По свидетельству Евангелий, Иисус не только не отказывается от ветхозаветных чаяний земного «царства Божия», но фактически утверждает их. Противники этой идеи часто ссылаются на слова Иисуса: «Царство Мое не от мира сего». 
    Они не хотят замечать условности этого высказывания, которое продолжается (в той же фразе) так:

Слово «ныне», меняющее смысл речения на противоположный, которое Католическая церковь предусмотрительно, во избежание «смущения умов»,  убрала из латинского перевода, содержится в самых древних и надежных греческих списках этого евангельского текста (νυν). Это слово сохранено в переводах ново-греческом и церковнославянском. Оно также сохранено (в соответствии с греческим текстом) в Библии Короля Иакова (now) и в Лютеровской Библии (nun).

 

Значит, Иисус утверждает, что только в данное время, сейчас, «ныне» Его Царство на земле невозможно, но так будет не всегда.

 

Перед вознесением Иисуса апостолы задают Ему последний, самый главный для них вопрос:

«Не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю»? И получают ответ: «Не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти» (Деян. 1: 6-7).

 

Это совсем не похоже на отрицание Мессианского царства на земле, но скорее может служить свидетельством, что оно непременно будет, и лишь «времена и сроки» пока не открыты Богом.

  Во всем Священном Писании трудно найти другое пророчество, которое было бы выражено столь же прямо и недвусмысленно как пророчество о земном Царстве Мессии. И в то же время ни один другой текст Писания не вызывал столько споров и пререканий. Говоря о душах исповедников, "обезглавленных за свидетельство Иисуса", Иоанн продолжает описание того, что он увидел:

  "Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет. Прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет. Это – первое воскресение. Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом: над ними смерть вторая не имеет власти, но они будут священниками Бога и Христа и будут царствовать с Ним тысячу лет."       20:4-6.

   Спор о царстве Христа на земле начался уже в древней Церкви. Для христиан из иудеев вера в царство Мессии была самоочевидной. Однако среди христиан из язычников многие считали, что ожидание такого царства есть дело недостойное и неблаговидное. По этой причине само Откровение Иоанна лишь после большого сопротивления вошло в канон новозаветных книг.

   Но слишком велик был авторитет тех, кто утверждал подлинность Откровения Иоанна и его пророчества о земном царстве.

   Варнава, апостол из семидесяти; Иустин Философ, живший в начале II века в Эфесе, где незадолго до этого проповедывал сам Иоанн Богослов; Ириной Лионский, ученик Папия – ученика Иоанна; затем Ипполит Римский, Мефодий Патарский, Лактанций – все они оставили письменные свидетельства своей веры, с которыми Церковь не могла не считаться. Нельзя было забыть и о том, что мессианское царство на земле было центральной темой библейских пророков.

   Конечно, сознание христианина не замкнуто на земном существовании. Вечная жизнь начинается для человека с момента его рождения. Земные страдания и радости, трагедия смерти как временного разлучения души с телом – все это лишь первые, хотя и чрезвычайно важные, эпизоды вечной жизни, в которой предстоит и всеобщее воскресение, и встреча на новой земле под новым небом, и бесконечное возрастание в лучах Божественной любви. О перспективах этого возрастания наш сегодняшний разум не в силах даже помыслить:

   "Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его."    1 Кор. 2:9.

   И все же – почему христианин должен отказываться от надежды на победу Иисуса Христа уже на этой земле?

   Может быть, потому, что сама земная жизнь понимается слишком по язычески?

  Может быть, нет веры в то, что реальности земного бытия могут быть пронизаны и одухотворены Божественными энергиями, что Царство Божие может прийти к нам "в силе" (Мр. 9:1-7), что воля Божия может осуществиться не только на небе, но и на земле?

   Во всяком случае, в реальной истории христианства возобладало мнение святого Августина о том, что Христово царство на земле уже наступило и осуществляется через торжество Церкви.

  Особенно сильно это мнение психологически  подтверждалось принятием христианства Империей.

  Евсевий Кесарийский (IV в.) писал, что при виде почестей, которые оказывал император Константин недавно гонимой Церкви, многие верующие думали: не наступило ли уже то царство, которое было предсказано Иоанном?

  Однако буквальное понимание пророчества о грядущем более полном торжестве Христа на земле ушло с тех пор из состава церковной традиции.

  Отвергнутое иерархическим церковным сознанием, искаженное и смутное чаяние тысячелетнего царства стало уделом мятежных движений народных масс, особенно во втором тысячелетии христианской истории.

  Надо сказать, что учение о Тысячелетнем царстве столкнулось не только с недостатком веры в преобразующую силу Божию. Здесь возникла одна очень серьезная трудность богословского порядка.

  Дело в том, что царство Христа в Откровении Иоанна оказывается не вечным, и победа над злом еще не окончательной. Свободны от греха, спасены от "второй смерти" (то есть, очевидно, от духовной гибели) только "ожившие", остальные еще не сделали свой последний выбор. Христово царство кончается мятежом:

   "Народы, находящиеся на четырех углах земли ... вышли на широту земли и окружили стан святых и город возлюбленный. И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их"       20:7-9.

  Возможность восстания против Иисуса Христа, царствующего на земле, представлялась умалением Его силы и величия. Это дало повод Аполлинарию Лаодикийскому (IV в.) утверждать, что Сын меньше Отца, на  том  основании,  что царство Отца вечное, а царство Сына – временное и непрочное. Второй Вселенский собор осудил учение о Тысячелетнем царстве в том его толковании, которое было связано с учением Аполлинария, умаляющем достоинство Сына.

   В противовес этому в Символ веры были включены слова об Иисусе Христе: "Царствию же Его не будет конца".

   Но само учение о земном царстве, если оно не умаляет достоинство Иисуса Христа, не осуждено Церковью.

   Как же все-таки возможно временное царство Христа?  Дело в том, что "Христос" в тексте о Тысячелетнем царстве не обязательно означает именно Иисуса Христа.

   Иисус имеет в Откровении имена: Агнец, Слово Божие и другие, не вызывающие сомнений в том, что они относятся к Нему. Греческое же слово "Христос" не есть имя собственное, оно означает "Помазанник" и может применяться к любому лицу царского достоинства. В древних текстах Откровения Иоанна это подчеркнуто тем, что в главе 20 перед словом "Христос" не стоит грамматический член, обязательный перед именами собственными. В русском языке это равносильно написанию "христос" (не с заглавной, а со строчной буквы).

   Кто же является "помазанником" или царем Тысячелетнего царства?  Ответ напрашивается сам собой – это Михаил, "младенец мужеского пола", рожденный "женой, облеченной в солнце":  ведь именно ему "надлежит пасти народы" (Откр.12).

   Верный служитель Иисуса, Михаил все же не обладает Его могуществом и сражается с врагами, можно сказать, "на равных" – в этой битве возможны как победы, так и поражения.

  Образ Михаила как главы мессианского царства на земле позволяет объяснить характерную двойственность библейских пророчеств о Мессии. Уже в том обетовании, которое Иаков дал своим сыновьям, говорится о двух Мессиях: из колена Иуды и из колена Иосифа. Первое обетование все христианские толкователи относят к Иисусу:

  "Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не придет примиритель, и Ему покорность народов."        Быт. 49:10).

  Но к кому, если не к Михаилу, относится обетование колену Иосифа? И не этим ли объясняется поразительная и необычная для Библии "космичность" образа, сравнимая только с главой 12 Апокалипсиса?

  "Оттуда  Пастырь  и  твердыня  Израилева, от Бога отца твоего, Который и да поможет тебе, и от Всемогущего, Который и да благословит тебя благословениями небесными свыше, благословениями бездны, лежащей долу, благословениями сосцов и утробы, благословениями отца твоего, которые превышают благословения гор древних и приятности холмов вечных; да будут они на голове Иосифа и на темени избранного между братьями своими."        Быт. 49:24-26.

   Наконец, Сам Иисус в Евангелии настойчиво говорит о том, что пришлет "другого Утешителя". Обычно исполнение этого обетования усматривают в схождении Святого Духа на апостолов в день Пятидесятницы (Деян. 2:1-41). В этом, несомненно, можно видеть первый и ближайший смысл пророчества Иисуса.

  Однако  здесь  необходимо  важное уточнение. Святая Троица имеет единую природу и единое действие: в Иисусе Христе

"обитает вся полнота Божества телесно" (Кол. 2:9),

а Божественные Энергии не принадлежат одному Лицу, но Святой Троице как Единому Богу.

   Поэтому неприемлема мысль о раздельных действиях Лиц Святой Троицы: например, о возможности телесного воплощения Бога иначе чем в Иисусе Христе или об отдельном  «сошествии» Одного из Лиц.

  Поэтому в свете паламитского богословия следует говорить не об "ипостасном" сошествии Святого Духа, но о сошествии на апостольский собор полноты Божественных Энергий, которые постоянно именуются в Библии как Дух Святой
(Пс.50:13; Ис.63:10-11 и др.) или Дух Божий (Быт.1:2; Иов.27:3 и др.).

   Но образ Утешителя наделен такими личностными и  притом тварными чертами, которые не выражены в событии Пятидесятницы:

   «Когда же придет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину: ибо не от  Себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит  вам.  Он  прославит Меня, потому что от Моего возьмет и возвестит вам»       Ин.16:13-14.

   Такие слова немыслимы в применении  к Божественному Духу: «не от Себя говорить  будет, но будет говорить, что услышит»! Не отвергая традиционного толкования пророчества об Утешителе, мы имеем право отнести это обетование Иисуса также и к вочеловечению Архангела Михаила.

  Как Адаму Иисус-Бог дал обетование о Своем грядущем воплощении, так апостолам   Иисус-человек дает обетование о предстоящем воплощении Михаила.

  И эти три высших человека: Адам, Иисус, Михаил являют собой наиболее полный тварный образ Святой Троицы: Отца и Сына и Святого Духа.

  Утешитель есть не Сам Святой Дух как Лицо Святой Троицы, но его высший тварный образ: архангел Михаил, ставший человеком. Иисус говорит об Утешителе:

   "Он, придя, обличит мир о грехе и о правде и о суде: о грехе, что не веруют в Меня; о правде, что Я иду к Отцу Моему, и уже не увидите Меня; о суде же, что князь мира сего осужден"       Ин. 16:8-11.

   Но когда же происходит окончательное обличение неверия, прославление Иисуса и осуждение "князя мира", как не во времена исполнения Апокалипсиса!

   И кто как не Михаил низвергает "дракона" с неба (12:7), а затем изгоняет его с земли (20:1-3)!

  Конечно, с предположением о двух Мессиях картина Священной истории усложняется.

  Но кто сказал, что история должна быть совсем простой? Гораздо важнее для христианина возможность непротиворечивого толкования  пророчеств  Священного Писания.

  Как мы уже подчеркивали, однозначного толкования вообще быть не может и не должно. Любому исповеданию веры предшествует вера в свободу человека: если мы не принимаем первичной ценности свободы, то это означает отказ от веры в самого Бога –  как творца мира и человека. Царство Христа на земле может наступить лишь тогда, когда человеческий род по настоящему захочет этого царства.











-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------