самого себя. Субстанциальна в этом мире только личность, ибо только личность самополагаема. Фихте настолько был зачарован открывшейся истиной о том, что мироздание является продуктом деятельности «Я», что проглядел субстанциальность этого «Я», которая только в личности. Мировое «Я» и есть «Я» личности – Личности Божественной и личности человеческой. Вне личности вообще нет и не может быть «Я», ибо «Я» и есть самоназывание личности – «Я» о себе может сказать только личность. Основы мироздания не монистичны и не плюралистичны, мир создается персоналистическим началом.

Таким образом, только личность свободна как Бог и отвечает за всё в бытии, как сотворец Богу и соратник в мировом творении. В мире только личность способна к творчеству – созданию из небытия в бытие. Она создана для творчества и призвана к творчеству. Творчество – есть адекватное состояние личности.

В данном случае тема свободы как онтологического основания личности только затрагивается, так как она раскрывается в главе «Бремя свободы».

 

 

 

Человека отличает от всех других существ сознание как осознание самого себя – индивидуально и общечеловечно, как осмысление своей вселенской творческой миссии, свободы и ответственности, своей историчности, смертности в мире сем и перспектив вечности. Фрагментарное и смутное земное сознание укоренено в транссознательном – в осознании вечной душой перед престолом Господним своего назначения. Высшая форма сознания, в наибольшей степени связанная с транссознательным и, вместе с тем, ориентированная на преображение, просветление плоти, – это ум как созерцание первообразов, семенных логосов бытия.

Отсюда традиция умной молитвы, умного делания в исихазме: «Исихия есть обращение и собирание ума в себе… обращение к уму всех душевных сил и действие их по уму и по Богу… И когда ум, истребив всякую живущую в нём страсть, доставит душе бесчувственность, и не только сам себя, но и другие душевные силы целиком обратит к себе, и всё чужое, что до того отпечатлелось в нём дурного, он отстранит прочь. Сам же он, возвысившись до духовных и умопостигаемых видений, благочестиво и благоговейно отстраняется от всего, и предстоит перед Богом немым и безгласным. Тогда в нём откроется логос, смысл вещественного начала, и в нём образовывается небесный образ, выше всякого бесстрашия, не нарушаемый никакой со вне приходящей страстью, и по благодати целиком обращённый к лучшему. Наделённый этими дарами, ум передаёт знаки божественной красоты и соединенному с ним телу» (св. Григорий Палама).

Сознание, оторвавшееся от духовных корней – секулярный, самозацикленный рассудок, рацио, – это разложенное сознание, умственная развращённость, шизофреническая расколотость сознания, маниакальность отдельных его сфер, истерическая прилипчивость к частностям, сон разума.

Отличает личность и нравственная вменяемость – способность различать ценностное от целесообразного, полезного, приятного. Но этическая ценность личности состоит, прежде всего, в сохранении верности своему небесному назначению, самой себе в богоуподоблении. Добродетель и есть осуществление этого целеполагания – творческого самоосуществления в Боге. Совесть – это голос Божий в душе человека, со-весть – весть Творца человеку – малому творцу о праведности творения Божия.

Подробнее духовные основы и взаимоотношение сознания и совести рассматриваются в других главах книги, в частности в главе «Бремя свободы».

 

 

 

Подобно тому, как «Бог есть любовь» (1  Ин. 4,8), и личность есть любовь. Прообразом мировой любви является отношение ипостасей Божиих в Святой Троице. Непосредственным источником любви, как высшего Божественного отношения и соединения, является Ипостась Духа Святого. Сила духа есть сила любви, проистекающая от личности. «Любовь от Бога» (1 Ин. 4,7), и в мир любовь приходит через божественное в личности. Только личность способна любить – ценить кого-то более себя. Вершина любви в мире, любовь сама по себе есть высшее духовное тяготение личности к личности, есть высшая связь личностей: Личности Бога и личности человека, личностей человеческих между собой. Если дух и свобода – субстанция личности, то любовь является первейшим и важнейшим модусом этой субстанции.

Любовь есть свободное соединение свободных личностей, создающих по образу Святой Троицы новое единство, но не теряющих при этом собственной сущности, своей ипостасности, персональности. Соединяя, любовь возвышает каждую личность в собственном достоинстве. Личность, как субъект любви, одаряет любовью всё сущее. Личность призвана преобразить бытие в примирении всего в любви. Онтологический статус любви личности раскрывает апостол Павел в известном «Гимне любви» (1 Кор. 13). Апостол говорит не о безличной и слепой силе любви, а о любви личной, персоналистической, поэтому он повествует о любви от первого лица.

В соответствующем этюде в этой книге затрагивается тема онтологии любви.

 

 

 

Личность универсальна, это микрокосм, и через укоренённость в Боге она выходит к другим «Я». Личность задумана Создателем соборной. Свободная связь личности с Богом и соборная с другими личностями – это Богочеловечество. Богочеловечность – основа для обретения и углубления личностного достоинства человека.

Христианство открывает, что персоналистическое бытие есть одновременно бытие соборное. Соборность – это единство многообразия, гармония множественности в единстве. Но объединение бескачественного многообразия не является соборностью. Подлинная соборность есть свободное, братское, любовное соединение абсолютных личностей. Прообразом соборности является собор Ипостасей Святой Троицы. Идеал православия – соборная любовь на земле по образу небесной любви Ипостасей Божиих: «Дабы воззрением на Святую Троицу уничижался страх розни мира сего». Соборность есть вершина личности, когда личность открывается всем и всему не умаляя, а наполняя себя. «Соборность – внутренний, конкретный универсализм личности, а не отчуждение совести в какой-либо внешний коллектив… Соборность есть мое качествование, расширение моего опыта до сверхличностного, всеобщего опыта… Соборность мне более всего близка в чувстве общей вины, ответственности за всех» (Н.А. Бердяев).

Каждая Ипостась Святой Троицы есть Божественная Личность, Которая, не умаляясь в своём личном бытии, соборно воссоединена с другими в единстве Триипостасного Личного Бога. Только личность может соединяться, не умаляя, а возвышая себя. Соборность достигается прорастанием личностного начала – индивидуальной свободы и независимости в сочетании с обращенностью и тяготением к другим. По образу Божественных Ипостасей Святой Троицы личность есть абсолютная индивидуальность, стремящаяся к воссоединению с другими индивидуальностями. Чем больше человек становится личностью, тем ближе он в любовном обращении к Богу и к другим личностям: «Положите, что круг есть мир, самая середина круга Бог, а прямые линии (радиусы)... суть пути жизни людей… Когда удаляются от Бога… в той же мере удаляются друг от друга, и сколько удаляются друг от друга, столько удаляются и от Бога. Таково и свойство любви: насколько мы находимся вне и не любим Бога, настолько каждый удалён и от ближнего. Если же возлюбим Бога, то сколько приближаемся к Богу любовью к Нему, столько соединяемся любовью и с ближними, и сколько соединяемся с ближними, столько соединяемся и с Богом» (св. Авва Дорофей).

Соборность есть идеал царства свободных личностей, соединённых узами свободной любви. Царство не от мира сего, в котором любовь соединяет личности по образу Святой Троицы: навечно, нераздельно и неслиянно, когда все будут для всех и Бог всяческая во всём. Душа, взыскующая царство будущего века, стремится и к личностному средоточению, и к личностным связям. Чем более человек является личностью, тем более он индивидуален, неповторим, но одновременно и раскрыт к другим. Небесный идеал соборности отражается на земле: каждый импульс соборного единения преобразователен: «Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18, 19-20).

«Принцип христианской соборности может быть лишь персоналистическим. Соборность как духовная общность находится в субъекте, не в объекте, означает качество субъекта. Раскрытие в нём универсальности» (Н.А. Бердяев). Полноценная личность достигает полной индивидуальной свободы и неповторимости в свободной обращённости и любви ко всем личностям. Личностное является как самодостаточность единичности при свободном слиянии со всеми и неповторимо с каждым. Соборность – это свободное единение свободных личностей, свободное множество в любовном единстве. Идеал соборности – в соединении всех человеческих вечных душ в любви. Соборность без любви немыслима и невозможна.

Любовь – сила сцепления соборно-персоналистических начал, проявляет активно-деятельную роль в истории. Любовь как подвигающий принцип истории – в этом цель земного назначения. Оттого для человека так противоестественны всякие насильственные объединения. Положение о том, что человек – существо общественное, является социальной проекцией истины о соборности личности. Прочность и человечность различных коллективов зависит от того, из какого начала они произведены: начала персоналистического и соборного, либо начала безличного. Безличный коллектив – это механизм или конгломерат, перемалывающий личность и не имеющий перспектив вечности. Личность соборностью своей противоположна нивелирующему коллективизму, а персоналистичностью противоположна эгоистическому индивидуализму. «Внутренний экзистенциальный универсализм личности нужно противополагать внешнему объективированному универсализму, создававшему все новые и новые формы рабства. Всё не личное, всё отчужденное в сферу общего есть прельщение и рабство человека» (Н.А. Бердяев). Цель бытия не безличный коллективизм, не самость и своеволие индивидуализма, а преображенный мир свободно обращённых друг к другу личностей, царство любви и свободы каждой личности в единении с Богом и друг с другом.

Соборность – это собрание свободных личностей, каждая из которых достигла такого уровня персонификации, когда в ней раскрывается универсум, когда индивидуально раскрывается истина о сораспятии всего сущего и совместном крестонесении бытия.  Соборность – это общая сораспятость Богу. В мирской жизни идеал соборности является одной из мощнейших преобразующих исторических сил. Подлинное созидание возможно при осознании зависимости и ответственности всех друг перед другом. Мы не имели бы бытия, если бы наши предки своим противостоянием небытию не сохранили возможность жизни для нас. Если мы не выполним своё предназначение, оборвётся то, ради чего жили отцы. Если потомки не завершат, обессмыслится и наша жизнь. Все сознательно или нет участвуют в свершении общего – соборного дела.

 

 

 

Личность, как вечный образ и подобие Божие в человеке – неуничтожима. Но без творческого самополагания личностное начало свёртывается до семенной потенции и выпадает из сущего. При этом залог её бытия, как вечносущая искра Божия, сохраняется в вечности, но не принимает участия в преображении бытия. Человек, не борющийся с небытием, не восходящий духовно и не преображающий себя – перестает быть личностью. Но способна ли душа по собственной злой воле уничтожить себя и безвозвратно уйти в небытие? Человек может отказаться от творческой свободы, являющейся онтологическим основанием личности, предать Богом данное назначение. Но человек не способен разрушить то, что создано Самим Творцом, – вечную душу. Уход в небытие является смертью для воплощённого бытия, в вечности же сохраняется основа личности – вечная душа. Поэтому в падении, в грехе, во зле и в смерти, как торжестве зла, человек сохраняет возможность восстановления разрушенного, возвращения личностного достоинства и дальнейшего преображения. Залог воскресения – нерастворимый, неуничтожимый фундамент личности – вечное, духовное, апофатическое в ней.

Духовное самоуглубление сосредоточивает на апофатическом центре души, связывает личность с вечностью и Богом. Это погружение в транссубъективное. Внутреннее «хождение за-пределы» – трансцендирование – требует духовного напряжения и сосредоточения, оно достигается в состояниях углубленной молитвы, духовной аскезы, мистического озарения, творческого экстаза, всепоглощающей любви. При этом взор «Я» личности углубляется в собственные духовные недра. Дух личности возвышается над мирским, оставляя и то, что имеет высшую ценность для мира сего, отвлекаясь, отключаясь от всего незыблемого и авторитетного в нём. На высочайших ступенях духовного восхождения-самоуглубления открывается, что все наши представления о вечности и о Боге – человеческие имена Божества. Оставляя и их, чтобы не сотворить себе кумиров, душа входит в состояние божественной пустоты, божественного мрака и молчания. Духовный экстаз (по-гречески – восхищение, возвышение, выход за собственные пределы) выводит душу из мирского существования. Душа - сама в себе, и в то же время оказывается в лоне вечности, познает Бога и соединяется с Ним. В недрах Божиих открывается полнота бытия, в сравнении с которой всё известное до сих пор оказывается частичным. Это запредельный диалог души с Богом, в котором душа молчит для жизни в миру – апофатическое молчание духа.

«Несомненно, что во всех человеческих существах глубже всякого определённого чувства, представления и воли лежит непосредственное ощущение абсолютной действительности, в котором действие абсолютного непосредственно нами воспринимается, в котором мы, так сказать, соприкасаемся с Самосущим» (Вл.С. Соловьев).

В руках Божиих и перед престолом Божиим вечный личный дух совершает решающие акты самополагания. Душа ощущает зов к земному поприщу. Метафизический центр личности возвращается из духовной запредельности в мир сей. Душа, наполненная новым, не вмещающимся в мирские формы опытом, совершает обратный путь – путь положительного – катафатического самоопределения. Это уже новая, преображённая душа, и поэтому человек видит мир другими глазами. Тайны вещей представляются раскрытыми, и происходит их новое творческое именование.

Апофатический духовный путь ведёт к мистическому воссоединению с Творцом, катафатический же – к принятию бремени личного сотворчества Богу. Эти линии духовного назначения и судьбы личности складываются в крест личностного бытия, в разные состояния и различные этапы формирования единой души. Процессы эти в большинстве своём не долговременны, сокрыты не только для внешнего взора, но и для обыденного сознания того, кто их переживает.

Таким образом, в апофатической искорке Божией человек связан с идеей себя в Боге. Это – апофаза в человеке, глубинное его бытие, неисчерпаемый источник всех его состояний, область творческой свободы, первообраз его. Это трансцендентное в имманентном, ибо трансцендентное открывается человеку через имманентный духовный опыт: «Трансцендентное приходит к человеку не извне, а изнутри, из глубины, Бог более глубже внутри меня, чем я сам» (Н.А. Бердяев). Вечное в душе человека трансцендирует все его возможности и состояния. В вечном личность выбирает, но в этом мире она воплощает свой выбор. Каждое мгновение человеческой судьбы предстоит перед судом вечности. Духовное бытие человека и мирское его существование укоренены в глубине его личности, в апофазе, в вечном в нём. Так взаимопроникаются три уровня бытия человека: апофатический, духовный, мирской.

 

 

 

Личный дух, воплотившись в миру, возвышается до личности, взращивает в себе личностное начало, последовательно проходя различные ступени персонификации. Воплощение и возрастание (персонификация) личного духа проходит бытийные ступени: единица, единичность, самость или индивидуальность, индивид, индивидуум, личность, духовная личность. Первые четыре из них обозначают процесс индивидуации материи, её обособления, ответвления от общего и от других. Последние три – собственно персонификация – процесс духовного сосредоточения, собирания мировой плоти вокруг вечного центра. Индивидуация – во многом стихийное обособление материи. Персонификация исходит от духа и овладевает процессом индивидуации. Персонификация должна направлять и ориентировать индивидуацию. Вне персонификации индивидуация ведёт к раздроблению материи, её хаотизации.

Вечный личный дух, погружаясь в плоть, нисходит до хаотического «дна» материального мира. Затем восходит в воплощённом состоянии, неся и преобразуя плоть. Все пройденные персонификацией уровни бытия содержит в себе человек. Потому человек и есть микрокосм, вбирающий в себя иерархию космоса.

Семь ступеней персонификации.

1) Единица – первое проявление индивидуации на уровне физико-химической природы и энергии. Здесь душа человека соединяется с материальным фундаментом космоса. Единица качественно не выделена и неопределённа, неотличима от других, существует скоротечно. Её пронизывает, через неё действует, ею движет общеприродная энергия, сама она не способна ни участвовать в действии, ни реагировать. Единица выделяет «место» души в материи и явлена в формах материи как таковой – физико-химический состав человеческого тела составляет предмет, как и всякий физический предмет (камень, например). Материя «переливается» через человеческое тело, как единицу, и за несколько лет происходит полная смена физического состава тела.

2) Единичность проявляется на уровне живой материи и витальной – жизненной энергии. Это живое единство, обособленная жизнь и носитель жизни. Это первое выделение из общего корня жизни. Через единичность душа человека соединена с живой материей. Она реагирует на внешние стимулы, но не действует сама. Единичностью является живая клетка, растение, живая материальная основа организма, тела человека. Единичность – начало качественной определённости, но она повторима, нумерична (эта береза ничем по существу не отличается от той березы).

3) Самость или особь проявляется на уровне общепсихической или животной энергии. Соединяется общеживотным бессознательным. Это самопроявление животной единичности – животное. Конкретное существо, отличающее себя от другого и других. В человеке самость – это его животное «эго». Это новая ступень качественного обособления, выделяющая и защищающая себя, но ещё полностью подчиняющаяся общеродовому.

4) Индивид или бессознательная душа, индивидуальное бессознательное проявляется на уровне индивидуальной психической энергии. Здесь душа человека погружена в коллективное бессознательное, в бессознательное душевное единство человечества. Индивид – это биологический или социальный атом, существует как часть рода или общества, он есть результат атомизации природы родового. Вместе с тем он индивидуален, обладает природным своеобразием, совокупностью качеств и отличительных свойств, выражающих сущность отдельного индивида, в нём есть нечто специфическое и неповторимое. Организм есть индивидуальная целостность, многочастность, подчинённая индивидуальному единству. Индивидуальность целиком в организме и есть организм. Индивиды «одновременно и противопоставлены, и повторны: каждый из них обладает своим “осколком” природы, и эта бесконечно радробленная природа остаётся всегда одной и той же без подлинного различия» (Вл. Н. Лосский). Индивидом является и высокоорганизованное животное, и ребёнок, и не вполне развитой человек, не сознающий своей индивидуальности и выделенности из общеродового.

5) Индивидуум – носитель индивидуального сознания или сознательной души, сознающая себя индивидуальность. Индивидуумы объединены коллективным сознанием, единством человеческого сознания. Индивидуум означает по-латыни неделимое, как атом по-гречески. Это неразложимое единство, имеющее духовную основу. Взрослый самосознающий человек является индивидуумом.

6) Личность – самоопределяющийся вечный личный дух, душа человека в миру. Личности объединены духовной связью человечества. Личность свободна по отношению к природному, родовому, общему. Личность – это духовно развитый и сосредоточенный человек. Если как индивидуум человек является единственным, оригинальным, своеобразным, незаменимым элементом мира, имеющим особое место и значение в мироздании, то в личности человек не элемент, а творец мира, не только занимает определённое место в мире, но, как микрокосм, несёт в себе весь мир, не только имеет особое значение в мире, но является исполнителем мировых судеб.

«Индивидуум есть категория натуралистически-биологическая. Личность же есть категория религиозно-духовная. Индивидуум – часть вида, но рождён биологическим родовым процессом. Личность для природного индивида есть задание» (Н.А. Бердяев).

«У Отцов личность есть свобода по отношению к природе: она не может быть никак обусловлена психологически или нравственно. Всякое свойство (атрибут) повторно: оно принадлежит природе, и мы можем встретить его и у других индивидуумов, даже определённое сочетание качеств можно где-то найти. Личностная же неповторимость есть то, что пребывает даже тогда, когда изъят всякий контекст, космический, социальный или индивидуальный – всё, что может быть выражено. Личность несравненна, она “совершенно другое”. Плюсуются индивидуумы, но не личности. Личность всегда единственна» (Вл. Н. Лосский).

Но это не предел персонификации. Личность совершенствуется путём духовного самоуглубления.

7) Духовная личность – апофатическое «Я» личности, метафизический центр души, духовная пуповина, связывающая личность с вечностью и с Богом, личность в предстоянии перед Богом. Духовные личности составляют соборное единство в духе и любви всех вечных душ друг с другом и с Богом. Апофаза личности является центром духовного единства, скрепляющим духовные, душевные и материальные качества человека. Всё, в чём данный человек есть как таковой – исходит из глубин его апофатической духовности. Но и человеческое апофатическое соприкасается не с Божественным апофатическим – сущностью Божией, а с Божественными энергиями. По учению св. Григория Паламы человек, очищая свою душу и углубляясь в себя, переживая своего рода онтологический катарсис, упрощение души и трезвение, внутренне восходит с апостолами на Фавор для переживания Преображения Господня. «Фаворский свет для исихаста есть несозданная энергия Божия, отличная от Его сущности, энергия, благодаря которой богопознание и богопричастие становятся возможным опытно, экзистенциально» (арх. Киприан). Далее в глубину Божественной сущности проникает взор мистического богословствования: «Отрицательное богословие относится именно к сущности, тогда как проявления Бога в мире, Его “выступления”, энергии, ветхозаветные теофании доступны нашему именованию» (арх. Киприан). Для христианских праведников выход за пределы детерминированности мира сего в экстатически восторженных состояниях умоисступления является этапом мистического пути богопознания. Цель же – исихия как совершенное упокоение, апофатическое молчание духа: это «Божественный гнозис, познаваемый через неведение… Мрак, превышающий всякий свет… Теофания, достигаемая через непреодолимый экстаз, абсолютно чистый и свободный, благодаря которому человек устремляется к сверхсущественным лучам божественного мрака» (Ареопагитики). Наивысшее воплощение личности, наибольшее открытие глубине личностного бытия или пики персонификации – это святость и творческая гениальность.

Таким образом, единичность не существует сама по себе. Субстанциальна только личность, ибо создана непосредственно Творцом как вечное начало. Единица же, единичность, самость, индивид, индивидуум – это ступени персонификации, прорастания личностного начала в материи. Личность – в апофатической глубине единичности, как движущее начало, причина и цель. В этом измерении все явления, предметы, существа в мире – созданы личностью. Многообразие форм мировой плоти является воплощением пути и этапов персонификации личности. Все мировые тела возникают в результате творческой активности духовных монад. Космогенез является следами и отражением антропогенеза. Эволюция вселенной оказывается путём воплощения вечных человеческих душ. Космос в целом представляет собой плоть человека, как вечного личного духа: «Мир и есть человек, вселенная и есть его тело» (С.Н. Булгаков).

 

 

 

Личность – есть творческое сораспятие Богу. На Кресте распята Личность Божественная и личность человеческая. Иисус Христос призывает человека взять свой крест и пойти за Ним: «Прийдите ко Мне, все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас. Возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня: ибо Я кроток и смиренен сердцем; и найдёте покой душам вашим. Ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко» (Мф. 11, 28-30); «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 16,  24).

Назначение человеческого существования в том, чтобы разделить Распятие Бога, в своей судьбе поднять совместную с Богом ношу миротворения. Обращение человека к Богу и означает принятие Креста Его. Личность по сути своей начало крестоносительное. Быть личностью – великое бремя Креста (иго Моё): бремя воплощения, бремя несения духовности, бремя свободы, бремя соборности, бремя любви. Вместе с тем, сполна быть личностью – это великое счастье, счастье любви и свободы, творчества и вселенской ответственности. Поэтому Христос и говорит: «…и найдёте покой душам вашим. Ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко». Человек призван быть личностью в полной мере, что и значит быть самим собой и не изменять себе ни при каких обстоятельствах. Быть самим собой означает услышать слово Божье о собственном назначении, вспомнить о своём ответе-завете с Богом в вечности, воплотить своё небесное призвание в земной жизни.

Входя в мир, человек вынужден принять и бремя небытия. Само бытийствование состоит в том, чтобы занять позицию борьбы с небытием. «Бытие содержит в себе и самоё себя и небытие. Бытие содержит небытие “внутри” себя как нечто такое, что вечно существует и вечно преодолевается в процессе божественной жизни» (Пауль Тиллих). Бремя небытия – это осознание неотвратимости смертного конца: конца своего и конца всеобщего. Принятие бремени небытия означает мужество быть – это самоутверждение личностного бытия несмотря на: вопреки всем силам небытия, стремящимся нивелировать и разложить личность, несмотря на небытие, неотступно преследующее человека. Само борение против небытия возводит человека на Голгофу: «Смертию смерть поправ».

Личный дух, как сотворец Богу в создании вселенной, на каждом уровне бытия должен совершить новый акт персонификации и возвыситься: хаотический беспорядок сложить в начальную упорядоченность; единичность преобразить в единственность; защитную реакцию самости прорастить в положительное индивидуальное раскрытие; элементарное отличие преобразить в оригинальность; неповторимость возвысить до самобытности; самопроизвольность и самообусловленность индивида взрастить к творческой свободе личности. Всем этим индивидуация обращается в персонификацию. Каждый из уровней реальности требует своих усилий для удержания на нём и для поднятия выше. Каждая ступень имеет свои притяжения, косность и инерцию, отяжеляющие и поглощающие импульс личного духа к восхождению. На каждой ступени персонификации на личностное начало обрушиваются новые опасности и силы сопротивления. Духовно растущий человек в каждое мгновение ощущает на себе тяжесть пройденного пути персонификации. Но человек призван к тому, чтобы выдержать бремя реальности и возвыситься до духовной личности. В этом крестонесение личностного бытия.

 

Рождение человека в мир – выход из родового в индивидуальное существование – крайне болезненно, ибо сопряжено с преодолением хаоса и косности материи. Рост человеческого существа заключается в том, что душа постепенно входит в мир, объемлет и впускает в себя новые «порции» плоти, созидая из неё человеческий облик, преобразуя материю и запечатлевая в ней свой индивидуальный образ. Но косность и инерция материи стремятся расщепить душевное единство, поглотить душу в хаосе. Тотальная боязнь хаотических стихий может привести к отказу от воплощения и прекращению духовного роста. Безудержное же принятие плоти может расколоть душу. Наша жизнь и состоит в балансировании между стремлением сохранить собственную целостность и опасностями воплощения. С одной стороны, личность подстерегает растворение в природном, родовом, коллективном, с другой – ей грозит необузданное своеволие индивидуализма.

Человек призван стать воплощенной личностью: открыться многообразию жизни, сохраняя уникальность и духовную целостность. Кристаллизация начала личности неразрывна от персонификации бытия в целом. В личности пересекаются две линии её назначения: путь духовного самоуглубления – духовная вертикаль бытия, и путь воплощения, принятие плоти, жизнь в её разнообразных формах, – духовная горизонталь бытия. Из их пересечения и складывается крест личностного бытия. Не всякий человек выдерживает бремя крестонесения личности, ибо всё в мире сем искушает нас сбросить ношу креста, облегчить невыносимую муку жизни, выйти в беспроблемное существование. Но отказ от крестонесения не облегчает судьбу, а ввергает человека в бессмысленный круговорот жизни, преисполненный безблагодатным, непросветленным мучением. Это не очистительные крестные страдания, а боль падения и погружения в хаос. Попытки облегчить выбор чреваты искажением человеческого предназначения, потерей связи с Творцом и замутнением видения Божественного замысла о творении, ибо «кто не берет креста своего и следует за Мной, тот не достоин Меня» (Мф. 10, 38).

Источник всех заблуждений, греховных поступков в том, что человек пытается отказаться от бремени Креста. Ложные и ошибочные пути запечатлеваются в культуре и притягивают последующие поколения. Каждый из нас вновь и вновь подвергается искушению облегчить судьбу, свернув на проторенную тупиковую стезю. Устал человек от постоянного волевого усилия, от трезвения и склонен забыться в сладостной дреме. Стремление облегчить жизнь отказом от творческих мук и ответственности изначально не выглядит богоборческим. Но, отдавшись безвольному влечению внеличностных сил, человек неизбежно становится противником Божественного творения.

Чтобы сохранить единство личности, требуется постоянное творческое усилие, преодолевающее агрессию мирового хаоса. Песчинка человеческого «Я» находится под всекосмическим прессом, терзаема вселенскими стихиями. Нередко судьба человека искажается из-за попыток сбежать от этой муки. Многие и физические, и душевные заболевания являются результатом или формой отказа от бремени сохранения душевного единства. Так, например, шизофрения может быть следствием расщепления души на изолированные сферы, выпадающие из-под контроля личностного начала. Сознание человека, отдавшегося хаотическим стихиям, распадается, его «Я» безвольно «плавает» по различным душевным состояниям. При разрушении экзистенциальной монадичности в оболочке человека может образоваться конгломерат различных существований. Попытки облегчить жизнь отказом от бремени бытия ввергают душу во власть безличных стихий и ведут к прогрессирующему распаду личности.

Обрушивающиеся на нас стихии провоцируют отказаться от уникального личностного назначения. Все сферы жизни, все уровни и формы существования могут поработить человека, лишить его личностного достоинства. И сам человек склонен найти внешнюю опору, авторитет, чтобы избавиться от ига личной ответственности, обрести инстанцию, которой можно делегировать полномочия и ответственность личностного выбора. В каждое мгновение человеческая душа в неповторимой ситуации, которая требует нового творческого самополагания, но мы склонны воспринимать индивидуальную ситуацию через обыденные условности. Когда мы поступаем по аналогии с тем, как поступил бы любой другой, мы теряем специфику личностного бытия и жизнь определяется внеличностными стихиями. Ответственное личное решение принимается вопреки внешнему давлению, наедине c Богом и со своей совестью. Мы призваны противопоставить свободу и уникальность личностного назначения не только порабощающим силам и стихиям, но и высоким авторитетам, нивелирующим личность. Принять всё, но не потерять при этом себя, собственное подобие Божие, – в этом крестонесение личности.

Человек поставлен между Богом и миром. С одной стороны, как образ и подобие Божие он обязан быть соединенным с Творцом, в поисках истинных путей обращённым к Тому, Кто и есть Сама Истина. Мы призваны не терять общения с Богом в каждом помысле и поступке: «Проклят человек, который надеется на человека и плоть делает своей опорою, и которого сердце удаляется от Господа» (Иер. 17, 5). Одновременно мы призваны открыться всему, что предлагает жизнь. Человек предназначен целостно принять жизнь, ни от чего не отказаться, но на всём запечатлеть образ Божий. Пережить всё во имя Христа. Это невероятно трудно: быть единовременно перед лицом Господним и обращённым к мировым реальностям. Жить во плоти, но «не поступать по плоти» (2 Кор. 10, 2). Это стояние на пике, постоянное балансирование, и в этом тоже крестонесение человеческой судьбы. Никакой путь не гарантирует человеку окончательного торжества истины. Отовсюду его подстерегают соблазны и искушения деперсонализации. И во всём требуется напряжённое творческое усилие, чтобы удержать и возвысить личностное бытие. Но и защита своего «Я» может быть угрозой индивидуальному назначению. Борьба за личностное возрастание легко скатывается к гордыне, эгоистическому самоутверждению, самости. Человек человечен не только в «Я», но и в «Ты», и в «Мы». Личностное в человеке есть одновременно и взращивание в себе соборного, открытости в любви к другим. И в этом тоже бремя личности.

Даже самые высокие стремления не дают гарантий. Если человек отдаётся экзальтированному религиозному чувству до полного обезличивания – это измена Богом данному предназначению, а значит, и Самому Творцу. Обезличенный индивидуум не способен на достойное и целостное общение с Богом, его восприятие Божественного частично, искажено. В подобном случае человек предстоит не перед Богом Живым, а перед тенью собственного больного сознания («идея Бога», фетишизация культа). Обращённость к Богу требует от человека встать в полный рост личностного достоинства.

И, наконец, высочайшее и трагическое бремя свободы и ответственности. Это фокус, в котором сходится человеческое назначение, из которого исходят все пути. Человек свободен как никто в тварном мире. Его свобода простирается до свободы отказа от своего назначения и принятия небытия. Бремя свободы обрекает человека на трагическое одиночество в мироздании. Вся тварь спасается страдательно и зависит от человеческого выбора. Но даже на Бога человек не может переложить свой выбор: предвидение Божие не означает предопределения человеческой судьбы. Всё, что творчески совершается человеком – впервые привносится в мир, и эта новизна определяет судьбу всего мироздания. Какое трагическое и тягчайшее бремя – быть свободным как Бог! И какая беспредельная ответственность! Тяжелее всего вынести крест свободы: «Нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается» (Ф.М. Достоевский). Но только духовная свобода открывает путь к истине, к исполнению вселенского творческого призвания человека.

 

Всё личностное требует постоянной защиты и утверждения. Борение с личностным началом направлено против бытия. Антиперсоналистические тенденции в культуре порождают, раскрепощают и обрушивают на человека хаотические стихии, разрушают персоналистическую ось бытия. Тоталитарные антиличностные мотивы могут быть вплетены и в наиболее высокие достижения человеческой культуры. Это можно сказать о Платоне. На первый взгляд загадочно, как в этом гении соединялись прекрасный мир идей в золотых диалогах и тоталитаризм «Государства», «Законов». Первое вошло в фундамент европейской культуры, и здесь перед нами божественный Платон. Второе же породило традицию тоталитарных утопий.

По существу же Платон был последовательным. В системе идеалистической онтологии были сформулированы многие категории, вошедшие в сокровищницу христианской культуры. Но основной пафос платонизма – тотальное подчинение всего единому началу. По отношению к вечносущему Единому все индивидуальности преходящи, являются его отображениями, они предназначены рано или поздно слиться с Единым. Общеобязательное единство является законом для всех единичностей. Диалектика – это наука о разыскании единого принципа в каждой вещи.

В этой картине не остается места индивидуальному, личностному бытию: абсолютизм Единого лишает единичность как основу персонификации всяких субстанциальных оснований. Индивидуальность принадлежит здешнему, недолжному, призрачному миру и призвана к самоотрицанию во имя нивелирующего слияния с Вечным Единым, индивидуальная душа есть не что иное, как истечение универсальной Мировой души. В каждой области жизни нужно найти единое начало, чтобы всё подчинить ему. В области эстетического – это Красота, и всё индивидуально прекрасное – только её искаженные отблески. В области нравственной – Благо само в себе, в области познания – Единая Истина. Всякая верная мысль и нравственный поступок являются лишь тенью, отображением и смутным припоминанием единого их источника. В социальной жизни – это благо Государства, которому тотально подчиняются вся жизнь и перед которым лишается субстанциальных оснований человеческая индивидуальность. Истинными людьми, людьми в полном смысле слова, являются только мудрецы, которым открыто созерцание единой истины и которые должны быть правителями государства.

С одной стороны, Платон породил гибельную для человечества социальную утопию.  С другой же, наличие в христианской культуре принципов безличного идеализма способствовало ложной ориентации. Когда духи социального небытия выплеснулись из утопии в реальность (коммунизм, социализм, фашизм), христианская цивилизация была внутренне ослаблена антиперсоналистическими тенденциями и не смогла противопоставить защитные ценности. Этот опыт показывает, каким образом умаление личностного начала разлагает божественную основу в человеке, культуре и перерастает в восстание на творение Божие и на Самого Творца.

Вместе с тем, тотальную монистичность платонизма преодолело христианское богословие в представлениях о Боге Троице – триипостасности Единого Бога, и о Богочеловеке, чем заложило онтологические основания разнообразия индивидуального бытия, высшей формой которого является личность человеческая как образ Личности Божественной.

 

Мир созидаётся в диалоге, в сотворчестве Божественной Личности и личности человеческой. Характер богочеловеческого личностного общения задаёт онтологию бытия. Сущность мира в целом и в своих частях не вещна, не предметна, но и не идеальна, она персоналистична, родственна и ближе всего живому облику личности, нежели мёртвым окаменелостям – материальным или рациональным. Поэтому истинное познание должно быть не рационалистически-натуралистическим, а экзистенциально-персоналистическим. Персонификация бытия, взращивание личностного начала в себе и во всём, на что направлен взор человека, – сердцевина человеческого назначения в мире и высший пик его Голгофы. Корень, источник и венец мирового преображения в диалектике Божественного и человеческого крестонесения. В Распятии – несоразмерность и соизмеримость Божественного и человеческого. Бог в любви принимает бремя человеческих грехов и искупляет их, потому что они совершены на пути крестонесения человека. Человек, сораспинаясь, приобщается Божественному замыслу и исполнению. Но на Кресте обнажается и несоизмеримость твари и Творца: Бог поднимает всё – и Своё, и человеческое, человек же только своё и только отчасти.

 

 

 

Ось развития мироздания в персонификации бытия. Реальность тем высокоорганизованнее, чем более она персонализирована. В языческом мире отсутствовало ощущение реальности личности. Личность ещё не выделилась из природного космоса и потому не сознавала себя. Это выражалось и в том, что человек не ощущал индивидуальную замкнутость своего тела, не противопоставлял себя природной среде. Тело – одна из бесчисленных точек, через которые непрерывно переливается космическая плоть. Тело не завершено и не отграничено от окружающего мира, изливается в мир и впускает в себя материю. Не сформировались ещё представления о «прикреплении» к каждой душе определённой телесности. Поэтому язычник так легко отождествлял себя с природными существами и предметами, и потому в языческом мире так безболезненны метаморфозы – превращения существ.

В искусстве древней Месопотамии различные части человеческой фигуры изображались соединенными между собой механически, а не органически. Взор художника сосредоточен не на целом, а на деталях, пытается вычленить и изобразить их с наибольшей ясностью и функциональностью, что достигается за счёт образа целого. Каждая из частей тела независима от других, нос изображался в профиль, а глаз прямо и очень большим; плечи прямо, а ноги в профиль; борода в виде ритмически расположенных завитков. Сочленение различных органов в телесное единство осуществлялось по общим для всей природы принципам ритма и симметрии. Таким же образом символически изображались детали пейзажа: горы – в виде штриховки на заднем плане, вода – завитками волн. Это говорит о том, что в культуре Месопотамии не было представления об индивидуальности человеческого тела. Человеческое существо воспринималось как частица общекосмического целого и ритма, а органы человеческого тела принадлежали ему не более чем космосу в целом. Представления о человеке не индивидуализированы.

В греческой культуре человеческая фигура изображалась как гармоничное единство, тело участвует в движении каждого члена. Но греческая классика типологична, и в этом смысле внеперсоналистична. её интенция в обобщении, в поисках общей гармонии, в формулировании её типических закономерностей. Индивидуально-личное при этом ускользает от наблюдения, и если попадается в поле зрения, то воспринимается как частность, нарушающая общую гармонию, как внезаконное исключение, как проявление хаотического бунта. А.Ф. Лосев писал о платонизме: «Тут нет личности, нет глаз, нет духовной индивидуальности. Тут что-то, а не кто-то, индивидуализированное Оно, а не живая личность со своим собственным именем. И нет вообще никого. Есть тела, и есть идеи. Духовность идеи убита телом, а теплота тела умерена отвлечённой идеей. Есть прекрасные, но холодные и блаженно равнодушные статуи».

Истину персонификации бытия несёт в мир христианство – религия Богочеловека. Поэтому христианская культура породила наивысшую цивилизацию (в которой, вместе с тем, немало ложного и греховного, порождённого человеческим титанизмом). Христианство вместо античной де-индивидуализации – растворении человека в космосе или в безличной божественности – провозглашает абсолютно личный характер отношения человека с Личным Богом. Это установка на персонализацию мира. Не человек спасается вселенной, а вселенная преображается человеком: «Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих…» (Рим. 8, 19). В истории по мере прорастания христианской истины всё больше обнажался богочеловеческий смысл её. Но этот процесс не был однозначным – одновременно с христианским персонализмом в европейской культуре усиливалась антихристианская реакция, в которой сгущались антиперсоналистические стихии.

Персоналистическая направленность христианства впервые стала осознаваться в конце Средневековья. Средневековая культура, казалось бы, подавляла всё индивидуальное и личностное. Но цельный религиозный жизненный уклад выращивал сокровенную духовную основу личности. Средневековое христианство – это эпоха мучительного формирования личности, личностных ценностей, завещанных христианским благовестием. Средневековая духовность создала аскетический «панцирь», ограждающий душу человека от языческого нивелирующего космизма. В охраняющем и ограничивающем лоне средневекового спиритуализма нарождалась духовная индивидуальность. В образах рыцаря и монаха ковался мирской и духовный облик личности. В рыцарской и монашеской аскезе, за оградой обрядов, ритуалов и повинностей формировалось ответственное и свободное существо, предощущающее свои небесные обязанности и взыскующее свои вечные права. Таким образом, в глубине своей средневековье не подавляло личность, но закладывало духовные основы для прорастания личностного достоинства в истории.

Но в сфере христианской культуры была сильна языческая стихия. Обе тенденции сосуществовали и были разъединены ощутимой границей. Рецидивы языческой стихии были узаконены и локализованы в пространстве и времени. Наступали моменты, когда для снятия накопившейся усталости временно ослабевало персоналистическое напряжение духа, и на поверхность жизни выплескивались древние стихии – жизнь превращалась в карнавал. Маска – обязательный атрибут карнавала – скрывает индивидуальное лицо за типичным, личность за личиной. В карнавале отменялись индивидуализирующие границы: человек вновь ощущал себя слитым с природной стихией в образах людей-зверей, людей-растений, антропоморфированных природных явлений. Отменялись структурирующие нормы, и буйство космической плоти захватывало всех в хаотическом вихре, всё перетекало друг в друга и переходило одно в другое. «Карнавал» – это время и место, где происходило временное низведение всего возвышенного и духовного до низменного и плотского. На переднем плане карнавальной жизни – космическое тело, описанное в произведениях Босха и Брейгеля. В этом гротескном теле (согласно М.М. Бахтину) преобладает телесный низ: в акцентировании анально-эротических и пищевых функций, в обилии выпуклостей и отверстий, связывающих тело с природной стихией и нарушающих целостность организма. Тело – песчинка, включенная в круговорот космических смертей и рождений. Рецидивное языческое ощущение тела утверждало его не-индивидуализированность, тело – это всплеск земной стихии, который и возвращается в землю без остатка. В «карнавале» торжествовало вечно обновляющееся природное родовое начало – универсальное и бессмертное, тело же, как и воплощенная индивидуальность, – преходяще, перетекаемо, небытийно по существу.

Самосознание личности в христианском мире впервые началось в Возрождении. Но Возрождение только вскрыло и сделало явным содержание глубинного процесса. В исходе Средневековья человек ощутил необъятные силы собственной индивидуальности – потенциал, накапливаемый средневековой личностной аскезой. Раннее Возрождение было началом христианского самосознания возросшей вдруг личности. Первые импульсы этого процесса были дерзновенными, но духовно чистыми порывами самоопределения христианской личности. Данте, Петрарка, Джотто – на Западе, Феофан Грек, Дионисий, Андрей Рублев – в России, – это выражение начального самоощущения христианского персонализма. Но этот процесс активизировал и антиличностную, в том числе и индивидуалистическую, реакцию.

Возрождение оказалось моментом болезненного кризиса – перехода из одного духовного возраста в другой, но и срыва при этом переходе. Возрожденческий человек не столько осознал, сколько почувствовал вдруг необъятные силы индивидуума и влечение к неограничиваемому проявлению этих сил. Это было естественное чувство выхода из-под младенческой опеки в отроческую самостоятельность. Тесные пелены матери-Церкви сняты и с презрением отброшены, человек с упоением начинает двигать членами, ставшими вдруг такими мощными. Зарождается любование собственным величием и силой, своевольной безотчетностью, открывшимися после снятия риз Средневековья. Человек с упоением пробует свои силы во всём и на всём. Напряжение личностного роста срывается в индивидуализм. Возрожденческий индивидуализм перерождается в титанизм и тяготеет к сатанизму. Раскрепощенные и культивируемые в человеке природные стихии захватывают и порабощают его. Рост индивидуалистического произвола явно опережал рост личностного самосознания.

Такого рода расколотость и дисгармония – симптом исторического криза – переходного возраста. Человек Возрождения резко оторвался от предыдущего состояния, от предшествующей культуры. Он вдруг ощутил пропасть между своим «сегодня» и своим «вчера». Новому самоощущению раскрепощенного природного индивида больше соответствовал и импонировал древний языческий натурализм, нежели христианский спиритуализм. Этим во многом и объясняется отталкивание от средневекового спиритуализма и «возрождение» античности. Только что выделившемуся из средневекового коллективизма возрожденческому инфантильному индивиду легче было понять себя, тем более – оправдать себя в формах дохристианского мироощущения, которое не требовало духовного самоограничения и дисциплины. Вся эпоха Возрождения и является возрождением дохристианской и внехристианской духовности, как реакция на возросшее и возрастающее самоощущение христианского персонализма.

Христианство утверждало самоценность личности и выделяло её из природных и социальных стихий. Но ощутив в Возрождении определённого рода независимость от космических и исторических сил, человек не сумел обрести духовных основ личностного самостояния, не осознал принципиальной иноприродности человека, попытался овладеть материей по её же законам, – в результате попал в рабство безличной законосообразности природы и истории.

Духовное противостояние в христианском мире всё более сказывалось на всех областях жизни. В культуре формировались персоналистические ценности, в жизни распространялись персоналистические принципы. Но как реакция на творческое персоналистическое усилие мобилизовались антиличностные стихии. Эта поляризация всё более определяла историю европейских народов с конца Средних веков. Рост самосознания личности сопровождался выплеском индивидуалистических и коллективистских стихий, которые стремились опрокинуть формирование личностного начала в истории, взорвать рост личности в самостном индивидуализме или растворить его в безличном коллективизме.

С XV века по всей Европе резко усиливается мировосприятие, в котором развиваются механистические представления. Человек всё более воспринимался не как образ и подобие Божие и венец творения, а как подчиненная часть, элемент некоего безликого целого, которым мог быть космос, природа, государство или Церковь. Но человек неизменно оказывался деталью механизма. Его душа теряет самодостаточность, а жизнь самостоятельность. Это нельзя трактовать как возврат к средневековому «безличному» миросозерцанию, которое взращивало и определяло иерархию внутренних ценностей личности. Складывалась культура деперсонализации. Это анти-тео-антропоцентрическое мироощущение внедряло определённый человеческий тип, боящийся метафизической свободы, стремящийся всё регламентировать и всему предписать окончательное место по случайным и частным мотивам, подозрительно относящийся к качественному многообразию жизни, склонный к среднему варианту. Это человек ограниченного, но своевольного ума, робкой, но горделивой воли, скованного, но претенциозного чувства, которое ждёт случая бесконтрольно разнуздаться.

Персоналистическое преображение требует целостной жизни и цельности характера, непрестанного творческого усилия и дерзания, непрерывного труда и ответственности за содеянное. Всё это возможно при духовном самовоспитании и нравственном самоограничении, чёткости и твёрдости в выборе. Невыносимое напряжение персонификации рождает соблазн сбросить его бремя. Это искушение метафизической безответственности и беззаботности преследует христианское человечество, вынуждает отказаться от бремени личного решения и действия, искушает делегировать свои неотчуждаемые небесные полномочия какой-нибудь мирской данности. При этом выигрывается жизнь упрощённая и гарантированная, но проигрывается высшее значение жизни. Путь личного крестонесения ведёт через распятие и смерть к свободе и преображению, отказ же от крестонесения бытия приводит к безысходному рабству.

Эта угасающая тенденция возобладала в Новое время, хотя были сильны и духовные потенции христианской культуры, аккумулированные в Средневековье. Явленный ныне антихристианский образ жизни и бездуховный облик человека складывался уже внутри самоупоенной индивидуалистической цивилизации на Западе, и в секуляризованном обществе в России. Волна антихристианской стихии Нового времени была реакцией на самосознание христианского персонализма, она впитала соблазны и заблуждения христианской культуры и истории.

Итак, дохристианское мировосприятие обращено к космосу и природе, к человеку же только в связи с природой. В средневековье человек рассматривался как составная часть Божественного порядка, но часть, несущая отблеск Божественной природы. Новое время декларировало безрелигиозное самоутверждение человека, мировоззрение искажается гипертрофированной рационализацией и натурализмом. В гуманизме произошло раскрепощение индивидуалистического своеволия и титанической самости – природного самоутверждения индивидуализма. Начиная с Шеллинга и Кьеркегора на Западе, Пушкина и Достоевского в России – начинается поворот культуры в сторону индивидуального конкретного человеческого существования в его духовном измерении. Через философию жизни и экзистенциализм осознается специфика личностного бытия, основы которого даны христианством.

Экзистенциальная философия пытается ориентировать мысль на собственно человеческое существование. Как реакция на рационалистическую онтологию, современный экзистенциализм прав в утверждении первичности личностного бытия, в раскрытии его динамики, но не прав родовым атеизмом. Наиболее целостную форму обрела русская персоналистическая экзистенциальная философия, на основе патристической традиции переосмысливающая современные проблемы. «Человек есть личность, потому что Бог есть Личность» (Н.А. Бердяев). И если Личность, Ипостась Бога не только эссенция, но и экзистенция, то и природа человеческой личности экзистенциальна.

 

 

 

Личность – это вечный индивидуальный дух в воплощенном состоянии. Наиболее воплощенными типами личности являются творческий гений и христианский святой. Их духовное «Я» наиболее индивидуально, целостно, монадично и многогранно. Гений и святой наиболее открыты бытию, жизни, наиболее воплощены и, вместе с тем, приобщены к высшему бытию. Гений имеет специфические и глубокие отношения с духовными планами бытия, выносит из них творческий опыт, открывает новые истины и ценности, нормы добра, формы красоты, формирует новые идеалы. «Гениальность – святость дерзновения, а не святость послушания» (Н.А. Бердяев). Святой является живым воплощением вечных ценностей. Он не формулирует духовные идеалы, а реализует их в собственном облике и судьбе. Это два магистральных пути персонификации бытия.

Персонификация – это восхождение, возвращение души на небо с преобразованной плотью: Христос воскрес не в чистом духе, а в преображенном теле. Духовное восхождение-самоуглубление увеличивает бремя плоти. Чем выше пик духовного восхождения, тем шире основание пирамиды воплощения; чем мощнее духовный творческий импульс, тем тягостнее груз жизни. Увеличение бремени бытия усиливает крестные страдания человека. Крест личного бытия возрастает одновременно и по духовной вертикали, и по космической горизонтали.

В судьбе гения и святого проявляется трагедия крестонесения личности: возвышение в бытии усиливает притяжение небытия, самосохранение требует непрерывного творческого усилия. Личность призвана к преображению мира, к творению в нём Новой Реальности, не творить – значит не жить. Подлинное творчество – это не род занятий, а образ жизни. Человек призван взять на себя ответственность за всё, что входит в сферу свободы и власти личности, открыться космосу,  одухотворить мир предметный. Смысл творческого акта в том, чтобы начала, существующие сами по себе в раздрании и раздробленности, собрать в космическую гармонию, соединить творческим звеном и запечатлеть в них новый творчески образ. В результате душа оказывается полем встречи противоположных сил и стихий. Гений и святой наиболее личностны и в том смысле, что открыли душу космической плоти как материи творчества.

Таким образом, личность поставлена в такую экзистенциальную ситуацию, когда для сохранения своего «Я» она должна активно творчески самоутверждаться. Чтобы жить, человек должен творить. Прекращая творческую борьбу, человек не остается на достигнутом, а неизбежно деградирует. Опыт гения и святого вскрывает трагические обстоятельства духовного пути личности.

 

Гений – наиболее целостный, углубленный, многогранный человек, остро ощущающий и всецело реализующий своё творческое призвание соучастия в Божественном миросоздании. Подлинные гении отличаются от демонических натур, от так называемых «черных гениев», обладающих выдающимися талантами, но из-за сатанинской гордыни использующих их во зло, – на борьбу с Божиим творением и на разрушение богочеловеческого образа бытия. Соблазн богоборческого титанизма подстерегает гениальность, и защитой здесь может быть только смирение творчества: свобода против произвола, сотворчество Богу вопреки тотальному самоутверждению.

Творчество для гения является формой самосозидания, поэтому он не может жить не творя. Душа гения наиболее монадична, цельна, её проявления в наибольшей степени подчинены экзистенциальному центру личности. Если психическая болезнь – это, прежде всего, раскол душевного единства, то гений олицетворяет наивысшую степень душевного здоровья. Но жизнь творческого гения представляет собой необыкновенно интенсивное преображение мирового хаоса и бессмыслицы. Творческая личность отличается повышенным беспокойством, неудовлетворенностью мирской обыденщиной, ибо она наделена большой чуткостью к новизне. В гении кристаллизация личностного «Я» сопровождается наибольшим раскрытием миру, он находится в наиболее близких отношениях с космосом и вещным миром: «Человек тем более гениален, чем большее значение имеют для него все вещи» (О. Вейнингер). Жизнь гения – это духовный подъём, но одновременно и принятие потока космической плоти. Поэтому взору гения открыты и небеса, и преисподняя. Душа его вмещает противоположные стихии, которые разрывают её. Для сохранения единства «Я» необходимо непрерывное творческое усилие, соединяющее новым смыслом изначально разъединённое.

Такая поляризация увеличивает напряжение душевной жизни, так как центробежные стихии разрывают душу. Для сохранения единства личности гений вынужден создавать новую духовную скрепу, совершить акт творчества. Это возвышает творца в бытии, но и расширяет основание «пирамиды» – поле принятой плоти. Чем выше восхождение, тем большее бремя мировых реальностей замыкается в душе человека: по мере возрастания личностного начала разрастается сфера осваиваемого космоса. Всё больше стихий врывается в душу, что требует всё большего напряжения для самосохранения. Чтобы сохранить единство личности, вновь необходим скрепляющий творческий акт, который вновь возвышает душу гения, но и увеличивает бремя плоти... Гений попадает в «безысходную» ситуацию: чем больше он творит, тем больше он должен творить во имя самосохранения – постоянно творчески самоутверждаться. Жизнь гения становится всё более внутренне трагичной, и в этом крест гениальности.

Гений настолько воплотился, что мировая плоть разрывает душу и некоторые её сферы могут выпадать из-под контроля «Я». Над гением висит дамоклов меч сумасшествия. Он вынужден непрерывно спасаться от безумия постоянными творческими актами, сцепляющими душу в единство. Как только гений перестает творить, он превращается в безумца, либо сбегает в алкоголизм, наркоманию... Таким образом, одновременно с центростремительными силами в душе творца разворачиваются центробежные стихии, которым сопутствуют настроения отчаяния, тоски, апатии, отражающие тягу к освобождению от невыносимого творческого бремени. Эта необыкновенно сложная внутренняя жизнь с точки зрения обыденного рассудка выглядит аномальной. По формальным признакам почти каждому гению можно поставить психиатрический диагноз, что и делалось неоднократно. Так сонмом психиатров в 20-е годы были вынесены диагнозы: Пушкину – психопатия, Толстому – шизофрения, Тургеневу – истерия, Достоевскому – эпилепсия. Клиническая картина в данном случае вполне накладывалась на душевную жизнь писателей. Но психиатры не могли заметить главного: душа гения не вмещается в рамки категорий психиатрии.

У гениального человека от чрезвычайного творческого напряжения может нарушиться единство психики, поэтому гению нередко свойственны черты шизоидности, психопатичности, либо истеричности. Но это не означает, что его состояние можно свести к клиническому заболеванию. Род «гениального безумия» не является клиническим сумасшествием, но гений находится под постоянной угрозой раскола сознания, душевной болезни. Гений впадает в болезнь либо при добровольном отказе от творческой миссии, либо при надрыве и срыве от невыносимого творческого усилия. Драматическая внутренняя жизнь гения нередко проходит на грани человеческих сил. Чем выше восхождение, тем больше мировых реальностей замыкается в душе, и тяжесть их опрокидывает душу в небытие. Чем больше степень воплощённости, тем явственнее угроза небытия, и тем сильнее искушение уйти в небытие, притягивающее облегчением невыносимого жизненного усилия. Бремя бытия может оказаться непосильным для гения, в котором могут подспудно формироваться стремления вырваться из-под творческого гнета.

Иногда творец, стремясь снять невыносимое творческое напряжение, даёт ход подсознательным влечениям к самоуничтожению. Подобное тяготение к роковой развязке заметно у Пушкина и Лермонтова в последний период их жизни: большое количество вызовов на дуэль, отказ резко изменить образ жизни, что в данном случае было бы спасительным. Гении отдались течению рока, который они могли бы, но не пожелали преодолеть. Без понимания этой линии в их судьбе невозможно сполна осознать случившееся. И это свидетельствует: чем выше пик личностного бытия, тем большая пропасть небытия разверзается у ног человека.

 

«Безумие святости», так же как и «безумие гениальности», – следствие принятия наибольшего бремени бытия. В личном опыте сораспятости Христу святой достигал таких форм жизни и мысли, которые не вмещаются в мирские формы. Святой обретал невиданные в его исторической среде нормы, прокладывал новые пути. Высший опыт крестонесения, к которому призван каждый человек и который являет «Божию силу и Божию премудрость» (1 Кор. 1, 24), нарушает привычные жизненные устои и потому отвергается обществом. Жития святых свидетельствуют, что дерзновенный опыт святости почти всегда осуждался современной ему церковной ортодоксией. Если для погрязших в мирской жизни опыт святости выглядел безумием, то для современной ему церковной иерархии он нередко казался соблазном.

Святость и гениальность – наивысшие формы проявления личности. Наиболее прямой путь к личной святости – монашеская аскеза – это путь не только самоумаления, но одновременно и мощное личностное самоутверждение: «Монашество есть (или, по крайней мере, должно быть) исключительное проявление личности, яркое свидетельство персонализма, не уживающегося с окружающим обывательством» (арх. Киприан).

С другой стороны, душевный строй святого слагался под воздействием иномирных ценностей и потому святой мог частию терять эмпирические связи с миром и обыденную ориентацию в нём. Эта запредельность тоже воспринималась как патология. Духовный подвиг святости требует такого напряжения, что душа святого может подвергаться некоторой дезинтеграции. И такое выражение большого духовного напряжения тоже могло выглядеть как «странность» или безумствование. Как и гению, святому можно поставить какой-либо диагноз в духе современной психиатрии. Но будет ли он истинным, если за пределами научных представлений остаётся наиболее существенное из душевного строения личности?

Наиболее характерным примером «безумия святости» является юродство ради Христа. Тип святых-юродивых встречается только в России. В католической Европе русских святых-юродивых напоминает Франциск Ассизский. Человеческое сознание подчинено нормам цивилизации и порабощено обыденностью, оно мало мотивируется сферой должного. Юродство ради Христа – это отказ от обыденного рассудка, подчинённого законам мира сего, во имя Разума Божественного: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом…» (1 Кор. 3, 18-19). Спаситель задал образ проповеди юродством: «Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?.. Ибо, когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих. Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие…» (1 Кор. 1, 20-23).

Остро переживая несоответствие мира Христову Логосу, юродивый отказом от мирского разума обличает мирские ценности перед лицом Самого Разума: «безумием мнимым безумие мира обличать» (церковное песнопение). В обыденной жизни юродивый выглядит безумцем. «Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых; и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, – для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом»(1 Кор. 1, 27-29). Святой-юродивый смиренно отказывается от индивидуального сознания и воли, доверчиво вручает Богу свою свободу, растворяя себя в Боге, поэтому его именуют человеком Божиим. Эксцентричным поведением юродивый прикрывал своё благочестие, «бежа славы от человек». При этом в обличительном юродстве может сказаться и голос Божий, устами святого вещать Божественный Разум (прозорливость, провидение, пророчество).

Пик Голгофы – в запредельной неземной вышине. Смысл происходящего на ней непонятен суетящемуся существованию у её подножия. Как распятие Христа для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, так и сораспятость юродивого Христу воспринимается мирским рассудком как безумие. Христианский подвижник выглядит безумцем с точки зрения мира сего: «Но мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога… Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всём, а о нём судить никто не может» (1 Кор. 2, 12.14-15). Духовный человек удаляется от мирского, всходит на Голгофу, с высоты её вещает то, что не укладывается в рамки обыденных представлений: «Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих; но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей, которой никто из властей века сего не познал; ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы» (1 Кор. 2, 6-8).

 

Отказываясь от крестонесения личности, человек замутняет образ Божий в себе и разрушает собственные духовные основы. Предательство человеческого назначения может обретать различные формы: служение идолам или духам зла, порабощенность обыденностью, уход в наркоманию, в болезнь... Но душа остаётся ответственной за развоплощение. Клиническое сумасшествие, в отличие от «безумия» гениальности и святости, является формой не-довоплощённости личности. Патологическая недовоплощенность может иметь различные причины: либо срыв импульса воплощения по независимым от души обстоятельствам, либо своевольный отказ от воплощения.

Каковы метафизические признаки сумасшествия? У здорового человека многообразие душевной жизни объединено его «Я» как метафизическим центром личности, на всех жизненных проявлениях отражён его неповторимый облик. Его поступки исходят из одной инстанции и группируются вокруг неё. Душевная болезнь – это, прежде всего, потеря контроля «Я» как субстанциального стержня личности, что ведёт к расщеплению души и сознания на самодовлеющие сферы. Стержень личности размывается, ослабевает личностное самополагание, душу затопляют безличные стихии, которые и определяют состояния человека. Сферы души атомизируются, входят в противоречие друг с другом. Точка самосознания индивидуального «Я» безвольно «дрейфует» по ним, в результате человек впадает в различные несвязанные и неустойчивые состояния. Единство личности распадается.

Психосоматические заболевания  в большинстве своём не зависят от волеизъявления человека, поскольку причиной их являются нарушения физических функций извне. Душа может недовоплотиться от надрыва под безмерной тяжестью хаоса, разрушающего физическую конституцию и духовный облик человека. Это может произойти при случайных, роковых, фатальных обстоятельствах: от травм, болезней, которые независимы от непосредственного самополагания человека. При этом индивидуальное сознание заглушено, его голос явственно неслышим в мирской жизни, контроль «Я» над душевной жизнью сохраняется в искажённых формах или по периферийным каналам. Таковы некоторые формы олигофрении – слабоумия. При дебильности, имбецильности, идиотии метафизический центр души остался за пределами мира сего, а периферийная душевная сфера с частично одушевленной плотью странствует по миру.

Но в большинстве своём психические заболевания являются формами отказа от творческого назначения личности, от вселенской свободы и ответственности, от утверждения бытия. Душа может совершить акт отвержения себя до вхождения в мир, либо в самой жизни, либо там и здесь. Предмирно принимая бремя воплощения в конкретном месте и времени, душа может не проявить должной энергии, испугавшись грядущей миссии или изменяя ей. В результате в жизнь является недовоплотившийся человек. Искажение физической конституции человека может быть заложено до воплощения в миру, либо в момент рождения, что формирует основу душевной болезни (некоторые случаи олигофрении, шизофрения, эпилепсия, маниакально-депрессивный психоз, психопатия). Может быть и так, что внешние органичные поражения оказываются поводом для души бессознательно «разрешить» себе отказаться от дальнейшего напряжения воплощения.

Психогенные же – чисто психические болезни являются результатом волеизъявления души при жизни, хотя оно может совершаться и глубоко подсознательно (неврозы, истерия). Человек вытесняет из сознания видение жизненной миссии. Душа прячется в болезнь от бремени бытия личности. Невротик, например, вытесняет из сознания факт принципиальной трагичности личностного бытия, изначальной конфликтности душевной жизни. Это, как писал Пауль Тиллих, «конфликты между бессознательными стремлениями и репрессивными нормами, между разного рода стремлениями, пытающимися овладеть центром личности, между воображаемым миром и переживаниями реального мира, между стремлением к величию и совершенству – и сознанием своего ничтожества и несовершенства, между желанием быть принятым другими людьми или обществом, вселенной – и переживанием своей отверженности, между волей быть и невыносимым бременем, налагаемым на бытие открытым или тайным желанием не быть».

Невротик не разрешает экзистенциальные проблемы, а вытесняет их, выстраивая систему невротической защиты: бредовых фикций и больных иллюзий. У него не реализовываются и ложно сублимируются  многие творческие потенции, что тоже искажает характер человека. Самополагание невротика исходит не из личностного центра, а на фиктивной основе утверждает нечто частичное, периферийное: приписывание себе несуществующих качеств, навязчивость, страхи, тревоги по поводу иллюзорных опасностей и нежелание видеть опасности реальные. У душевнобольного искажаются отношения с бытием, космосом, вещами. Он принимает второстепенные признаки предмета за сущностные, или наделяет предмет несуществующими качествами. Болезнь, в данном случае, означает жизнь в иллюзорном мире. Таким образом, невроз – это такая попытка избежать угрозы небытия (содержащуюся во всякой экзистенциальной проблеме), которая ведёт к отрицанию самого бытия.

Безумным становится человек, отказавшийся от бремени творческого самосозидания. Его душа теряет единство и разрывается на части стихиями хаоса. Отдельные периферийные сферы души могут приобретать различного рода призрачные формы существования, вселяться в другие существа, присоединяться к разнообразным стихиям, персонифицируя их. С другой стороны, безличные силы вторгаются в душу и приобретают в ней самостоятельное существование, – оттого в безумце сильно выражаются сумеречные сферы. В безумце может проявиться и высшее соизволение, и произвол космических стихий, но собственное «Я» совершенно безвольно. Так как в больной душе разрушена духовная защита, она легко подвержена вторжению злых духов, многие психические болезни являются формами одержимости бесами. Обезличенная мутная душа становится плацдармом беснования зла в мире, её плоть оказывается орудием злых сил. В таких случаях всяческое лечение извне, а также всякие попытки самовосстановления личности безрезультатны без предварительного изгнания бесов с помощью известных средств христианской аскезы и молитвенной помощи Церкви.

Обыкновенно мы видим душевно-больного на фоне людей здоровых, где он выглядит оригинальным субъектом. Но когда больные находятся вместе, можно заметить, что здоровые люди индивидуальны, неповторимы, душевно же больные однообразны, их реакции, поведение схожи до деталей, их действия легко предсказуемы (несмотря на полную их спонтанность). К ним правомерно подходить как к типу, а не как к индивиду. Потеря личностного облика неизбежно ведёт к порабощающей механистичности поведения. Оттого разные формы душевного рабства (мания обогащения, власти) схожи по механизмам проявления с безумием.

Самоубийство – это отказ от бремени бытия. Оно является величайшим грехом в христианстве, ибо личность призвана Богом прожить жизнь и выполнить в ней свою миссию. Нередко сбегание в психическую болезнь является результатом балансирования между страшным грехом самоубийства и непосильным бременем личностного бытия.

Душевные болезни из-за нарушения физической конституции человека могут быть не только результатом греховного выбора самой души, но и греха кого-либо из близких (наследственность, врожденность, внутриутробные или родовые травмы, влияние среды обитания). Соборная взаимная ответственность душ существует уже предмирно. Если в мир пущен не человек, а его тень, и в его оболочке господствуют античеловеческие стихии, то метафизическую ответственность за это и за зло, совершаемое этим существом, несут все, кто причастен к недовоплощению.

Существуют эмпирические критерии различения метафизических причин душевной болезни. Есть тип сумасшедших, которых в народе принято называть блаженненькими, дурачками. Они, как правило, не совершают прямого зла, характер их инфантилен, они беззлобны, непосредственны и беззаботны, на них лежит печать недовоплощённости, но не греха. На душе же, отказавшейся от воплощения по собственной воле, запечатлен изначальный грех, она творит зло. Безумцы в Евангелиях называются бесноватыми, их излечение означает изгнание злых бесов. Это говорит о виновности души, впавшей в безумие, то есть отдавшейся злу. Уход в сумасшествие является отказом от духовного самоконтроля, ответственности и отдание себя во власть злых сил (нестроение сил). В конечном итоге душевная болезнь ведёт к умалению образа Божия в человеке, разрушению триипостасного единства личности и развоплощению.

Душа, отказавшаяся от свободы и впавшая в произвол, несёт за это ответственность, поскольку изначально сотворена свободной и в глубочайшем падении сохраняет возможность возвращения к свободе. Даже отказавшийся от свободы человек сохраняет потенции свободы и способен обратиться к помощи Божией, к спасению. Рука помощи протянута к человеку в любых обстоятельствах – в этом беспредельное милосердие и любовь Божия. Поэтому большинство безумных душ метафизически-нравственно вменяемо. Они несут ответственность перед Творцом за недовоплощённость и его последствия, хотя социально-нравственно могут быть и не вменяемы, ибо с точки зрения земного сознания совершают поступки неосознанно. Поэтому сумасшедшие подлежат не человеческому, а только Божественному суду. На этом основана юридическая норма, по которой сумасшедшего можно и должно изолировать – оградить общество от зла, но над его жизнью люди не властны.

 

Виды безумия и сумасшествия редко встречаются в чистом виде, в большинстве смешаны. К судьбе творца примешано нетворческое, а в судьбе гения – много негениального. У гения могут быть элементы или периоды душевного заболевания. Иногда невменяемый человек вдруг прорывается в высшие миры и через бредовые фантазии проглядывают пророческие образы. Человек призван быть личностью всегда и во всём. И в этом смысле он обязан сполна сознавать свои духовные возможности и соотносить их с обязанностями земного назначения. Личность должна до конца бороться за своё телесное, душевное и духовное здоровье, ибо нам даны силы для выполнения вселенской творческой миссии.

 

 

 

Современная психиатрия руководствуется позитивистским мировоззрением. Её методы разлагают живую душу на мёртвые составляющие, затем механическими манипуляциями пытаются добиться сверхъестественного результата: оздоровить душу человека, возродить её единство. Атеистический фрейдизм, например, редуцирует – низводит душевную и духовную жизнь человека к простейшим функциям. Основаниями личности объявляются бессознательные влечения или инстинкты: безличный поток либидо (пансексуализм); три великих инстинкта – инстинкт сохранения жизни (самосохранение), инстинкт поддержания жизни (питание), инстинкт продолжения жизни (половое влечение). К этому может добавляться инстинкт смерти (танатос-инстинкт). Либо душевная жизнь человека целиком определяется конфликтом «объективных» сил, исходящих из биологической сферы (Оно) и установок общества (Сверх-Я). Полем же борьбы является сознательное Я, которое, в свою очередь, оказывается результатом трансформации низших влечений, их сублимации – переключения на социальную и творческую деятельность. Таким образом, так называемые глубинные механизмы душевной жизни примитивизированы, духовная природа личности, специфика бытия человека остаётся за пределами наблюдения, либо разоблачается в качестве иллюзии. Но при этом фрейдистский психоанализ претендует на философские обобщения, на восстановление единства души.

С другой стороны, традиция лекарственной психиатрии «решает» душевные конфликты радикальным способом: психотропные средства примитивизируют психику, разрушают духовность. Душевный конфликт, который может являться результатом или попыткой решения важнейших экзистенциальных проблем, заглушается путём разрушения той сферы психики, на которой он возникает. Лекарственные средства в психотерапии большей частью используются на грани преступной безответственности и ведут к разложению облика личности. В лучшем случае психотропные средства подавляют симптомы болезни. Но как невозможно излечить органическое воспаление «сбиванием» температуры, так же невозможно вылечить душевное расстройство, сковывая его проявления. И только в редких случаях, объясняемых надпозитивистской мудростью психиатра, лекарственное лечение помогает человеку сэкономить душевные и физические силы, направить их на разрешение экзистенциального конфликта – источника болезни.

Атмосфера современных психолечебниц не способствует оздоровлению, но усугубляет душевное расстройство. Общепринятые отношения к больному культивируют насилие и закрепляют патологию. Современный психиатр относится к больному как к сгустку материи, в котором необходимо заглушить одни функции и развить другие. Критерии здоровья и болезни произвольны. Методы и средства лечения по большей части оказываются паллиативами – средствами, временно облегчающими проявления болезни, но не излечивающими её. В науке лечения души сложилось совершенно бездушное, антидуховное отношение к человеку. Прежде всего, потому что мировая психиатрия не видит в больном вечную человеческую душу, которая в той или иной степени ответственна за бегство от реальности, а значит, в принципе вменяема. Либо душа вытеснена из реальности определёнными катастрофическими обстоятельствами и нуждается в помощи для своего довоплощения. Психиатрия не апеллирует к единственному источнику душевного здоровья – представительству души в вечности. Поэтому она не ощущает и не приводит в действие неисчерпаемые запасы духовных сил человека.

Если психиатрия претендует на врачевание человеческой души, то, прежде всего, она должна признать субстанциальность и вечность души человека. Это возможно только в религиозном мировоззрении. Таким образом, психиатрия для достижения ею же поставленных целей должна стать религиозной и основываться на христианской психологии: признании небесного происхождения души, её вечности и богоподобности, творческого назначения, крестонесения бытия. Если техника секуляризованного фрейдистского психоанализа вскрывает даже внутриутробные состояния человека, то христианский психоанализ призван обнажать не позитивистские тени душевной жизни, а её онтологическое содержание, смысл назначения в предстоянии перед вечностью, а не перед прахом земли. Христианская психотерапия должна целостно врачевать душу, а не убирать одни состояния за счёт других. Христианский психотерапевт призван оказывать помощь в решении наиболее важных проблем бытия и спасения, а не стремиться облегчить состояние за счёт понижения духовного уровня и снятия самих экзистенциальных проблем. Христианская психиатрия может не облегчать бремя человеческого бытия, не скрывать от человека изначальный трагизм – крестонесение и сораспятость его жизни, а поддерживать человека в исполнении его небесного назначения. В этом христианский психолог и психиатр приближаются в своих функциях к священнику: помогают человеку обрести и пройти путь спасения души, но, в отличие от священника, оздоровляя её эмпирическими средствами. С другой стороны, христианский священник, поставленный Богом и наделённый Его благодатью для спасения человеческих душ, должен становиться всё более душеведом.

Врач-психиатр призван нести ответственность, как и священник, перед вечным образом личности, а не перед формами земного праха. Священник заботится о спасении души, напоминает об этом и стремится наделить идеалами и ориентирами, способами приобщения благодати Божией, помогающими человеку найти путь спасения. Психиатр же должен стремиться восстановить утерянные душой силы и функции, поправить искаженную плоть и психическую органику. Священник помогает пробудить в душе стремление к горнему. Психиатр же должен стремиться не к созданию душевного комфорта и внутренней бесконфликтности пациента, а помочь душе полнее войти в мировую плоть, сконцентрировать и прояснить в формах плоти свой духовный облик. Священник взывает обрести и сохранить высшие ценности, психиатр же должен заботиться о том, чтобы человек в борьбе за эти ценности не терял себя, но всё более обретал земное соответствие собственному небесному образу. Священник открывает образ Истины и помогает Её принять, сподобиться Её благодати. Его область – дух и вечная душа. Область же врача психофизическая. Искажение духовной позиции приводит и к физическим отклонениям, и душа, таким образом, может подвергаться действию вторичных физических симптомов. Далее, врач способен помочь человеку осознать ситуацию вплоть до метафизических её измерений (психоанализ). Методология врачевания должна объединять два аспекта в акте осознания: технический и духовный (волю к осознанию).

Психическая, то есть душевная болезнь, есть недовоплощенность души. В болезненном состоянии души возникает раскол между воплотившейся и невоплотившейся её частями. Метафизический центр души не вошёл, как был призван, в мир и потому личность, лишённая стержня, не способна собраться в единство. Душевное единство может нарушаться и потому, что душа по тем или иным причинам теряет земную плоть. Вылечить психически больного – значит помочь человеку довоплотиться, что значит пробудить личность к самосознанию и волю к воплощению, раскрыть осознание сверхценностей, помочь транссознанию войти в плоть. Психиатрия должна, прежде всего, вызвать душу к реальности пробуждением сознания и воли. Плодотворное лечение требует не подавления личности, не снятия с неё бремени выбора, на чём покоится современная психиатрия, а пробуждения личностной свободы и ответственности. Лечение должно быть борьбой не за частичные проявления некоей абстрактной «психики», а за целостный облик личности. Цель – обретение личностью себя, а не ущербный человек со «здоровой», но подавленной, примитивной душой.

Психиатрическое лечение должно иметь две стадии. Такие методы, как психоанализ, психотерапия, могут служить распознанию причин и истории болезни. Их назначение – подкрепить душевные силы, ослабить бушевание телесного и душевного хаоса, создать защитный барьер от внешних подавлений. Собственно лечение должно преследовать восстановление или построение органичного душевного облика личности. Только некоторые из современных методов лечения приближаются к врачеванию души (логотерапия, психоэлевация – «возвышение души»). Христианская метапсихиатрия возможна как синтез достижений современных школ на основе раскрывающихся в христианстве истин о природе и бытии человека. Объектом лечения должна являться вечная человеческая душа в её богоподобности, уникальности и свободе, вселенской ответственности, земном воплощении и творческой миссии.