«Лучи света идут от будущего. Конечное грядущее соединяется с итогами прошлого» (Н.А. Бердяев). «Цель истории ведёт за историю, к “жизни будущего века”, а цель мира ведёт за мир, к “новой земле и новому небу”. Лишь в царстве славы, когда окончится время, осуществится цель мироздания, а все теперешнее есть муки рождения» (прот. Сергий Булгаков).

Но прорыв мессианского конца в историю начался с вхождения в мир Иисуса Христа, Который внёс истинные измерения: «…ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мёртвых» (Деян. 17, 31). Смысл земной истории – в рождении Нового Неба и Новой Земли. Но смысл этот внеисторичен, метаисторичен. Каждое творческое мгновение истории укоренено в вечности. Выполняя своё назначение здесь и теперь, мы участвуем в метаисторическом рождении. Новое родится за пределами истории, и эта новизна преобразит саму историю.

«Мир может быть принят и исторический прогресс с его неисчислимыми страданиями оправдан, если есть божественный Смысл, скрытый от “эвклидова ума”, если есть Искупитель, если жизнь в этом мире есть искупление и если окончательная мировая гармония достигается в Царстве Божием, а не в царстве мира сего» (Н.А. Бердяев). Жизнь и история нашего мира – приуготовление Нового Рождения, внутриутробное формирование Нового Плода: «Она имела во чреве своем…» Новая жизнь явится за пределами этого мира, но формируется она здесь. Рождение Нового преобразует старое. Момент рождения – внеисторичен, вневременен, катастрофичен: «Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения» (Откр. 12 2).

Это рождение является мгновением преображения – воскресения из мёртвых через страдание и смерть. Рождение новой реальности отрицает старую – её историю, все её прошлые состояния. При рождении Новой Жизни заканчивается история её внутреннего формирования, оканчивается время. В этом рождении спасаются все субстанциальные единицы, ибо только тогда преображён мир в целом, а не какая-то его часть. Все души наследуют жизнь вечную во всей полноте преображённой плоти (Бог «хочет, чтобы все люди спаслись…» – 1 Тим. 2, 4). В рождении Новой Жизни душа спасается, а плоть преображается. Спасение души в том, что она возвращается к вечной жизни во всей полноте воскрешённой и преображённой плоти. Ощущение завершающего преображающего свершения и объективируется в представлениях о грядущем рае.

Исторические формы жизни навсегда отменяются Новой Жизнью, более никогда и нигде не явятся, уходят в небытие. В этом смысле всё преходящее сгорает в геенне огненной. Момент конца истории как отрицания всего исторического – болезнен и кровав. Новая Жизнь рождается в сжигании старой, ибо получить жизнь вечную означает отдать жизнь в этом мире: в потере возвращение, через Крест Воскресение. Предощущение этого состояния конца мировой истории, трагического отрицания всего в ней и объективируется в представлениях об аде. Но если рай – это взыскуемая вечность, то состояние ада преходяще.

Апокалиптика – это учение о конце времен. Апокалипсис описывает видение всеобщего конца с точки зрения мира сего, из состояния погружённости в этот мир. Страшные картины апокалипсиса порождены переживаниями конца всего, что имеет отношение к этой жизни. Но с точки зрения вечности в апокалипсисе через сжигание жизни старой зарождается жизнь новая. Апокалипсис – это муки вселенского рождения.

Эсхатология же – это учение о конечных судьбах человека и мира, видения о том, что происходит после конца времен, попытки замутнённым взором мира сего увидеть бытие за чертой времени и его конца, в вечности. Со дна космического океана, через толщу жизни мы видим бури и штормы на границе двух миров, – в этом и состоят апокалиптические видения. Но через слой катастроф наш взор проникает далее и мы различаем контуры иных миров, нам является небесное свечение грядущей жизни, – это эсхатологические образы.

 

 

 

Мироздание как арена преображения бытия есть серединное царство обретения Нового Неба и Новой Земли, лоно мучительного нарождения Нового Плода. Жизнь этого мира есть внутриутробное формирование Нового Бытия. Попытаемся представить закономерности перехода из одного мира в другой по аналогии с рождением человека. Зародыш человека существует в условиях и закономерностях, отличных от собственно человеческого существования. Человеческий плод обитает в жидкостной среде, не дышит воздухом, получает питание через пуповину. Единый с матерью организм содержит ряд органов, которые отделяются от него при рождении (плацента, пуповина, околоплодные воды). Эти органы соизмеримы по массе и значимости с собственно плодом и до рождения слиты в общую систему жизнедеятельности.

В момент рождения вспомогательная сеть органов, предназначенная для внутриутробного формирования, отмирает, тем самым погибает большая часть живой массы плода. Это значит – разрушается и прежнее его единство, целостность. В акте рождения организм обретает новые формы бытия: то, что было основным, отмирает или становится второстепенным, развиваются зачаточные тенденции, нарождается ряд новых функций. Резко и радикально меняется сущность организма, ибо это процесс не только рождения, но и смерти прежних форм существования и прежнего «Я». Умирание касается глубочайших сфер и переживается катастрофически, трансформируется бытие в целом.

Крайне болезненно и само вхождение в мир: момент рождения мучителен и для матери, и для ребенка. Боль рождения пронзает рождающееся существо и отзывается во всей жизни в характере, психических травмах. Процесс катастрофичен не только физически и душевно, но и духовно, ибо происходит прорыв души из других сфер бытия. Нарождается совершенно иное существование: из жидкостной среды в воздушную, первый вдох опаляющ, безгласное существо проявляет голос. Главное связующее звено с миром – пуповина – отмирает и заменяется рядом новых связей. Таким образом, в акте рождения – и нарастание жизни, и умирание, уничтожение; с вхождением в бытие многое уходит в небытие. Жизнь и смерть нераздельны, как неразрывны переживаемые мука и освобождение, боль и одухотворение.

Мир сей от своего начала и до конца находится в стадии внутриутробного формирования, это зародыш Новой Жизни. Христианская апокалиптика и эсхатология описывают момент и формы нарождения Нового Бытия и одновременного умирания старого. Апокалиптика сосредоточена на образах умирания старого, эсхатология описывает нарождение нового. Мир в целом должен пережить апокалиптические времена и войти в эсхатологические перспективы.

При этом многие существенные явления этой жизни в эсхатологическом измерении оказываются второстепенными или перестают быть. В земном теле созидается тело новой жизни. Органы, члены, функции, являющиеся в этой жизни определяющими, в будущей жизни проявятся, как подготовительные, вспомогательные, они или существенно преобразятся, или исчезнут. В то же время наметившиеся здесь тенденции могут в будущем оказаться наиболее существенными. Так, например, естественные чувства, без которых немыслимо существование в этом мире, даны нам для приуготовления души к иному бытию. Глаз видит цвет и форму, но только духовному зрению открыто красота, ухо слышит звуки, но только духовный слух ощущает музыку. Этим в нас прорастает тело духовное, которое и войдёт в Царство Небесное. Так в здешних формах взращивается новая жизнь.

Момент рождения Нового Бытия трагичен и болезнен, так как умирают единство и целостность мира и существ. Выход в инобытие катастрофичен для мира в целом и для каждого в нём существа, поэтому существуют апокалипсис и эсхатология – всеобщие и индивидуальные. Перспектива конца присутствует в каждом мгновении исторического и индивидуального существования. Человек периодически сталкивается с апокалиптическими и эсхатологическими состояниями. В молитвенном сосредоточении, в актах творчества, в духовном подъёме, в пограничных ситуациях переживаются и сладостное вдохновение, возрождение, и мучительное умирание обветшалых форм.

Залог нарождения нового – в смерти старого. На это указывает основная мистерия Мистерия – от греч. μυστήριον, «таинство, тайное священнодействие». христианства, в котором Крест является серединной реальностью, а Голгофа сердцевиной бытия: смертию смерть поправ, и через смерть рождение, через Крест воскресение. Всё ветхое должно умереть, это значит, что всё в этом мире приходит к смерти. В историческом христианстве сильна традиция восприятия смерти как радостного избавления от мирских оков. Но это только одна сторона смысла смерти. Человек сотворён жителем небес, но исполнить свою миссию он призван в мире сем. Поэтому все в мирской жизни, связанное с выполнением нашего вселенского назначения, всё, что объединяется с нами в общем сораспятии – близко и бесконечно дорого нам, потеря этого невосполнима. До рождения душа приуготовляет мирскую судьбу, после смерти – подводит ей итог, но спасается душа только в здешней жизни. Всё в мире ценно перед лицом Вечносущного Бога и общим бременем воплощения. Всё в мире сем дорого нам как соучаствующее в единственно данной жизни, это любовь-сострадание всему сораспятому с нами.

Зосима у Достоевского говорит: «Братья, не бойтесь греха людей, любите человека и во грехе его, ибо сие уже подобие Божеской любви и есть верх любви на земле. Любите всё создание Божие, и целое, и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч Божий любите, любите животных, любите растения, любите каждую вещь. Будешь любить каждую вещь и тайну Божию постигнешь в вещах… Люби повергаться на землю и лобызать её. Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всё люби, ища восторга и исступления сего. Омочи землю слезами радости твоея и люби сии слезы твои. Иступления же сего не стыдись, дорожи им, ибо есть дар Божий, великий, да и немногим достанется, а избранным».

Братство человеческих душ, принявших воплощение, отражается в этом мире в реальностях любви, дружбы, родственности, народов... Здесь души узнают друг друга особым знанием, их совместные усилия облегчают прорыв в мир, принятие плоти и прохождение жизни. Родные и близкие разделяют нашу крестоносительную участь здесь и теперь, отсюда безмерное горе при их смерти. Не может быть иллюзорной трагедия, пронзающая человека до самых его оснований. Истинно христианское переживание смерти раскрывает её как трагедию расставания и разрушения, как муку потери самого дорогого и ценного. Только через эту муку и возможно обрести встречу с близким в инобытии. Острота ощущения потери и взыскание встречи – залог нахождения. В невозможности примирения с потерей обретается право на встречу.

Таким образом, христианство воспринимает смерть как подлинную роковую трагедию, но преодолеваемую упованием. Истинное отношение к смерти антиномично: смерть освобождает от дурного круговорота мирского существования, она вводит в конечный смысл, но смерть и разрушает, разлучает. Богочеловеческое крестонесение и направлено на то, чтобы вырвать жало смерти.

 

 

 

Под сенью Креста раскрывается эзотерический смысл представлений о рае и аде. Рай как таковой мыслиться как окончательное спасение вечной души, но душа может переживать состояния спасения в большей или меньшей степени и в разных планах бытия. Ад в собственном смысле – это состояние полной гибели вечной души, но душа переживает безблагодатные, то есть адские страдания при всяком падении, духовной деградации, умалении в бытии. На пути к спасению душа человека переживает состояния рая и ада в трёх планах бытия: в земной жизни, после смерти, по окончании времен.

В каждое мгновение жизни душа выбирает между вечностью и смертью, что-то в ней устремляется к райскому блаженству, а что-то отпадает в бездну адову. В этой жизни мы переживаем и адские муки и райское блаженство. В святости, любви, творчестве человек взмывает к небу, вырывается из мирской косности, совершает чудеса. «Вечная жизнь наступает уже во времени, она может раскрыться в каждом мгновении, как вечное настоящее. Вечная жизнь не есть будущая жизнь, а жизнь настоящего, жизнь в глубине настоящего, жизнь в глубине мгновения. В этой глубине мгновения происходит разрыв времён» (Н.A. Бердяев). В эти мгновения в земной жизни является Новая Жизнь, рай нисходит на землю, нам открывается смысл бытия и мы понимаем для чего живём на этой грешной земле. В райских состояниях мы черпаем силы для жизненного пути и повышаемся в бытии, приближаемся к спасению.

При попытках сбросить бремя человеческого назначения в душе мутнеет образ Божий и она срывается в низменные состояния, умаляется в бытии, опускается в ад. Ад открывается не только в состояниях несчастья, можно чувствовать себя несчастным и в благотворных муках творчества. Ад поглощает душу при тотальном эгоизме, маниакальной одержимости, злобе, ненависти, ослепляющей ревности, тупой ненасытности, пошлости жизни, всепоглощающем унынии и скуке. Усреднение, умаление всего качественного, развоплощение, обездуховление, – все формы отказа от бремени человеческого крестонесения в мире, ввергают душу в инфернальные – адские состояния. Православная молитва исповедания грехов повседневных перечисляет состояния падения души в адские измерения: «…Объядением, пиянством, тайноядением, празднословием, унынием, ленностью, прекословием, непослушанием, оклеветанием, осуждением, небрежением, самолюбием, многостяжанием, хищением, неправдоглаголанием, скверноприбытчеством, мшелоимством, ревнованием, завистию, гневом, памятозлобием, ненавистию, лихоимством…»

«Ад… дан в человеческом опыте… Ад принадлежит целиком сфере субъективной, а не объективной, он в субъекте, а не в объекте, в человеческом, а не в божественном. Никакого ада, как объективной сферы бытия не существует, это совершенно безбожная идея, скорее манихейская, чем христианская. Поэтому совершенно невозможна и не допустима никакая онтология ада… Немыслимый, как сфера объективного бытия, ад существует в сфере субъективной и означает опыт человека и путь человека… Никакой адской и дьявольской вечности быть не может. Может быть лишь божественная вечность, вечность Царства Божиего, наряду с которой не может быть никакого бытия. Но в субъекте, в замкнутой сфере может раскрыться дурная бесконечность мучений… Ада нигде и нет, кроме как в призрачной, небытийственной, лишённой всякой объективности сфере замкнутости субъекта в самом себе, бессильного выйти в вечность» (Н.А. Бердяев).

Греховность, богооставленность сопровождаются чувством безблагодатного страдания – адских мук в этой жизни. Попытки вытеснить эту боль души, спрятаться за тотальной озабоченностью, либо нравственным индифферентизмом, цинизмом, – не предохраняют человека. Адские состояния настигают его в беспросветной тоске, в страхе, маниях, жестокости, суевериях, магической ритуальности...

 

 

 

Смерть – обрыв мирской жизни, потеря плоти, разрушение созидаемых душой плотских риз. Но вечная миссия души не прерывается смертью. Катастрофический перелом выводит душу в иные измерения бытия, душа входит в итог земной жизни, обретает там то, к чему была устремлена здесь. Меняющиеся во времени и разбросанные черты характера складываются в новый эссенсиальный – сущностной облик души, вбирающий всё творимое личностью в земном пути. В смерти душа обновляется, рождается в новом качестве, конец земной жизни кладёт начало новым путям души.

Со смертью человека мировая драма не прекращается, душа умершего бесплотно связана со здешним и в инобытийных измерениях продолжает в нём участвовать. Христианин молится об умершем, веря в действенность молитвы и утверждая связь двух миров. После выхода из жизни душа не обретает окончательного блаженства или мук, но входит в иные формы существования. В зависимости от прожитого и в результате за-жизненного самоопределения она либо возвышается в бытии, либо отпадает в низшие сферы. Выбор её пролегает через мытарства – испытания, искушения – поводы и влечения к отказу от собственного назначения. Душа попадает в мир бесплотных духов или впадает в череду новых воплощений. Она испытывает при этом и блаженство, и муки, которые из нашего мира видятся как восхождение в рай или отпадение в ад. Но это только земные символы духовного пути вечной человеческой души.

Райские и адские состояния, которые проходят души после земной смерти, не являются итогом человеческой и мировой судьбы. До окончания времён и Последнего Суда всё, что переживают души и мир в целом – есть лишь этапы, те или иные формы бытия. Распространенные в христианстве описания рая и ада более экзотеричны, чем эзотеричны, они отражают не реальные состояния душ за пределами земной жизни, а то, как это видится из мира сего. Пытаясь заглянуть через толщу жизни и завесу конца её, мы смутно улавливаем состояния бесплотных душ и объективируем эти формы, принимая их за итоговые. Представления о рае передают ощущение того, что души после телесной смерти устремляются в более высокие миры.

Двери в рай не где-то во вселенной, а в глубине души. Райские образы описывают состояния напряжённого духовного подъёма, совершаемого душой после земной смерти: получения более высокого воплощения, исполнения назначения, приближения к Богу, открытости в любви другим душам, неземного блаженства, преисполненности благодатью. Райское состояние не является окончательным, оно сохраняется до тех пор, пока душа напряжённо стремится к преображению, к цели, которая может быть достигнута только по окончании времен. Бестрагичным и завершённым райское положение видится из несовершенного и частичного земного существования.

Таким образом, рай – это не конечная цель, не место «передышки» заслуженных и избранных, а благодатный этап в мировых «странствиях» души, состояние напряжённой борьбы за сохранение и преображение итогового смысла земной жизни.

По отношению к миру сему райское состояние – более высокая степень бытийности души. Оно вбирает все заслуги и совершенства этой жизни. Добро, выстроенное душой в земном пути, суммируется в вечности. Чем богаче эта «копилка» вечности, тем преображённее, тем более райским оказывается облик души. «Но и этот рай только предверие настоящего рая, имеющаго открыться после всеобщего воскресения и суда. В нём и все новозаветные святые, хотя блаженствуют, но ожидают ещё большего совершеннейшего блаженства в будущем веке, при новом небе и новой земле, когда будет Бог всяческая во всех» (Еп. Феофан Затворник). Это «промежуточно» райское состояние и место в бытии определяется не механическим итогом прожитого, а продолжающимся самоопределением вечной души, которая на небе способна не только суммировать земное, но и искупить его.

Когда же душа человека после смерти подвергается мытарствам, опускается в низшие сферы или впадает в череду более низких воплощений, традиция описывает это как адские страдания. Ад – это не место, а состояние падения, развоплощения, утери смысла собственного бытия. «Ад есть посмертное выпадение из вечности и вступление в смертоносное время, но он лишь временное, а не вечное» (Н.А. Бердяев). Ад создан не Богом, а дьяволом в человеке. Человек мучим адскими муками не по Божией воле, а из собственной гордыни и обращённости ко злу. Грешная душа, выпадая в смерти в ложный итог земного пути, страдает и умаляется в бытии. Злая воля может действовать и за пределами земной жизни и душа может усугубляться в своём падении. Ад – это чёрная бездна небытия, в которую погружается своевольная душа.

Но ад не вечен и адские состояния не являются необратимыми. Искра Божия сохраняется и в самой падшей душе, она способна преобразить результаты жизни, искупить на небе земные грехи. По законам соборной ответственности всех душ друг перед другом и перед Богом участь грешной души могут облегчить молитвы близких, праведников, Церкви, а также заступничество Богоматери.

Таким образом, в инобытии человеческие души переживают различные состояния, включая и перевоплощение. Но существуют, очевидно, и такие формы жизни после жизни, которые ещё не открылись духовному опыту человечества или приоткрыты частично.

 

 

 

Третий и последний план бытия, в котором человеческая душа встречается с состояниями рая и ада – их конечное противостояние и окончательное завершение во времена за-апокалиптические – эсхатологические. Апокалипсис описывает адские муки смерти – умирания старого в рождении нового (смертию смерть поправ), либо окончательной смерти бытия в целом. Образы двух абсолютно противоположных перспектив конца мира сего смешиваются и сливаются в традиционных картинах апокалипсиса, что требует уточнения и разведения их.

С неба, которое Господь вместе с землёй создал в начале, нисходят субъекты творения – вечные души. На земле же – арене преображения – совершаются творческие действия, результаты которых возвращаются в «копилку» вечности, слагаются в образ Нового Творения. В тот момент, когда образ Нового Бытия будет завершён, старое исчерпает себя, и мир сей, потеряв всякие основы, разрушится. Небо низойдет на землю, земное же вознесётся на небо. Из их преображения и конца того и другого – народится Новое Небо и Новая Земля. В лоне рождения образуется Новый Плод, Новая Реальность, которая будет не отделена от Творца, как инобытийная Ему, но войдёт в Божественное Бытие. Новое Бытие будет целиком в Боге и с Богом.

Но превращение старого в новое катастрофично. В конечные времена многое из того, чем мы жили в этом мире, либо полностью изменит свою природу и потому умрёт в нынешнем своём состоянии, либо окончательно уйдёт в небытие, в смерть. Всего, с чем мы сжились, не будет более никогда и нигде, то же, что мы взыскуем, ещё только появится в ином измерении. Когда в конце времён умирает всё, что из мира сего, когда всё и вся переживают трагедию и боль смерти, – это состояние богооставленности, подобное тому, что пережил Христос на Кресте перед смертию: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27, 46).

Из мира сего это состояние видится как впадение в небытие, в ад. В апокалиптическом огне сгорает и «Я» этого мира как таковое, единство и смысл земного бытия. Это тоже переживается как трагедия и боль отпадения в небытие. Уходит то, что в мире сем являлось недолжным, неистинным, невечным, но и то, что служило ступенями к истине, мирскими формами должного. Сгорают в небытии тупиковые и окольные дороги жизни. Сгорает и вся телесность, чтобы организоваться по-новому и воскреснуть. Наши заблуждения, послужившие диалектическим звеном в поисках истины, оставляются как ложное. Сгорает в геенне огненной неистинное, ложное, безобразное. Меняется перспектива бытия, то, что в этом мире было определяющим, пуповиной, связывающей с истоками жизни и смысла, перестаёт быть. Но пока новое ещё не народилось, с точки зрения мира сего, всё сгораемое ощущается как главное, и потому потеря его переживается как потеря самого близкого и важного. И в этом тоже апокалиптическая боль.

В образах Страшного Суда воплотились, прежде всего, видения апокалиптической смерти. Переживание смерти старого, мука разрушения старой плоти, скорбь расставания с родным и близким вытесняют аспект апокалиптического перехода к Новой Жизни, нарождение в смерти Нового Неба и Новой Земли. Грозность грядущего конца пугает нас, сознание загипнотизировано неотвратимостью полного конца мира сего, и мы не имеем сил проникнуть за его пределы. Ужас всеобщей смерти сковывает духовный взор, творческая фантазия цепенеет и перед нами встают чудовищные по уродству, жестокости и несправедливости средневековые картины Страшного Суда. Эти представления являются этапом в раскрытии образа конца времен. Чтобы явственно лицезреть образы смерти и жить при этом, нужно великое мужество и дерзновение. Но человеку свойственно абсолютизировать частичное, так как полнота восприятия требует невыносимого напряжения, поэтому были абсолютизированы и представления об апокалиптической смерти. Вместе с тем, картины апокалипсиса отражают и угрозу всеобщей и окончательной смерти бытия в целом. Апокалипсис изображает то, что может поглотить человечество навсегда, но что должно стать огненными вратами в Новое Бытие.

Новое рождение возможно только по образу родившегося Богочеловека: смертию смерть разрушив. Переживание окончательной смерти в момент нового рождения является последним и напряжённейшим моментом человеческого крестонесения в миру. На этом пике Голгофы всё разрешится окончательно: получит ли человечество вечное спасение или низринется в небытие. Это и есть момент собственно Страшного, то есть Последнего Суда: окончательное явление Божественной воли. Но воля Божия всегда ко спасению человека, по милости и беспредельной любви Божией до последних мгновений человеку оставляется шанс. В последней битве с небытием человек наиболее повисает над бездной небытия, это момент, когда всё, всё может погибнуть, но всё призвано спастись. Человек в эти решающие мгновения должен стряхнуть с себя пелену небытия, отделиться от него, не поддаться магическому притяжению адской бездны. Апокалиптические видения раскрывают и опасность окончательной гибели мироздания, человечества, опасность полного впадения в небытие.

 

Многообразие апокалиптических состояний и возможностей присутствует и сегодня, апокалипсис уже начался. Господствующие представления об аде абсолютизируют смерть и распространяют её на вечные времена. Это сейчас нас порабощает. Мы настолько свободны, что способны самоутвердиться в смертных адских состояниях. В этом актуальность небытия, постоянное висение над бездной небытия. Бог в деле спасения от смерти всегда идёт навстречу человеку и вершит своё Божие, ожидая, чтобы человек содеял своё человеческое. Вечный смысл, который формируется в созидании материальной формы, откладывается в вечности, – в «копилке» совершённого. При смерти человека тело – материальная форма – распадается, но остаётся её энтелехия (тело душевное) и духовная сущность (тело духовное), которая совершенствуется в замирном пути души и которая в конечные времена соберёт преображённое вещество в одухотворенную телесность.

Материальный мир, основой которого является хаос, не уничтожим в принципе, ибо его разрушение обращает его в хаос же. Он может либо впасть в самодостаточное безблагодатное состояние на вечные времена, либо преобразиться в Новое Бытие. Уничтожимы временные материальные формы, которые без творческого преображения вновь могут восстанавливаться энтелехиями вещей и существ и механистически повторяться. Без зиждительного мироустрояющего начала человечество душ впадает в бессмысленное круговращение космической материи, в адское колесо небытия. Адское существование представляет собой порабощение душ материей и мучение в безытоговом бессмысленном круговороте вещества. Но и в этом человечество всегда имеет творческий шанс – восстановив разрушенное, пойти дальше вверх.

Смерть для вечной человеческой души означает выпадение из вечности, страдание в бесконечном круговороте бессмысленных тварных состояний. Ад – не окончательное уничтожение души, а невозможность выйти из дурного временного повторения, когда временные состояния души закостеневают навечно, смертоносная временность становится вечным состоянием души. Вечный ад – это бесконечный круговорот бессмысленной жизни, это не вечность, а дурная бесконечность времён. Ад утверждается тем, что мир замедляет ход к конечной цели – преображению, погружается в дурной круговорот времени.

Бесконечная, бессмысленная, то есть адская жизнь закрывает двери в рай и душам, вышедшим из воплощения. Души живых и умерших при этом стенают, не получая завершения и упокоения. Мир не может закончиться бессмысленно, ибо конец есть итоговый смысл, смысловое завершение. Конец мироздания может означать только его духовное преображение, рождение из старого нового мира. Все глобальные мировые катастрофы означают разрушение воплощенного в материи смысла. Смерть торжествует до тех пор, пока не прекратится это круговращение смерти. Апокалиптический конец прервёт, прежде всего, бесконечный ряд разрушений и восстановлений материальных форм. Эсхатологическое одухотворение материи означает возвышение её над состоянием саморазрушения.

Таким образом, вечный ад возможен только как вероятность вечного круговорота бессмыслицы и безысходности, в которые впадает всечеловечество. Но и в таком состоянии сохранится возможность вырваться из него и выйти на путь спасения, ибо всемилость и всеблагость Бога беспредельны. Опасность впадения в безблагодатное круговращение висит роковым образом над миром. И мироздание иногда погружается в подобное безблагодатное мёртвящее состояние. Буддийское сознание заворожено этим магическим круговращением (колесница бытия, вечное возвращение), зациклено на нём, ограничено им. Буддизм – это откровение магического падения бытия, в котором преобладает круговращение энтелехий, действие безблагодатных магических связей и законов.

Рай возможен только как всеобщее спасение, как спасение всех вечных душ. Пока всё вечное не спасётся – все будут мучиться в адских муках, сама жизнь, всё бытие и в мире сем, и за его пределами будут нести в себе адские мучения. Это страдания не-дорождения, мучительно переживаемые затянувшиеся роды. Чем более оттягивается разрешение-разрождение Нового Бытия, тем болезненнее состояние и тем актуальнее опасность застыть в нём навсегда и лишиться благодатного итога. Всё человечество до последнего человека пребудет в таком адском состоянии, до тех пор, пока мир в целом не спасётся.

Христианская традиция ощущает эту трагическую возможность и фиксирует её в учении об аде. Ад – преходящее состояние, но злая воля человечества может утвердить его вовеки. Утверждая вечность ада, человек теряет вечность, вера же в вечность рая – залог спасения, обретения вечности.

 

 

 

 

Назначение человека – низвергнуть адскую вечность и утвердить вечность рая. Рай как таковой является конечной целью творения Божиего, это вечная преображённая жизнь. Вечный рай вбирает в себя в преображённом виде весь положительный опыт временности, этим отменяется ад как проживаемое состояние мучительной ущербности. Мгновение выхода через апокалиптические бури в эсхатологическую вечность – это «День Господень», когда Христос «упразднит всякое начальство и всякую власть и силу… Последний же враг истребится – смерть… Когда же все покорит Ему, тогда и Сам Сын покорится Покорившему все Ему, да будет Бог все во всем» (1 Кор. 15, 24-28).

Своим воскресением из мёртвых Христос восторжествовал над последним врагом – смертью, и этим Он низверг двери ада. В апокалиптической смерти сжигается всё временное, сжигается в Апокалипсисе и сама смерть. Обновлённый и вновь родившийся мир входит в вечность. Что же представляет собой воскресший, преображённый мир?

Если апокалипсис – это переживание окончательной смерти, конца всего в мире сем, то эсхатологическое сознание устремлено за пределы апокалиптического конца и пытается разглядеть образы Нового Неба и Новой Земли. Судьба мира и человека неразрешима окончательно до последнего мгновения. На всём протяжении земной истории тайна тайн – полнота истины о верховной конечной цели миротворения – скрыта от нас. Неведомо это ни живущим, ни умершим. Есть грань, перед которой вынуждена остановиться тварная немочь, и эта граница последняя. Но человек призван совершить свой дерзновенный выбор перед лицом этой тайны и несмотря на неё. Совершить, полностью доверясь Богу, Его милости и творческому могуществу. В милосердии Бога залог вхождения в лоно последней тайны. Но только творческая активность человека подведёт его к милующей и любящей деснице Творца. Высшее смирение требует высшего творческого дерзновения. Такого рода смиренным дерзновением являются напряжённые духовные усилия разглядеть образы конечных судеб и преображённых форм, распознать отражение грядущего в теперешнем: «…Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его. А нам Бог открыл это Духом Своим; ибо Дух все проницает, и глубины Божии» (1 Кор. 2, 9-10).

Воплотившийся и Воскресший Бог зовёт человека к воскресению во всей полноте преображённой плоти. Как можно себе представить преображение мировой материи? При земной смерти человека распадается телесное единство вещества, материальные элементы возвращаются в землю и вовлекаются в общий круговорот материи. Энтелехию же, как сложившийся образ тела, душа уносит с собой на небо. Вещество само по себе бескачественно и не связано навечно с индивидуальной субстанцией. Законы материального космоса в теле индивидуального существа не отменяются, но на них накладывается духовно-персоналистическая форма. Она становится носителем реальности, которая ведёт к отмене всякой материальной законосообразности – реальности духа и свободы.

В земной жизни элементарные частицы материи не индивидуализированы. Материя «протекает» через человеческое тело, не вбирая никаких персонифицирующих свойств. Телесный облик человека строится не материей и её законами, а духом, и существует сам по себе как нетленная энтелехия. При смерти энтелехия покидает тело, которое подлежит полному тлению, возвращению материальных частиц в общеприродный круговорот вещества. Эта-то бескачественная материальность и преобразится, то есть перестанет быть. Материя, в том виде, как она существует в этом мире, сгорает в апокалиптическом конце, но она по-новому организуется в эсхатологическом рождении.

Воскрешенное тело не собирает старые элементы материи, а формирует преображённую материальность. Преображённое тело Воскресшего и явившегося людям Спасителя – материально, но по-иному. Преображённая плоть не скована более необходимостью и не подвержена случайности, она вне законов пространства и времени, но в ней наиболее адекватно воплощены высшие достоинства личного существа: дух, свобода, любовь, милосердие. Вместе с тем, она вырвана из господства общеприродных законов, является индивидуальной плотью личности, адекватно и во всей полноте воплощая её неповторимый облик, всецело принадлежа ей и выражая её.

В последнее мгновение, в момент всеобщего воскресения из мёртвых в умирании старого рождается новое. Все вечные души оденут преображённую плоть, а смертная и мёртвая материя перестанет быть. В истории же мира это только приуготовляется. И если человечество действительно на пути к конечному преображению, то подспудно и во многом невидимо для земного зрения происходят глубинные превращения. Каждая душа в творческом взаимодействии с мировой плотью выкристаллизовывает свой личностный облик, созидает своё духовное тело. Этот духовный образ вечной души является сущностью человека при жизни, после же смерти он пребывает в потенциальном состоянии и обнаружит своё зиждительное действие в день всеобщего воскресения из мёртвых.

Хотя в материи продолжают действовать законы мира сего, в иных измерениях напряжение бытия перетекает из мира сего в инобытие. Приращение бытия откладывается в вечности, и когда там всё решится, это преобразит мир сей. В тот момент, когда последняя человеческая душа восстанет в полноту своего личностного достоинства, мирские ризы внезапно опадут и под ними обнажится новое преображённое тело мироздания и каждого человека. В момент воскресения из мёртвых духовное тело собирает преображённую плоть и воссоздаёт собственное нетленное преображённое тело: «…При воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное» (1 Кор. 15, 42-44); «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою» (Ис. 25, 8). «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» (Ос. 13, 14; 1 Кор. 15, 51-55). Воскрешенное тело – это тело духовное – не подверженное требованиям материальной жизни, нетленное – не подлежит разрушению, бессмертное – вечное.

Прот. Георгий Флоровский описывает учение св. Григория Нисского о воскресении тела: «В воскресении человеческий состав восстанавливается не в нынешнем, но в “изначальном” или “древнем” состоянии. О каждом отдельном человеке было бы точнее даже и не говорить вовсе, что “восстанавливается”. Скорее – впервые только и приводится в состояние в котором быть ему надлежит, в каком был бы, если бы не стряслось в мире греха и падения, – но в каком, однако, не бывал и не был в этой тленной, превратной и преходящей жизни здесь. И всё в человеческом составе, что связано с этой нестойкостью, с возрастами и сменою, и дряхление, восстановлению никак не подлежит. Воскресение есть, таким образом, не только и не столько возврат, сколько исполнение. Это есть некий новый образ существования или пребывания человека, – именно пребывания. Человек воскресает для вечности, сама форма времени отпадает. Потому и в воскресающей телесности упраздняется текучесть и изменчивость, и вся полнота её как-то стягивается или “сокращается”… Отпадает лукавый излишек, – то, что приразилось и наросло от греха. Полноты личности это отпадение не ущербляет, ибо этот излишек к строю личности не принадлежит. Восстанавливается в человеческом составе, во всяком случае, не всё. И материальное тождество тел воскресающих и умирающих означает скорее только реальность прожитой жизни, которая стяженно должна быть вобрана и в загробное существование… Основным в воскресении является тождество облика (или вида), то есть единство и непрерывность индивидуального существования… Загробный путь человека есть путь очищения, телесный состав человека очищается и обновляется – в этом круговращении природы, точно в некоем правильном горне. И уже поэтому восстанавливается обновленное тело… Св. Григорий называет смерть “благодетельной” и это есть общая и постоянная святоотеческая мысль… Смерть есть оброк греха, но сразу же и врачевание. Бог в смерти как бы переплавляет сосуд нашего тела. Свободным движением согрешившей воли человек вступил в общение со злом, и к нашему составу примешалась некая отрава порока. И вот теперь, подобно некоему скудельному сосуду, человек в смерти снова распадается, и тело его разлагается, чтобы по очищении от воспринятой скверны снова быть возведенным в первоначальный состав, через воскресение. Так самая смерть оказывается органически сопринадлежащей к воскресению, – это есть некий таинственный и пламенный закал ослабевшего человеческого состава. Через грех эта психо-физическая двойственность человека оказалась нестойкой и неустойчивой, – это и значит, что человек стал смертен, омертвел и умер. В смертности, однако, он уже отчасти врачуется от этой нестойкости. Но только Воскресение Христово вновь оживотворяет человеческую природу и делает всеобщее воскресение возможным».

Святоотеческое учение о телесном воскресении развивает Н.О. Лосский: «Тела небожителей, т.е. членов Царства Божия, должны быть глубоко отличными от наших тел. В самом деле, небожители творят только абсолютные ценности нравственного добра, истины, красоты и живут только этими неделимыми и неистребимыми благами. Они не нуждаются в пище, в защите от холода или жара, в половой жизни. Иными словами, у них нет биологической жизни, т.е. жизни животной и растительной. Их жизнь – сверхбиологическая… Телесность, имеющая пространственную форму и содержащая в себе чувственные качества, есть необходимое условие полноты жизни и такой великой абсолютной ценности, как красота. Поэтому члены Царства Божия суть духи, воплощённые, выражающие свою духовную жизнь в свете, красках, пространственных формах, звуках, тепле, аромате и т.п. чувственных качествах, образующих их тело. При этом их тело свободно от наших несовершенств и недостатков… Такое тело было у Иисуса Христа после воскресения. Это тело – преображённое…Это тело, как и материальные тела, протяженно и, тем не менее, оно проницаемо и способно проникать сквозь материальные тела… Член Царства Божия свободен от каких бы то ни было эгоистических стремлений; все его действия суть следствия любви к Богу, большей, чем к себе, и любви ко всем тварям, как к себе. Поэтому он прекращает процессы отталкивания кого бы то ни было и, следовательно, перестаёт иметь непроницаемое материальное тело; вместо него он творит себе другое протяжённое тело, состоящее из чистых, совершенных по своей красоте чувственных качеств света, звука, тепла, аромата и т.п. Такое тело проницаемо и проникает сквозь все материальные преграды. Оно служит совершенным внешним выражением духовных деятельностей и потому может быть названо духоносным. Существа, обладающие преображённым телом, не подвержены смерти… преображённое тело не производит противоотталкивания, не оказывает никакого сопротивления, потому толчок или давление не осуществляются вовсе… Смерть, в смысле утраты деятелем своих союзников также невозможна в Царстве Божием. Все члены этого Царства, спаянные друг с другом совершенною любовью и действующие вполне единодушно, служат взаимно друг другу, как тело друг для друга. Обособить их, вызвать между ними раздор, ведущий к распаду, т.е. смерти, невозможно, потому что у них нет тех страстей, гордости, честолюбия, обидчивости, зависти и т.п., которые свойственны грешным существам и разобщают их между собою».

 

 

 

«Время есть модус существования и зависит от характера существования. Неверно сказать, что происходит движение и изменение, потому, что существует время; верно сказать, что время существует потому, что происходит движение и изменение. Характер изменения порождает характер времени… Космическое время есть время ритмическое. Но оно есть, вместе с тем, время, разорванное на настоящее, прошлое и будущее. Мир объективированный есть мир современный. И эта современность означает также болезнь времени. Время, разорванное на прошлое, настоящее и будущее, есть больное время, ранящее человеческое существование. С болезнью времени связана смерть. Время неотвратимо влечёт к смерти, есть болезнь к смерти» (Н.А. Бердяев).

Время спасающе и время пожирающе, время приносит новое и уносит старое. Время спасает тем, что делает бывшим многое враждебное, чуждое, наносящее боль и страдания. Наше настоящее, превратившееся в вечность, было бы сущим адом. Но время отбирает и самое дорогое, близкое, оно постепенно пожирает и самою нашу жизнь. Время несёт новизну, открывает перспективы и возможности будущего. Сама возможность довершить своё главное, изменить порочное, искупить греховное – открыта нам временем. Но будущее – это и пугающая неизвестность. Оно таит в себе страшные катастрофы, роковые повороты, несёт возможность новых искушений и падений. Будущее приближает разлуку с нашими любимыми и близкими, оно неотвратимо несёт нашу смерть.

Время – это движение, без движения и изменения нет жизни, без постоянства и покоя нет смысла. Преображённое бытие есть диалектическое единство движения и покоя – живое бытие. Вне времени невозможно творческое преображение и выход из времени означает выход из жизни. Человеческое творчество теургично, оно создаёт не образы праха, а то, что из времени входит в вечность. Время – условие изменения, роста, жизни. Остановка времени означает смерть. Бывают периоды жизни и целые эпохи безвременья, когда приостанавливается вхождение в мир творческой преображающей новизны. Время само по себе загадочно, но разгадка времени – во вневременном. Прошлое – не позади, а внутри настоящего. Это истинное отношение к прошлому в настоящем во всей полноте реализуется в вечности.

Здесь время господствует над человеком и пространство ограничивает его возможности. В вечности человек будет господином времени и не будет ограничен пространством. Вечность – это не бесконечное движение времени, но это и не остановка времени. Вечность не довременная, не добытийная, а вечность Нового Бытия – это преображённое время. Временной эон вносит нечто новое в вечность, и вечность становится иной. В будущую вечность, в вечность по окончании времён войдёт преображённое время. Время созидающее, время дарующее – останется в вечности. В ней не будет времени разлучающего, разрушающего, смертоносного. Полнота благого прошлого войдёт в вечность. Вся радость и истина бытия настоящего уже присутствует в вечности. В вечности останутся и неограниченные творческие возможности будущего. Вечность, которую мы взыскуем в своих лучших чаяниях, и которую созидаем праведной стороной своей жизни, – та вечность не может быть закоснелой бесконечной остановкой в определенном, даже наиблагом состоянии. В вечности должна быть сохранена созидательная сторона времени, возможность творческой новизны. Вечность – это вечное настоящее, не потерявшее праведных заслуг прошлого, вмещающее в себя полноту бытия и открытое новым возможностям любви, добра, красоты, открытое преображённому будущему.

 

 

 

«Основная и первохристианская интуиция в учении о человеке есть именно интуиция его воплощённого единства. Потому судьба человека исполниться может только в воскресении, и воскресении всеобщем» (прот. Георгий Флоровский). Человечество по сущности своей соборно – единство во множестве. С изъятием какой-либо единичности само единство перестаёт быть таковым. Это значит, что личное спасение возможно только как спасение всеобщее. Соборная природа человечества вечных душ явлена уже в мире сем. Все мы ответственны друг перед другом. Мы не смогли бы жить и совершать сейчас, если бы наши предки не устояли и не сохранили линию жизни для нас. Если мы не совершим, оборвётся то, ради чего жили и отцы. Если потомки не завершат, обессмыслится жизнь наша и прошлых поколений. Все совершают общее дело, а судьба каждого включена в судьбу всех. Многие из наших предков приняли невероятные страдания и погибали, чтобы мы жили сейчас, мы живём, чтобы исполнить и их дело. Поэтому их страдания и мученическая смерть не только их трагедия, но и каждого из нас. То, что свершалось тогда, врывается в нашу жизнь, становится и нашей судьбой, ко многому обязывает. Они страдали и за нас, приняли на себя и нашу долю, что обязывает нас исполнить своё. Поэтому они испытывали исключительные муки и во всём этом вселенский трагизм. Они смогли поднять своё и наше потому, что мы можем довершить и за них. Совершённое ими указывает на наше бремя ответственности, а наше делание – в то же время и их. Иначе все их страдания и смерти бессмысленны. Мы несём ответственность за оправдание праведных мучений наших предков. Это откровение совместного крестонесения на пути спасения.

Мир в целом как единый организм может спастись только в том случае, если спасётся в нём каждая вечная душа. Иначе это будет спасение частичное, хотя бы и бесконечно большей части. Целостная вселенная преобразится только когда каждая вечная душа свободно самоопределит себя к Новому Бытию, когда раскается последний грешник. Это та единственная заблудшая овца, которая для Доброго Пастыря дороже всего стада, ибо праведное стадо прошло свой путь, но завершить его можно только совместно, без единого заблудшего: «Если бы у кого было сто овец, и одна из них заблудилась, то не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдет ли искать заблудившуюся? и если случится найти ее, то, истинно говорю вам, он радуется о ней более, нежели о девяноста девяти незаблудившихся. Так, нет воли Отца вашего Небесного, чтобы погиб один из малых сих» (Мф. 18, 12-14).

Христос отдал Себя на Распятие за всех людей и во имя всех, не только во спасение добрых праведников, но и грешников: «…Так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лк. 15, 7). Каждая душа неповторима и незаменима в теле Христовом для Бога, «Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1 Тим. 2, 4). В этом выражен помысел Бога о мире, о преображении всего бытия. В Божием замысле содержится и путь к всеобщему спасению – через любовь к Богу, покаяние и свободное сотворчество Богу. Ориген утверждал, что Христос останется на Кресте и Голгофа продолжится до тех пор, пока хоть одна душа останется в аду. Никто не сможет стать истинно праведным, пока последний грешник не будет найден и приведен к покаянию. Ни одна душа не достигнет райского блаженства, пока последняя человеческая душа останется в аду. Так судьбы всего мироздания решаются в душе каждого человека.

Возражают, что в таком представлении мир населен не свободными ответственными личностями, но автоматами, заведёнными на спасение. Что человек абсолютно свободен и способен окончательно выбрать небытие. Если же он перестаёт быть, то в судьбах мира уже не участвует и нашей совести не является укором. Что не может всеобщее спасение зависеть от чьего-то своеволия, безответственности или индивидуальной злой воли. Что возможно полное спасение части мира и, в то же время, отпадение в небытие другой. Таким образом утверждается вечность ада, рядоположенного с вечным раем.

Действительно, человек свободен настолько, что способен отказаться от спасения и выйти из бытия. Но вечная основа вечной души, как непосредственное создание Творца, неуничтожима силами мира сего. Душа может обречь себя на вечные мытарства, стенания, муки, на странствия в низших формах, на сон совести, свободы и разума. Но искра Божия неуничтожима и потому душа даже в самом страшном падении сохраняет возможность восстать из пепла и возродиться. Пока же последняя душа не взыскует преображения, мир в целом не получит итога.

Из личностной свободы произрастает и неповторимый облик личности, и соборность – духовная связанность и взаимная ответственность всех между собой и пред Богом. Эта духовная связь диалектична. Человек лично ответственен перед Богом за свою судьбу. Каждый сам творец своего спасения: «Каждый да испытывает своё дело, и тогда будет иметь похвалу только в себе, а не в другом, ибо каждый понесет свое бремя” (Гал. 6, 4-5). Но возлюби ближнего своего означает, что человек ответствен не только за себя, но за судьбу других. Иными словами, я способен ответить перед Богом за себя постольку, поскольку принимаю бремя ответственности за другого: «Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (Гал. 6, 2). Каждый ответствен не только за своё спасение, но и спасение других, всего мира.

Метафизический эгоизм также как и метафизическое легкомыслие, беспутство закрывают путь к Богу. Не в этом ли смысл евангельского парадокса – «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее» (Лк. 9, 24). Только осознание грандиозной ответственности взаимоспасения наделяет полным достоинством личности. Отсюда и мир в целом, и каждый в нём сущностью своей заинтересован в том, чтобы спасся и последний грешник. Этим вселенная не заведена на спасение. Возможность окончательного торжества зла существует, но всё решается в выборе человека, в лоне его веры: «…По вере вашей да будет вам» (Мф.  9, 29). Убеждение в торжестве зла открывает возможность всеобщей гибели. Отсутствие веры в спасение делает его проблематичным. Вера же во всеобщее спасение утверждает преображение бытия.

Все мы только идём к спасению и никто до скончания века не заслужил и не получил окончательного блаженства. Даже святые ещё не спасены. Их благодатные дары, творимые ими чудеса, их нетленность свидетельствуют о выходе из косности мира сего. Но и они не до конца прошли свой путь спасения, ибо миссия вечной души не заканчивается с земной смертью. Итог будет подведён и всё разрешится только на Страшном Суде: «Посему не судите никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похвала от Бога» (1 Кор. 4, 5). Сказано великое – каждому будет похвала от Бога, – каждый спасётся, но только если спасутся все. Путь к спасению каждого пролагается через спасение всех. И общее спасение возможно только как спасение всех и каждого. Если не сбудется всеобщее спасение, то не спасутся и святые. В этом глубинный трагизм бытия человека, и в этом величайшее бремя ответственности. Своеволие или метафизическое легкомыслие одного может обречь близких и любимых, всех на вечные мучения.

Эту тайну, очевидно, прозревает человек, возвысившийся до святости. Может быть и поэтому многие святые ощущали себя величайшими грешниками, что не могло быть ни лицемерием, ни заблуждением. В святости человек достигает наибольшего понимания своего назначения и трагизма бытия: личное спасение достигается через спасение всех и спасительный итог бесконечно далёк даже для святого. Когда проясняется всеобщая связанность мироздания, – не оккультная, магическая или натуралистическая, а духовная, соборная, связь всего со всем. Где открывается, что спасение есть любовь ко всем ближним и дальним, когда в любви и дальние становятся ближними. Духовное прорастание личности и состоит в том, чтобы открыться любви к каждому человеку, когда судьба и самого далёкого сопереживается как своя. И тогда молитвою и помощью праведников открываются новые возможности спасения для грешников.

Самое трудное для нас – суметь полюбить врага своего, полюбить грешника, не грехи его, а нетленный образ Божий в нём. Но человек призван к преображению жизни великой всеобъемлющей любовью, состраданием, милосердием, прощением: «А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два» (Мф. 5, 39-41); «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас…» (Мф. 5, 44).

Это невозможно даже представить, но спасение и есть взыскание непредставимого. Это не имеет никакого отношения к реальной жизни, но спасение и есть упование на чудо. Это можно приложить только к Богу, но спасение и есть богоуподобление: «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48).

 

 

 

Н.О. Лосский синтезировал православные представления о Царстве Божием или Царстве Духа: «Сохраняя формальную свободу, и, следовательно, не становясь автоматами добродетели, члены Царства Божия достигают в то же время совершенной полноты материальной свободы. Сущность её заключается в том, что в их распоряжении находится бесконечная творческая сила для осуществления бесконечного разнообразия красоты, добра и обретения совершенной истины. Бесконечность их творческой силы вытекает из конкретного единосущия их, вследствие чего всякий творческий замысел члена Царства Божия встречает не противодействие других, а, наоборот, подхватывается всеми и осуществляется в соборном действии. В таком единосущном сочетании сил участвует и творческая мощь Божия, а потому нет границ этой полноте творчества…

В Царстве Божием нет ни одного ограничения свободы: всякий член Царства Божия обладает совершенною свободой действия, так как всякое хотение его встречает поддержку в остальных членах Царства Божия и содействие благодатной силы Божией, а потому осуществляется без всякого умаления, обладая совершенною полнотою Истины. Члены этого Царства совершают выбор, обозревая все бесчисленное множество возможностей, и не встречают при этом никакого противодействия со стороны других своих хотений, так, как выбор их без колебаний и ошибок направляется в сторону добра и абсолютной красоты».

 

Таким образом, рай по окончанию времён – это вхождение в Бога, уподобление Богу, познание Бога во всей полноте Его природы: «…Когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3, 2). В раю открывается замысел Бога о творении и всё свершившееся на пути исполнения этого замысла. В преображённом мире каждая личность будет обладать полнотой бытия и в этом все личности будут едины неслиянно. Каждая будет отлична от других спецификой личного бытия, но все будут в единстве соборной любви.