Митрополит Сергий (Страгородский) в 1930-е гг.
И.М.Андреевский http://florentioslg.livejournal.com/173814.html
Архиепископ Серафим
(Звездинский)
(Звездинский)
1930. Октябрь-декабрь
27 сентября
Собственноручные показания митрополита Иосифа (Петровых) о его отношении к современным ему церковным событиям:
«Собственноручное мое показание по делу в объяснение моего отношения к современным церковным событиям, как я их себе представляю.
Процесс, в котором я сейчас фигурирую, имеет целью – видимо “разгром” так называемого “Иосифлянства” (правильнее “антиСергиянства”), организации якобы с антисоветскими тенденциями. Отсюда вытекает и тот неправильный путь, но которому мне кажется идет все следствие, грозя напрасною гибелью многих неповинных в том, в чем их обвиняют. Ведь критика слов и дел м. Сергия вовсе не есть критика или выпад против Власти (здесь и далее подч. митр. Иосифом - А.М.).
Лакейский подход Сергия к Власти в его церковной политике факт неопровержимый. И вся Советская печать гораздо злее и ядовитее нас высмеяла это лакейство и в стихах, и особых фельетонах, и юмористических иллюстрациях. Почему же нам это воспрещено?
За хранение и распространение этой критики людей преследуют, как за хранение и распространение чего-то антисоветского. Правда, здесь прорываются иногда вопли, как будто бы и Власть задевающие. Но ведь это неизбежно, как одна крайность при другой, как невольная отрыжка тех подхалимств, до которых дошел наш недавний “господин-лакей” Сергий.
В этих воплях, в этой отрыжке – нет однако же активного противодействия и оскорбления Власти, а простое подчеркивание контрастов. В самом деле, если Сергию – по пословице – “плюнь в глаза, ему все будет Божья роса“, то мы говорим, что плевок есть плевок, и только. Сергий хочет быть лакеем Сов. Власти, мы – хотим быть честными, лояльными гражданами Сов. Республики с правами человека, а не лакея, и только. Ведь в других областях – Власть наша (Советская) крепкая и спокойная за свое существование – не боится никакой здоровой самокритики, и даже сама ее ищет и требует.
Понятно поэтому – если Власть хочет блага себе, то она должна найти нечто здоровое для себя и в нашей самокритике, которая позволяется другим почти в неограниченном количестве.
Еще раз повторю:
1.Во главе “анти Сергиянской“ ориентации я не стоял и на выпады ее антисоветские не имел ни малейшего влияния. Если таковые выпады оказались, я решительно от них отмежевываюсь и советовал бы всем отмежевываться, и прошу Власть не налагать на меня ни малейшей ответственности за эти выпады.
2.Проявляя свое участие в церковной жизни общины Храма Воскресения и других, единомысленных с нею, советами и помощию в решении разного рода вопросов церковного характера, я считал и считаю, что не выходил из рамок законности, поскольку сама Власть позволяла меня регистрировать при этой общине в качестве ее духовного руководителя и не предъявляла мне никаких требований в смысле ограничения моих чисто духовных прав. Запретили бы мне это прямо, на тех или иных законных основаниях, и я не пошевелил бы и пальцем.
Признавая некоторую нелояльность своего личного поведения в отношении Власти и находя, что безупречное соблюдение этой лояльности чрезвычайно затруднено вообще при таком множестве всякого рода невыясненных достаточно ограничений свободы живой человеческой личности и возможно разве только для высшей 100%-нтной мудрости Сократа, я прошу вновь Власть простить мне мои ошибки, о коих выражаю искреннейшее сожаление, и принять мое честное (и отнюдь не лакейское) заверение, что сознательным врагом и вредителем Власти никогда не был и быть не могу уже в силу своего далеко не дворянского происхождения и в силу того, что никогда не был особым сторонником старого режима, с коим у меня посему даже были в прошлом немалые недоразумения (прекращение мною в 1905 г. всякого поминовения царской фамилии за Богослужением и за это лишение на некоторое время возможности священнослужения, перевод на худшее место, лишение наград и повышений по службе и т. п.).
Доколе же тяготеть будет надо мною несчастный рок, не дающий заработать и у нового режима честного и незапятнанного имени при всех искренних желаниях и попытках этого? 27 сентября 1930. Иосиф Петровых». Подлинник. Автограф митрополита Иосифа.
30 сентября
Протокол допроса митрополита Иосифа (Петровых):
«Антисергианская организация началась с известной декларации митрополита Сергия, где он, высказав более или менее приемлемые для всякого честного Советского гражданина мысли, в тоже время допустил неприемлемые для церковного сознания действия нашедшие свое выражение тотчас в целом ряде противоцерковных мероприятий: переброска с места на место почти всех тогдашних архиереев, учреждение синода на неканонических началах, уничтожение вовсе некоторых епархий, произвольное слияние их, прекращение молитвы за привлеченное по гражданскому суду духовенство и т. п.
Все это для Ленинградской епархии приняло особую остроту после того, как им без всякого законного канонического основания был смещен митрополит, на стороне которого было большинство духовенства и верующих мирян. Когда попытки сговориться с митроп. Сергием и склонить его на некоторые важные уступки, выраженные тогда в особом протесте, в составлении которого участвовал Абрамович-Барановский, остались тщетными, недовольные Сергием решились прервать с ним общение как администратором и управляться в своей общине самостоятельно с зарегистрированными при храме Воскресения на крови духовными руководителями, митрополитом Иосифом и епископом Дмитрием, которому и были мною переданы соответствующие полномочия.
Никакого другого оформления политического или церковного эта оппозиция не имела и не имеет, ограничивая себя чисто церковною деятельностью, чуждою гражданской политики, и в начале только лишь в тесном кружку одной общины, к которой вскоре же однако примкнул целый ряд других общин, как в самом Ленинграде, так и в других местностях Союза. Все эти общины объединялись одним духом протеста против антиканонических деяний митрополита Сергия и никакой документальной программы, общей и обязательной для всех, не имели. Их неписанный лозунг был – совершенное отрешение от светской политики в сторону только церковного дела. Целью было одно: религиозное утешение верующих в богослужениях по строго церковному, чуждому всяких новшеств, чину, и как содействующее условие этому – устройство церковной жизни на строго церковных началах, выработанных правилами Вселенских Соборов, ближе пододвинутыми к условиям современной жизни постановлениями поместного собора 1917 года.
Мы до сих пор не знаем, за что сидят в ссылке митрополиты Петр, Кирилл и другие и все увеличивающиеся сроки их пребывания в ссылке, однако митрополит Сергий в своей декларации осудил все духовенство и церковь в нелояльности к Сов. власти.
Радости Сов. власти не могут быть нашими общими радостями. Советская власть получает удовлетворение закрытием той или иной церкви, мы можем только иметь скорбь и не можем радоваться. В программе Сов. власти на первом месте поставлена борьба с религией как опиумом для народа, мы же считаем и всякое преследование духовенства и верующих преследованием религии и только можем выражать скорбь.
Как глава церкви, прежде чем осудить заграничное духовенство, митрополит Сергий должен был учинить формальный церковный суд. И как глава церкви он был не вправе в своей декларации осудить огульно все духовенство. За политику церковный суд не судит, это дело гражданского суда.
Связь с митрополитами Петром, Кириллом, Агафангелом и другими лицами вначале была совершенно неощутительна. О митр. Петре и Кирилле сергианцы даже пускали слухи, что они осуждают это новое течение, пускали в оборот письма, якобы с их одобрениями, чем смущали и колебали многих.
(Примеч. А.М.:
Самым известным подобным документом был доклад митрополиту Сергию епископа Василия (Беляева) о положительном отзыве митрополита Петра о июльской Декларации (см.: Акты... С. 529-530). Сам священномученик Петр в декабре 1929 года в письме митрополиту Сергию, подвергнув суровой критике действия своего Заместителя, писал:
«Между прочим, мне пишут, что епископ Василий о делах от моего имени представил Вам доклад. Должен заметить, что ни ему, ни Другому моему сожителю я не давал никаких поручений, касающихся церковных дел» (Акты... С. 681-682)).
Лично я получил письмо от митроп. Серафима Чичагова, где он призывал меня образумиться, ссылаясь на то, что и митроп. Кирилл, и все виднейшие иерархи на их стороне. В дальнейшем оказалось, что это была ложь, которая еще более оттолкнула от пользующихся столь негодными средствами. И в настоящее время никакой особой связи с митр. Петром, Кириллом и другими антисергианское течение не имеет, и о том, что с митрополитом Петром была через епископа Дамаскина налажена связь, я слышу впервые.
Те документы, которые получались нашей организацией в защиту нашего течения, я получал от разных лиц с Ленинграда и других мест. Поскольку эти документы говорили в пользу нашей организации, я получал удовлетворение и, напротив, когда что-либо писалось не в нашу пользу.
Не имея на местах духовного руководителя, с разных городов и местностей СССР приезжали к епископу Дмитрию за руководством, некоторые, возвращаясь с Ленинграда, заезжали ко мне, так просто повидать, так как по всем вопросам они получали руководство от епископа Дмитрия Любимова. Некоторые приезжающие осуждали Ленинградцев, что они так поздно отошли от митрополита Сергия, что они уже давно это сделали, однако, не имея у себя руководителя, они приезжали в Ленинград, прося принять и разрешить недоуменные вопросы. Обращающим(ся) ко мне с теми или иными вопросами я направлял к епископу Дмитрию, прося его разрешать все вопросы.
Центром нашей организации была церковь Воскресения на крови, где в числе причта зарегистрирован был и я.
О всех событиях, которые происходили в церкви Воскресения на крови мне сообщали приезжающие с Ленинграда, как мать Анастасия Куликова, так и другие. Через них я получал с церкви денежное вспомоществование в размере 50-60 руб. в месяц и продуктами. Кроме Куликовой приезжала два раза Андреева Нат. Ник. раза два Мария Петровна Березовская, и духовенство: Добронравов, Ушаков, Вознесенский, епископ Василий, Филофей Поляков, свящ. Петр Беллавский монах Тихон с Ал.-Невской лавры. Все эти лица приезжали ко мне за разрешением вопросов, как лично их касающихся, так и всей нашей организации.
В одном письме я писал епископу Дмитрию, чтобы с лицами, которые приезжают с других городов и местностей, он был осторожнее и прием их в наше общение производился после тщательной проверки приехавшего. Я лично принимал тех, кои имели письмо от еп. Дмитрия.
Непосредственной связи с митр. Петром у меня не было, но копия письма митр. Петра мне была прислана.
Также я лично никакой связи не имел с Антонием Храповицким, но копию телеграммы его, в которой он осуждал митрополита Сергия, я получил. Получал я все с Ленинграда от еп. Дмитрия Любимова.
С Киева приезжала ко мне по поводу священника Спиридона некая Анисья. Приехала она уже с Ленинграда с письмом Натальи Николаевны. Фамилию этой Анисьи я не знаю, но Наталья Николаевна может знать, так как она направила ее ко мне с письмом.
Кроме Анисьи с Киева приезжал священ. Андрей Бойчук разрешать вопрос об этом же Спиридоне. О священнике Жураковском я слышал от этой Анисьи и Бойчука как о стороннике Спиридона, вводившего всевозможные новости.
С Твери приезжал о. Фотий, который возвращался с Ленинграда. Зачем он приезжал, не помню, но Ленинградцы, епископ Любимов, пользовались тем, что могли послать с возвращающими домой ко мне письма и посылки. И с этим Фотием я получил письма от Любимова и других знакомых.
Кто приезжал ко мне с периферии еще, я не помню».
5 октября
Протокол допроса митрополита Иосифа (Петровых):
«Кроме ранее указанных мною лиц, приезжавших ко мне с Ленинграда, дополняю, что приезжал представитель от единоверческой церкви от священника Алексея Шеляпина с письмом. В этом письме Шеляпин, осуждая взятый митрополитом Сергием курс церковной политики, просил его принять в общение с нами. Письмо было переслано через юношу Иннокентия, которого Шеляпин просил благословить в монашество. Переговорив с Иннокентием, я пришел к тому, что в монашество его можно посвятить, и дал в этом согласие.
Распоряжения Сов. власти и ее мероприятия в отношении церковной политики (налоги на духовенство, церкви, выборка патентов и т.п.) считаю для себя обязательными, как гражданский долг, поскольку они не простираются на существо веры. Если в вопросе о выборке патентов у меня одно время были колебания, то они объяснялись большими смущениями среди верующих, эти смущения вызывали у меня опасения увеличить их и произвести большой соблазн в народе.
Долгое время я держался в стороне от этого вопроса, предоставляя его решать самим верующим. И тогда, когда эти верующие, без соблазна среди себя, приходили к решению выбирать патенты, я не возражал, и не считал их за это нарушившими чистоту веры. Мое письмо к священнику Николаю Ушакову, отказавшемуся служить в церкви, где выбрали патент на свечи, действительно является письмом, в котором я его «благодарил за твердую и решительную борьбу со всякими «уклонами» и "покраснениями". В письме я ему писал, что я на него надеюсь в будущем, что время лукавое и опасное для всяких послаблений, призывал быть на страже, так как находил, что и нашу группу хотят тоже использовать для целей, ничего общего не имеющих с истинною церковью христовою, просил поддержать слабых и робких своим примером.
Такое письмо было ему написано после ухода его с церкви, где выбрали патент.
"Покраснение" это нарушение устоев церкви, и обновленцев, и сергиевцев я считаю красными.
Вести борьбу с антисоветскими настроениями законное дело Сов. власти. Но я нахожу, что власти следовало бы иметь более осторожность в суждении о действительно антисоветских настроениях церковных людей, и о степени их активной вредоносности, тем более, что с точки зрения власти борьба с религией подводит под угрозу репрессий всякого верующего человека. Вот и в моем деле: я категорически отказываюсь от обвинения меня в активной контрреволюционности и в антисоветской деятельности. Но оправдаться в этом трудно, потому, что мы стоим на разных точках зрения по существу спорных пунктов.
Простое слово, сказанное в защиту своей точки зрения, является обидным для иначе настроенной власти, и, следовательно, уже "антисоветским". С другой стороны, выявилось немало нелояльных отношений к власти среди отдельных лиц, ответственность за которые несправедливо возлагается на целую группировку верующих и особенно на меня, как считающегося их духовным руководителем. Непонятным является для меня и то, что считая меня нелегальным со своею группою, с самого начала, власть лишала меня всякой возможности какой-нибудь легализации. Из Ленинграда я был выставлен после одной единственной службы, несмотря на разрешения, полученные от местного Адм. Отдела. Я отметаю все антисоветское и каюсь в своих ошибках, от которых, повторяю, так трудно всякому уберечься. Я готов на все, что нужно, в пределах возможного, для восстановления доверия ко мне власти и для доказательства моей лояльности к ней. Если она не внемлет этим воплям, то очевидно внять не в ее расчетах, а каких? Отказываюсь понять. Записано с моих слов правильно. Иосиф Петровых».
9 октября
Протокол допроса митрополита Иосифа (Петровых)
«Мой заместитель архиепископ Дмитрий Любимов через монахиню Анастасию Куликову запросил меня, как ему быть и поступать с вновь вступающими в нашу организацию.
На этот запрос я через Куликову же дал указание, чтобы архиепископ Дмитрий в приеме новых лиц, как из духовенства, так и из мирян был бы крайне осторожным, остерегаться провокации.
Тут же я ему писал, чтобы ни в коем случае не прекращать поминовение митр. Петра, так как это свидетельствует массам о нашем единении с митр. Петром. Писал ему, что, если по этому вопросу будет какое-либо "давление" извне, то, не боясь никаких репрессий, твердо стоять на своем.
Предупреждал еп. Дмитрия, чтобы он строго следят за тем, чтобы каждая двадцатка представляла из себя крепко слитое ядро. Без единомыслящей двадцатки, лиц в ней состоящих, никакую работу духовную проводить нельзя.
После ареста арх. Дмитрия Любимова к управлению по моему благословению вступил Сергий Дружинин, но и него вскоре стали поступать жалобы на его взбалмошный характер, и я в десяти заповедях на имя еп. Сергия, предложил ему ограничить свои права в управлении.
В письме на имя свящ. Викторина Добронравова, носящем характер зашифрованности мысли, я писал, что та борьба, которую ведет Советская власть с истинной православной церковью, есть борьба не с нами, а с ним, богом (так в тексте протокола - Л.Р.), которого никто не победит, и наше поражение, ссылка, заточение в тюрьмы и тому подобное не может быть его, бога, поражением. Смерть мучеников за церковь есть победа над насилием, а не поражение.
Ко мне приезжало и духовенство, и верующие, не только те, которые примыкают к нашей организации, но обращалось духовенство и верующие, которые к нашей группе не примыкают, со всеми своими скорбями. Так, помню, ко мне приехал один гражданин, у которого описали все до основания, вплоть до палки, обращался один священник, сергианец, которому предложено было властью оставить гор. Устюжну, и всем им я говорил, чтобы они терпели, говорил слово утешения, и они с утешением уезжали домой.
Кто именно ко мне приезжал, я сказать не могу, приезжало много, записей же приезжающих не вел.
Никакими репрессиями со стороны Сов. власти наше течение не может быть уничтожено. Наши идеи, стойкость в чистоте православия пустили глубокие корни. Ложь митрополита Сергия в его интервью (от 15 февраля 1930 г. – А.М.) о том, что церкви закрываются по постановлению верующих, доказали каждому, даже неграмотному крестьянину. Ненависть крестьян к Сов. власти доходит до открытой пропаганды и выступлений, крестьяне буквально
голодают, не имея хлеба, а если имеют, то
не имеют возможности смолоть. Ветряные мельницы все закрыты, на других же отказываются молоть. Я, живя в Моденском монастыре, этих разговоров наслушался и удивляюсь, почему только нас, духовенство, Сов. власть привлекает к ответственности.
Записано с моих слов правильно, но тенденциозно. Иосиф Петровых».
26 октября Расстрел 12 монахов
Новоо-Афонского монастыря
Сергий Шумило:
В г. Новороссийске чекистскими палачами 26 октября 1930 г. были расстреляны 12 монахов Ново-Афонского Симоно-Кананитского монастыря в Абхазии, созданного стараниями Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря. Еще 9 новоафонских иноков тогда же были приговорены к 10 годам лишения свободы с отбыванием срока в сталинских концлагерях; практически никто из них не вышел на свободу. В результате проведенных в горах Абхазии массовых облав в 1930 г. органами ОГПУ было выявлено и арестовано несколько сот бывших насельников Ново-Афонского монастыря, а также бывших насельников Афонских подворий, скрывавшихся после их закрытия в горной местности Северного Кавказа.
Среди репрессированных было немало иноков, что вернулись на Родину с Афона в 1913-14 гг., перед началом Первой мировой войны. Промыслом Божиим им суждено было в годы богоборческих гонений хранить очаги православия, нередко совершая свое служение в условиях подполья и катакомбной пастырской деятельности. По сведениям ОГПУ, только к началу 1927 года в горном районе Псху и озера
Рица скрывалось до 400 монахов.
Большинство из них подверглись арестам и репрессиям. Так сталинский коммунистический режим пытался покончить с «очагом» наследия и влияния Святой Горы Афон в СССР.
Вот имена этих 12 новоафонских иноков-новомучеников, расстрелянных 26 октября 1930 г.
Иеромонах Викторин (Беляев). Родился в 1881 году в Воронежской губернии. В Ново-Афонском монастыре пребывал с 1907 по 1924 год, когда удалился на Псху. Епископом Ереванским Антонием
(Романовским), управляющим Сухумской епархией, рукоположен в священный сан (ок. 1926 года), для чего явился в Сухум, в «подпольный, на чердаке» молитвенный дом. На Псху подвизался в окрестностях хутора Серебряного. Арестован 23 апреля 1930 года «опергруппой ЧОО ОГПУ».
Иеромонах Макарий (Демин). Родился в 1877 году в Саратовской губернии. В возрасте 17 лет поступил в Ново-Афонский монастырь, в котором пребывал до 1923 года. Ушел в долину Псху и поселился на
хуторе Санчарском. Арестован опергруппой 24 апреля 1930 года.
Cхимонах Александр (Артемьев). Родился в 1876 году в Псковской губернии. В Пантелеимоновом монастыре с 1908 года, в мантию пострижен в 1911 году с именем Алексий. Послушания проходил на Новой Фиваиде, на московском подворье, в Ново-Афонском монастыре, где был пострижен в схиму. Подвизался на Новом Афоне до закрытия обители. С 1924 года обитал на Псху, в районе хутора Ригдза. Арестован 24 апреля 1930 года.
Схимонах Афанасий (Малышев; в монашестве Гедеон). Родился в 1873 году в Ярославской губернии. В Пантелеимонов монастырь принят в 1898 году. Послушание нес в обители и на одесском подворье; пострижен в мантию в 1907 году. Примкнул к движению имябожников и был отправлен в Россию в 1913 году. Жил в Ново-Афонском монастыре до его закрытия, выполняя послушание в пошивочной мастерской. В 1924 году ушел на Псху, проживал на келлии на хуторе Водопад; принял постриг в великую схиму. Арестован 23 апреля 1930 года органами «ГПУ Абхазии».
Схимонах Феодул (Дьяченко). Родился в 1863 году в Могилевской губернии. В Пантелеимоновом монастыре с 1899 года, пострижен в мантию в 1906 году. Послушание проходил на Крумице. Вместе с другими участниками имябожнического движения выслан в 1913 году в Россию. Поступил в Ново-Афонский монастырь, а в 1921 году удалился на Псху, где обитал в скиту на хуторе Санчарском. Арестован 25 апреля 1930 года.
Монах Антонин (Головко). Родился в 1880 году в г. Александрии Херсонской губернии. Насельник Ново-Афонского монастыря с 1903 по сентябрь 1924 года, монашеский постриг принял в 1913 году. После закрытия обители находился в Сухуме, в ноябре 1928 года ушел на Псху и проживал там на хуторе Серебряном. Арестован опергруппой 24 апреля 1930 года.
Монах Варфоломей (Ковалевский). Родился в 1874 году в Донской области. Находился на Новом Афоне с 1902 года, впоследствии подвизался на Псху, а с 1926 года — в одном из скитов близ оз. Рица. Арестован 24 апреля 1930 года опергруппой ЧОО ОГПУ.
Монах Димитриан (Овсюк). Родился в 1876 году в Черниговской губернии. На Новом Афоне с 1898 по 1924 год. После закрытия монастыря удалился на Псху и находился на хуторе Лакоба. Арестован в апреле 1930 года.
Монах Иоанн (Иероним?) (Романский). Родился в 1880 году в Каменец-Подольской губернии. В 1911 году был принят послушником в Свято-Николаевский монастырь близ Одессы, оттуда перешел в Ново-Афонский монастырь. После закрытия обители переселился на Псху, обитал близ Святой горы «под утесами скал». Арестован опергруппой ЧОО ГПУ 22 апреля 1930 года.
Монах Ипатий (Аббакумов). Родился в 1870 году в Полтавской губернии. На Новом Афоне подвизался с 1895 по 1922 год, когда переселился на Псху; находился там на хуторе Санчарском. Арестован органами ОГПУ 24 апреля 1930 года.
Монах Мефодий (Демиденко). Родился в 1878 году в Полтавской губернии. Жил при монастырях с 10-летнего возраста, на Новом Афоне подвизался с 1904 по 1924 год, впоследствии ушел на Псху. Арестован органами милиции в феврале 1930 года в Новороссийском районе за «разложенческую антиколхозную агитацию».
Монах Сосфен (Алексеенко). Родился в 1868 году в Витебской губернии. Находился на Новом Афоне с 1905 года. После закрытия монастыря переселился на Псху и пребывал там на хуторе Санчарском. Арестован в апреле 1930 года.
На этом сайте http://www.regels.org/New-Aphon-Martyrs.htm
Источник: Новомученики Ново-Афонские Сергий Шумило
http://afonit.info/biblioteka/russkij-afon/novomucheniki-novo-afonskie
27 октября
М.А.Новоселов, находящийся в заключении привлечен к следствию по групповому делу "Всесоюзной контрреволюционной организации ИПЦ". Л.Е.Сикорская. Стр. 286.
Без даты
Показания митрополита Иосифа (Петровых)
О ЯРОСЛАВСКОЙ ДЕКЛАРАЦИИ.
«Около года спустя после моего удаления из Ленинграда, когда я уже был в Моденском монастыре, появилась известная декларация м. Сергия и вскоре за нею – мое перемещение в Одессу. Вызванный по этому случаю в Москву, и узнав, что перемещение вызвано интригами отдельных лиц из духовенства, я заявил, что нахожу перемещение по таким причинам – незаконным, сославшись на постановление собора, что никакой епископ, пресвитер, диакон и даже псаломщик не могут быть перемещаемы иначе как по одной из следующих причин: а)собственное желание, б)неизлечимая болезнь и в)впадение в ересь или другое какое тяжкое преступление, подлежащее церковному суду.
Примечание А.М.:
В определении Поместного Собора 1917-1918 годов… говорилось: «Архиерей пребывает на кафедре пожизненно и оставляет ее только по церковному суду или по постановлению высшей церковной власти, в случаях, указанных выше…»
Выше же указывалось:
«В исключительных и чрезвычайных случаях, ради блага церковного, допускается назначение и перемещение Архиереев высшею церковною властью».
О пресвитерах, диаконах и псаломщиках говорилось:
«Члены причта могут быть перемещаемы и увольняемы от своих мест только по суду или по собственному их желанию».
После такого заявления и требования, чтобы мое дело было передано на суд епископов, я, с разрешения Москвы, отбыл в Ростов Ярославский, где и жил зиму 1927 года, служа в Яковлевском монастыре и не проявляя близкого участия в церковных делах. К этому времени повсеместно в Союзе обсуждалась и резко более или менее критиковалась декларация м. Сергия, и создавалось, развиваясь все более и более, протестующее против пего течение, доходившее до того, что целые епархии в полном составе, во главе со своими управляющими архиереями, отлагались от него и начинали управляться самостоятельно (Вятская, Великоустюжская и др.). Сравнительно позднее других сюда присоединилась и Ярославская. Мне известны следующие обстоятельства, сопровождавшие отложение Ярославля от Сергия.
Вызвав однажды меня в Ярославль, митр. Агафангел сообщил мне, что деяния митр. Сергия и его произвол в управлении вызывают настолько серьезное против него возбуждение, что он (Агафангел) завален и телеграфными и письменными просьбами и требованиями взять бразды правления в свои руки и избавить их, таким образом, от всякой зависимости от Сергия, каждому начавшего угрожать запрещениями и другими репрессиями.
Далее, м. Агафангел сообщил, что у него имеется также проект собственной декларации, которым он предполагает выступить против Сергия, что эта декларация одобряется всеми Ярославскими архиереями и что и я приглашаюсь присоединиться к ней, как проживающий в пределах Ярославской епархии и обязанный этим самым к единомыслию с местными иерархами, среди коих я нашел убежище в своем изгнании. Я попросил разрешения ознакомиться с текстом этой декларации и м. Агафангел обещал мне прислать ее с нарочным сразу, как только ее подпишет архиеп. Варлаам который был в отлучке и к которому она была послана для подписи также с нарочным. Вернувшись в Ростов после этой беседы, я через несколько дней получил эту декларацию, уже подписанную тремя архиереями, и, найдя ее соответствующей требованию момента, также подписал ее. Затем подписал ее и Ростовский епископ Евгений. Всего было 5 подписей проживавших в епархии архиереев. Кем составлена эта декларация, с кем она обсуждалась у м. Агафангела, были ли у него какие собрания, я не знаю в составлении ее я не принимал ни малейшего участия.
Прежде чем эта декларация получила широкую огласку, митр. Агафангел и я были неожиданно вызваны в Ярославское ГПУ, где нас принял приехавший из Москвы тов. ТУЧКОВ (пославший также и за М. Агафангелом). ТУЧКОВ задал Агафангелу вопрос, что такое затевается в Ярославле против Сергия, м. Агафангел сообщил сущность своей декларации и при этом спросил: как вы посмотрите на это выступление, не находите ли его контрреволюционным, долженствующим вызвать с вашей стороны какие-либо неприятности (репрессии) для нас, или нет. Тов. ТУЧКОВ заявил, что этого он не думает, и никакого вмешательства в ваши дела со стороны ГПУ не предполагается. Затем, после некоторых разговоров о делах церковных оба мы были отпущены с миром.
После этого, декларация была разослана по распоряжению м. Агафангела ко всем, запрашивавшим его советов и руководства, с разъяснением, что в силу постановления соборного, при отсутствии облеченной доверием центральной духовной власти или при невозможности сноситься с нею, архиереи на местах облекаются всею полнотою прав и управляются совершенно самостоятельно.
Подписанная и полученная и мною эта декларация не могла не налагать и на меня соответствующих обязательств. Ленинградская группа духовенства, опротестовавшая произвол м. Сергия в моем перемещении и фактически уже отложившаяся от него, указала и мне на мой долг не покидать их на произвол судьбы и, если нет мне возможности и надежды быть в Ленинграде, все же не отнимать у них права считать меня их законным архипастырем. Непосредственное же управление может быть оставлено в руках еп. Димитрия, около которого сплотилось отложившееся от Сергия духовенство. Так как это нисколько не изменяло и ничего не прибавляло к моему Ростовскому ничегонеделанию, то я не видел для себя никакой опасности в попущении этого, и дальше как-то все пошло самотеком.
Еп. Дмитрию предоставлена была полная свобода управления до того, что он позволял себе действовать даже вопреки моим ожиданиям и определенно выраженным желаниям и советам. Я не претендовал в таких случаях, оправдывая такие поступки еп. Димитрия тем, что на месте ему виднее большая или меньшая целесообразность такого или иного решения. Во многих случаях, когда он спрашивал моего совета, я так и отвечал ему, предлагая на месте обсуждать дело с более опытными лицами из духовенства, селя он не надеется на свой опыт и рассуждение. Более близко пришлось мне проявлять себя в делах лишь после ареста еп. Димитрия, когда место его заступил престарелый болезненный и неопытный еп. Сергий, и духовенство стайте иногда обращаться со своими нуждами непосредственно ко мне.
Полнота прав, предоставленная епископу Димитрию (в силу, между прочим, и Ярославской декларации), позволяла ему, помимо моего участия, удовлетворять духовные запросы и нужды отдельных лиц не только Ленинградской епархии, но и других местностей. Отсюда и произошло то, что к нему ехали с этими нуждами и запросами отовсюду, где не было по близости другого, пользовавшегося доверием) архиерея. Непосредственно ко мне ездить им не было никакой надобности, чем и объясняется крайне незначительное количество таковых приездов и обращений.
Дальнейшее влияние Ярославской декларации на ход дел церковных, после моего вторичного удаления в Моденский монастырь (вскоре после оглашения декларации) для меня остается малоизвестным. Сейчас я совершенно не знаю, как обстоит дело в отпавших от Сергия епархиях, так как по известным мне единицам состоящих в отпадении невозможно судить о настроении целого. Отрывочные сообщения об отделившихся малых ячейках также не дают достаточно материала для суждения об общей картине. Последнее громкое выступление против Сергия со стороны митр. Кирилла говорит за то, что Ярославская декларация не пустой звук.
(Прим. А.Мазырина: Речь прежде всего идет о письмах митрополита Кирилла митрополиту Сергию от 15 мая и 12 ноября 1929 года. См.: Акты... С. 637-541, 651-657).
Как вопль наболевшей души, она жива в сердцах наиболее чутких церковных людей. Историческое ее значение неизгладимо и пойдет вглубь веков, чтобы когда-нибудь на свободно избранном и свободно действующем законном церковном соборе дать полноценный материал для выявления истинного виновника нынешней церковной разрухи. (Да будет так! - Л.Р.)
Мысли декларации Ярославской, воспроизводимой очень неточно, по моей слабой памяти:
«Ваше Высокопреосвященство.
Хотя ни соборными определениями, ни практикой церковной жизни не оправдывается ваше стояние у кормила церковного управления, тем не менее доселе мы подчинялись вам, в надежде что вы доведете церковный корабль до тихой пристани, то есть до созыва церковного собора, который разрешит все наболевшие вопросы церковной жизни и даст ей так необходимое успокоение и мир. Но надежды наши не оправдались. Напротив, целый ряд ваших незакономерных действий как-то: перемещение архиереев с места на место без законных оснований, назначение викариев без ведома и согласия правящих архиереев, запрещения им священно-служения, наконец, учреждение вами совершенно не каноничного синода, состоящего сплошь из бывших обновленцев и даже одного из них переметавшегося в раскол старообрядчества, все это грозит не успокоением, а усугублением страданий церкви, достоинство которой вы уронили еще более вашим не вызванным никакою нуждою угодничеством пред "внешними", чем вызвали неслыханные издевательства и ... на церковь. (Примеч. А.М.: Многоточие в тексте. Восстановить пропущенное слово по точному тексту Ярославской декларации невозможно в силу его значительного расхождения с текстом, воспроизводимым митрополитом Иосифом).
Мы всегда были сами и остаемся честными и лояльными советскими гражданами, но ваш образ действий находим совершенно неуместным и не достигающим цели умиротворения церковного. А потому объявляем вам, что с нынешнего времени мы отделяемся от вас и будем управлять нашими епархиями самостоятельно, соблюдая верность митр. Петру и руководствуясь в наших действиях правилами апостольскими, Вселенских и Поместных Соборов, практикой и не отмененными распоряжениями прежней церковной власти, а также Всероссийского Поместного Собора 1917 года – до того времени, пока вы сознаете свои заблуждения и сделаете вновь возможною работу с вами на пользу святой Церкви».
(Изложено приблизительно).
Подписи:
М. Агафангел,
Арх. Варлаам,
Арх. Серафим,
Митр. Иосиф,
Еп. Евгений
19 ноября
Протокол допроса митр. Иосифа:
«Я утверждаю, что Новоселов на меня никакого особого влияния не имел. С большей справедливостью это следует сказать относительно архиепископа Серафима Самойловича. По крайней мере он мне говорил, что Новоселова слушаться иногда невредно. Я знаю, что Серафим под впечатлением Новоселова подготавливал какой-то протест против декларации митрополита Сергия. Какой точно мне неизвестно. Вообще Новоселов больше говорил и влиял на митрополита Агафангела и, как я уже говорил, на архиепископа Серафима. Ко мне Новоселов приезжал один раз вместе с Серафимом. На отход Агафангела и его группы, на их оформление в самостоятельною течение он повлиял в том смысле, что подлил, как говорится, масла в огонь: он подтолкнул их на том пути на котором они уже стояли.
Со мною Новоселов беседовал о положении в церкви, создавшемся после декларации Сергия. Он говорил о том, что позиция декларации неприемлема для верующего народа, и, в частности, для каких-то "ревнителей церковных из интеллигенции". Имен кого-либо из представителей такого рода интеллигенции при этом не было названо. О нас же, представителях иерархии, говорилось, что и нам тоже пора сказать свое слово.
Позже архиепископ Серафим Угличский показал мне, переслав, кажется, его, письмо Новоселова, в котором последний анализировал троих лиц, с точки зрения пригодности их к возглавлению нового церковного течения. Относительно меня и Агафангела говорилось, что мы мало для этого пригодны: я как склонный более к созерцательной жизни, а Агафангел как престарелый. Называя Серафима "сынком", Новоселов выдвигал на эту роль его, как более молодого и энергичного.
Показание мною прочитано. С моих слов записано верно, в чем и подписываюсь. Иосиф Семенович Петровых».
23 ноября
Протокол допроса митр. Иосифа:
«У Новоселова было не одно, а два посещения меня. В первое свое посещение, о котором я показывал в показании от 19 ноября 1930 года, он, передавая мне мнение какой-то "группы интеллигентных верующих" о необходимости возглавления церковников, не согласных с политикой митрополита Сергия, только информировал меня о том, что решено митрополита Агафангела просить возглавить новую церковную организацию, которая, по существу, тогда только складывалась. Во второй приезд ко мне Новоселов приехал один и привез письмо епископа Дмитрия из Ленинграда. На этот раз мне было сделано предложение встать во главе. Я никак не реагировал на это предложение, вернее не помню, что я сказал.
Новоселов, говоря мне об "интеллигентных кругах", не назвал ни одного лица. Андреева Наталья Николаевна, сообщая мне в одно из своих посещений о положении нашей организации в Москве, сообщила, что среди наших сторонников здесь есть некто Лосев, которого я почему-то представляю себе как профессора, но не с ее слов.
Показание мною прочитано. С моих слов записано верно, в чем и подписываюсь. Иосиф Петровых».
1 декабря
Протокол допроса митр. Иосифа:
«Должен откровенно заявить, что о деятельности интеллигентской группы, пытавшейся руководить до известной степени церковными делами, мне лично мало известно. Правильнее будет сказать, что группа эта собственно только пыталась влиять на церковь в политическом отношении. Я знаю только несколько фактов, указывающих на наличие и деятельность такого рода группы, и систематической связи с нею не имел.
Приезжая ко мне, как я уже показывал в двух предыдущих показаниях, Новоселов сообщил мне, что какая-то группа, или как он ее точно называл – не помню, требует отмены декларации митр. Сергия и выпуска протеста на нее. В довольно общих выражениях, Новоселов дал мне понять, что главная неприемлемость декларации митрополита Сергия в той политике по отношению к Сов. власти, которую она (декларация) от церкви требует.
Архиепископ Серафим Самойлович о Новоселове мне говорил, что он кого-то объединяет и действует от лица какой-то группы.
Наталья Николаевна Андреева называла мне Лосева и Новоселова, как каких-то известных московских деятелей по церковным делам.
Ко мне приезжал из Москвы священник Дулов, который от имени "Москвы" требовал, чтобы я опубликовал свою декларацию против Сергия и, хотя я ему согласия не дал на это, тем не менее он эту мою декларацию, бывшую у него на руках, распространил. Анастасия Куликова говорила, что в Ленинграде у него эти декларации отобрали наши священники.
Близкое лицо к епископу Дмитрию Гдовскому, монахиня Анастасия Куликова сообщила мне о Новоселове, как о "московском деятеле", бывающем у Дмитрия. Когда я и Дмитрий случайно встретились с митрополитом Сергием в Москве, Дмитрий, передавая требование об отмене декларации, потребовал этого не только от лица верующих и духовенства, но и от лица интеллигенции, представителем каковой с ним приехал из Ленинграда профессор Абрамович-Барановский.
Я был главой организации в чисто-церковном смысле. Практически действовал по моему доверию архиепископ Дмитрий.
Андреева Наталья Николаевна хотела все время играть какую-то роль в церковной жизни. Монахиня Анастасия Куликова, под влиянием которой Дмитрий в значительной мере находился, жаловалась мне, что Андреева пыталась втереться в доверие к Дмитрию, приблизиться к нему. Я представляю себе, что роль Андреевой сводилась более или менее к посредничеству между Новоселовым и Дмитрием.
У меня были священники Перепелкин и Шишкин (с юга); последний не имеет определенного места жительства и гуляет по всей Руси. Оба они – большие фанатики. Я сознаю, что наши документы по существу шли по линии антисоветской пропаганды, хотя большая часть каждого такого документа трактовала о вопросах церковной политики. Ко мне эти документы, далеко не все притом, попадали от разных лиц и у меня оставались. Я лично им хода не давал.
Копии телеграмм митрополитов Евлогия и Антония Храповицкого я получил из Ленинграда от архиепископа Дмитрия через Анастасию, кажется. Телеграмма Антония, очень короткая, трактовала политику Сергия по отношению к Сов. власти как "измену и предательство". Совпадение во взглядах по этому поводу между Антониевскими взглядами и взглядами некоторых моих сторонников совпадение по объективным причинам.
Показание мною прочитано. С моих слов записано верно, в чем и подписываюсь. Иосиф Петровых».
16 декабря
Протокол допроса митр. Иосифа.
(Примеч. А.Мазырина: Подчеркнуто в документе красным карандашом следователем А.В. Казанским)
«О том, что примыкавшие к нашей организации священник Василий Подгорный и епископ Иерофей ведут работу преимущественно среди крестьян – мне было известно. Об Иерофее мне писали из Великоустюжской епархии епископ Софроний и какой-то благочинный. Они сообщали, что Иерофей окружил себя женщинами, фанатиками и ходит по деревням, производя беспорядки и выбрасывая насильственно из церквей священников, с ним несогласных. Я оба эти заявления бросил в корзину, не придавая им никакого значения. вернее я не чувствовал себя вправе вмешаться в действия Иерофея, хотя советовал ему в свое время отложиться от митрополита Сергия, когда он спросил моего совета как ему обосновать свою позицию с церковной точки зрения. О Подгорном я знал, что он где-то около Киева, как будто, и является продолжателем дела своего отца, Стефана Подгорного. И отец, и сын ставили ставку на работу среди крестьянства. путем создания своеобразной церковной общественности в виде паломничеств, которые он организовывал, и тому подобного. Димитрий Гдовский мне сообщил о принятии подгорновцев в нашу организацию. Я это принятие санкционировал. Я считаю, что если бы Иерофей не создавал беспорядков, не ходил окруженным толпой из села в село. и т.п., вероятно, и не произошло бы и тех беспорядков, во время которых он был убит.
Моя записка о том, что «нам кажется величайшим позором из позоров XX века ваши насилия над свободой совести [зачеркнуто: вероисповедания] и религиозными убеждениями человечества» это записка выражает только мои личные мнения. Вот эта моя резкость, которой я порой сам не рад – и давала повод понимать меня беседовавшим со мной членам нашей организации именно в том смысле. что я будто бы стою за какое-то активное контр-революционное действие. Приходилось иной раз и письма им писать так, по причине той же моей резкости, что понимали меня опять в том же смысле. Такое понимание возможно тем более, что люди со мной беседовавшие, оказывались зачастую более антисоветски настроенными, чем я. Для таких лиц. конечно, мои резкости по отношению к Сов. власти, могли казаться данными директивного порядка. У меня из ленинградцев бывали: мать Анастасия, Ушаков, Добронравов и Вознесенский.
Я, конечно, понимаю, что документы, которые выпускались иногда сторонниками нашей организации, носили антисоветский характер, особенно такие, которые трактовали о советской власти, как власти антихристовой. Конечно самое маленькое, что может сделать верующий это избегать власти антихристовой. По духу этих документов я думаю, что Новоселов имел к их выпуску какое-то отношение, так как с его взглядами это совпадает, но фактов выпуска им документов я не знаю. Обычно документы выпущенные мне привозила все та же мать Анастасия.
От нее я знал, что Новоселов часто бывает у Димитрия, Анастасия [зачеркнуто: часто] сообщала мне об успехах нашей организации на Кавказе и в других местах. Я относился к этому критически, заявив даже ей, что несмотря на все эти успехи никакого заметного изменения в положении церкви не произошло.
От Анастасии раз я слышал, в ответ на мою реплику, что «хотя бы знали о нашем положении за границей» такой ответ: «там знают все, даже больше, чем знаем мы». Более подробно она мне ничего не сказала. Показание мне прочитано, с моих слов записано верно, в чем и подписываюсь. Иосиф Петровых».
Мое отношение в настоящем положении к современным событиям.
(Прим. А.М.: Здесь и ниже подч. митр. Иосифом)
«Слыша о современных событиях в городах (борьба с религией и с Церковью), конечно, с одной стороны готов благодарить судьбу, что она поставила вдали от всех этих скорбей и страданий для верующей души. И одна мысль об этих страданиях способна отрезвлять и удерживать от всяких желаний играть какую-либо руководящую роль в верхах Церкви. Это не значит, конечно, что я обрел спокойствие, свойственное говорившему: "моя хата с краю, ничего не знаю". Получив свободу, конечно, будешь невольно втянут в ту или другую ориентацию, от чего совесть не позволит отказываться, раз на то будет дана свобода. Но видя как в настоящее время опошлена и дискредитирована всякая ориентация, всего вероятнее, что я ни к одной из них примкнуть не смогу, но и своей особой для других создавать не намереваюсь. Вернее всего, я и на свободе замкнусь в своей уголок, и буду сам себе первой и последней ориентацией. Конечно, не в моих силах будет запретить другим следовать моему примеру и считать меня центром своей ориентации. Но – что в моих силах и что обязан я сделать, так это будет сделано: никакой контрреволюции в своей среде я никогда не терпел и не стерплю и ничего противо-Советского и противореволюционного моим именем или авторитетом не позволю.
Но, конечно, и совестью своей торговать не намерен, и всякую попытку использовать свои силы вопреки декрету о невмешательстве в дела чисто церковные и духовные – встречу отпором, ничуть не боясь погрешить этим против Власти Гражданской, если только она верна своим же собственным декретам и духу своих постановлений о свободе веры и совести каждого. Мне часто приходилось слышать "благие советы": то идти за одним, то за другим. Зачем же непременно нам нужна человеческая кабала?
Я иду только за Христом, по разумению своего какого ни на есть разума, и этого с меня довольно. Итак, мое последнее слово: мне дорога свобода, но, если она послужила бы только во вред мне или кому другому, ничего не имею и против неволи. И то и другое принимаю и впредь как от руки Божией. Им, по нашему верованию – (Господом Богом) всякая власть царствует и пишет правду ("Мною царие царствуют и сильнии пишут правду" слова Библии).
Била меня когда-то и Царская власть – я терпел... Готов терпеть и от нынешней Советской - все что угодно, твердо веря, что и она без воли Божией не сильна мне сделать никакого зла. (Ев. Иоанна. 19 гл., 10-11 ст.) Митрополит Иосиф (Петровых)».
ЦА ФСБ РФ. Дело «Всесоюзной организации ИПЦ». Т. 4. Л. 651-651 об. Подлинник. Автограф митрополита Иосифа. «Я иду только за Христом»\\Богосл. Сб. Св.-Тих. Ин-та. Вып. 9. 2002 г.Публикация, вступление и примечания А. Мазырина
Некоторые сведения из примечаний А.Мазырина:
* Монахиня Анастасия (Куликова Александра Георгиезна, 1870-?) в 1922-1925 годах сопровождала протоиерея Димитрия Любимова в ссылке; с 1927 года секретарь и экономка епископа Димитркя (Любимова); 29 ноября 1929 года арестована вместе с епископом Димитрием; приговорена к пяти годам заключения в лагере.
* Срок заключения митрополита Петра был продлен на два года постановлением Особого совещания при Коллегии ОГПУ СССР от 11 мая 1928 года.
* Протоиерей Викторин Михайлович Добронравов (1889-1937) с 1919 года настоятель церкви святителя Николая на Петровском острове в Ленинграде; 19 сентября 1930 года арестован; приговорен к десяти годам заключения в лагере; расстрелян.
*Протоиерей Филофей Петрович Поляков (1893-1958) с октября 1929 года настоятель Малоколоменской церкви Михаила Архангела в Ленинграде; 21 сентября 1930 года арестован; вскоре освобожден; в 1933 году примирился с Московской Патриархией.
* Епископ Василий (Докторов Владимир Иванович, 1872-1938) в 1924 году хиротонисан во епископа; с 1927 года епископ Каргопольский, викарий Олонецкой епархии; в 1928 году, как не признавший июльскую Декларацию, уволен от управления Каргопольским викариатством; переехал в Ленинград; 7 декабря 1930 года арестован; приговорен к пяти годам заключения в лагере; расстрелян.
* Березовская Мария Петровна (1872-?) председатель приходского совета храма Воскресения на крови в Ленинграде; 28 сентября 1930 года арестована; приговорена к пяти годам высылки в Северный край.
*Андреева Наталья Николаевна (1897-1970) – вдова протоиерея Феодора Андреева, 21 сентября 1930 года арестована; приговорена к трем годам высылки в Казахстан.
* Протоиерей Николай Григорьевич Васильев (1897-1956) с 1930 года священник церкви святителя Николая на Петровском острове в Ленинграде; 28 декабря 1930 года арестован; в мае 1931 года освобожден; в 1948 году примирился с Московской Патриархией.
* Протоиерей Феодор Константиновкч Андреев (1887-1929) – до 1918 года профессор МДА; с 1922 года священник в Петрограде; с 1927 года протоиерей; один из самых активных и авторитетных деятелей оппозиции митрополиту Сергию в Ленинграде; 8 сентября 1928 года арестован; в ноябре 1928 освобожден, будучи смертельно больным туберкулезом; в мае 1929 года скончался.
* Протоиерей Петр Белавский (1892-1983) с 1924 года настоятель церкви святителя Алексия в поселке Тайцы под Ленинградом; 29 ноября 1929 года арестован вместе с епископом Димитрием (Любимовым); приговорен к пяти годам заключения в лагере; в 1945 году примирился с Московской Патриархией.
* Священник Андрей Николаевич Бойчук (1884-1941) с 1928 года служил вместе с архимандритом Сниридоном (Кисляковым); 15 января 1931 года арестован; приговорен к трем годам заключения в лагере; расстрелян.
*Священник Анатолий Евгеньевич Жураковский (1897-1937) один из наиболее активных деятелей иосифлянского движения на Украине, с 1928 года служил вместе с архимандритом Спиридоном (Кис-ляковым); 14 октября 1930 года арестован; приговорен к расстрел с заменой на десять лет заключения в лагере; расстрелян.
*Иеромонах Фотий (Солодов Михаил Семенович, 1885-1931) с 1929 года нелегально служил в Ленинграде; 21 июня 1931 года арестован в Тверской епархии; 1 октября 1931 года расстрелян.
* Священник Алексий Шеляпин (1877-1937) - в 1919-1934 годах и с 1928 года настоятель единоверческой церкви святителя Николая на улице Марата в Ленинграде; 22 августа 1930 года арестован; приговорен к пяти годам высылки; расстрелян.
*Архиепископ Варлаам (Ряшенцев Виктор Степанович, 1878-1942) с декабря 1927 года временно управляющий Любимским вика-риатством Ярославской епархии; 7 сентября 1929 года арестован; приговорен к трем годам заключения в лагере; скончался в заключении.
* Епископ Евгений (Кобранов Евгений Яковлевич, 1892-1937) с декабря 1927 года епископ Ростовский, викарий Ярославской епархии; в 1928 году арестован; расстрелян вместе с митрополитом Иосифом.
Церковный историк С.С.Бычков:
«Поскольку религиозные организации не вели контрреволюционной деятельности, ее придумывали чекисты. Так, в конце 1930 года было сфабриковано дело о Всесоюзной контрреволюционной организации церковников "Истинно-православная церковь". Чекисты "раскрыли" 300 повстанческих ячеек, а их руководителями оказались профессор Алексей Лосев, а также известный публицист Михаил Новоселов».
С. Бычков. С. 364.
15/28 окт.
Письмо митр. Сергия митр. Евлогию:
«Свой административный разрыв с Патриархией Ваше Высокопреосвященство хотите обосновать на указе Св. Патриарха от ноября 1920 года. Но указ этот предусматривает, так сказать, физическую невозможность сношений с Церковным центром, у нас же с Вами, по Вашему собственному признанию, скорее только взаимное непонимание».
(Церковным центром является митр.Петр, с которым действительно нет физической возможности сношений, в силу чего и для митр. Евлогия и для митр. Сергия вступает в силу указ 1920 года, сохраняющий возможность только добровольных объединений вокруг авторитетных иерархов – Л.Р.).
«Вы успокаиваете себя (по примеру Карловацкой группы) тем, что порывая с теперешним Московским Церковным центром, Вы будто бы не порываете с Русской Церковью. Увы, это теперь уже избитая «лесть» (самообман) всех, не желающих подчиниться неугодному им распоряжению Патриархии и, в то же время, не имеющих смелости открыто учинить раскол (п.ч. они сознают отстутствие достаточных оснований)…Отказав в подчинении Заместителю, Вы окажетесь осушником и Местоблюстителя и потому напрасно будте прикрываться возношением имени последнего, по примеру других раскольников»
(Митр. Сергий упорно загоняет всех в альтернативу - или безоговорочное подчинение ему, или раскол. Между тем, сама альтернатива ложна - Л.Р.). ЖМП.1931, №2
26 ноября/9 дек.
Письмо митр. Евлогия с подтверждением своего разрыва с митр. Сергием. Там же
11/24 дек.
Постановление "Зам. П-его М-ля (так в тексте - Л.Р.) и Временного при нем Патриаршего Свящ. Синода" об упразднении находящегося в Париже Епархиального Управления в связи с отказом митр. Евлогия подчиниться Пост. от 10 июня 1930 г. и его увольнения:
«III. Преосвящ. М. Евлогия, как возглавившего собою новое "самочинное сборище" и учинившего раскол, предать суду архиереев (подч. в тексте - Л.Р.)... запретив М. Евлогию и единомышленным с ним Архиереям участие в Церковном Управлении и совершение рукоположений впредь до их покаяния или до решения вышеупомянутого суда, с предупреждением, что в случае дальнейшего неповиновения, они будут подвержены полному запрещению в священнослужении». ЖМП. 1931, № 3
Георгий Федотов о позиции Митрополита Сергия:
«Митрополит Сергий, как и Петр, первый местоблюститель патриаршего престола, продолжал церковную политику патриарха... Лояльность означала средний путь между обновленчеством, принявшим и благословившим коммунистическую революцию, и карловацким отколом, стоявшим за церковно-политическую контрреволюцию... Лояльность, о которой м. Сергий говорит здесь (в Декларации 1927 г. - Л.Р.), понимается им, в сущности, как новый союз Церкви с властью – принципиально атеистической и не прекратившей ни на минуту гонения на церковь... При некотором внешнем сходстве с актом патриарха Тихона, этот документ, в сущности, сходит с пути аполитизма, на который поставил русскую церковь патриарх. Занимая определенную позицию в еще не решенной политической борьбе, Церковь становится на сторону сегодняшних победителей. То, что было стилистическим несоответствием в устах патриарха, приобретает характер искажения действительности в устах его правопреемника. Этот акт митрополита Сергия вызвал в свое время большое негодование за рубежом и в России. Там он имел своим последствием раскол в патриаршей церкви, раскол незначительный количественно, но оторвавший от митрополита Сергия многих самых стойких и крепких борцов за веру.
...Если судить о шаге митрополита Сергия по его результатам, то следует констатировать его неудачу. Из всех проектов м. Сергия осуществилась только легализация Синода. Гонения на Церковь, аресты, ссылки не прекращались. Самое учреждение Синода связано было с обстоятельствами, которые делали сомнительной и его церковную полезность. Ни для кого не было тайной, что ГПУ ввело в состав Синода своего агента, из числа епископов. Это профанировало святость высшего церковного органа и подрывало уважение к нему. Более того, со временем выяснилось и направление синодальной политики, которой покупалось у власти существование нового учреждения. При замещении епископских кафедр предпочтение отдавалось людям компромисса перед стойкими ревнителями. Возвращающиеся из ссылки исповедники вместо своих кафедр отправлялись в глухие углы. Церковь духовно обескровливалась, теряя лучшие силы.
...Окончательное осуждение политики митрополита Сергия жизнь принесла в последние годы, с началом нового кровавого гонения на религию в России. Все стремления к конкордату с государством были опрокинуты Сталиным, который теперь не делает различия между христианином и евреем, обновленцем и сергианцем... Массовое уничтожение храмов показывает, что власть теперь не останавливается перед уничтожением культа, ради сохранения которого митрополит Сергий принес такие жертвы. Для всех ясно, что не изъявлениями политической покорности можно купить милость гонителей. Если они останавливаются в своем походе на веру, то исключительно перед силой: народных масс внутри России или мирового давления извне.
...Ошибки и грехи иерархов и церковных политиков бессильны уничтожить то богатство святости, которое накопляется в русской Церкви. Кровь мучеников, незримое подвижничество новой русской Фиваиды, жаркие молитвы малого стада – все это может с избытком уравновесить в очах Божиих и в судьбах России эти ошибки и эти грехи.
...Крушение сергианской политики не означает осуждения дела патриарха Тихона. Мы возвращаемся к дням патриарха и его последней воле, как к исходному моменту в устроении нашей церковной жизни. Это проводит резкую грань между нами и карловацкой иерархией, противниками патриарха и ослушниками его воли. Возвращение зарубежной церкви в карловацкую юрисдикцию означало бы удушение ее в политике, в человеконенавистничестве и злобе. Дело святейшего патриарха Тихона не подлежит пересмотру. Нужно идти его новым, свободным путем, как ни трудно нащупать его в обступающем мраке». Г.П. Федотов. К вопросу о положении Русской Церкви\\ Россия, Европа и мы, Париж, 1973. Стр. 15-31 (первая публикация в 1930 г.)
1929 - 1930
Данные о религиозном подъеме в стране и росте патриаршей Церкви.
Д.В. Поспеловский:
«В одном из советских источников содержится признание, что "в тридцатых годах патриаршая Церковь начала расти". Это подтверждает и секретный внутренний доклад Союза воинствующих безбожников, в котором говорится о новом религиозном подъеме в 1929-1930 гг.
Это было время насильственной коллективизации, Раскулачивания и депортации миллионов крестьян в отдаленные районы страны или прямо в концлагеря. Вышеупомянутые источники представляют эти меры как подавление эксплуататорских классов и считают церковное возрождение доказательством того, что религиозные организации являются органами контрреволюционно настроенных нэпманов и кулаков. Но те же источники противоречат сами себе, признавая, что церкви удается вербовать заводских рабочих и беднейших и безземельных крестьян в члены в члены приходских советов и на другие выборные церковные должности. Таким образом, если допустить прямую связь между коллективизацией и религиозным подъемом, как это делают вышеупомянутые источники, то необходимо признать, что недовольство режимом охватило не только имущие классы, но и все население страны.
Опросы школьников в 1927-1930 гг. показали, что от 11 до 92 % детей были верующими, причем процент верующих не зависел от того, были это городские школы или сельские. Наивысший процент верующих оказался в одной из московских школ. Среди призывников в армию 70 % были верующими».
Смоленский архив. Библиотека Уайденер. Поспеловский. Стр.166.
1927-1932
Деятельность Катакомбной Церкви в Соловецких лагерях.
«За жуткие пять лет, проведенных в Соловецком концлагере (1927-1932), И.М. (Андреевскому – Л.Р.) пришлось быть свидетелем многих тайных хиротоний, совершенных епископами Максимом (Жижиленко), Иларионом и Нектарием...
К этому же периоду относится и замечательный очерк Андреевского о Шамординских монахинях, сосланных на Соловки летом 1929 года. Их было около 30 и их держали в отдельном бараке. Дело в том, что ни одна из них не отвечала ни на какие вопросы, даже касавшиеся их имен, фамилий, возраста и места рождения. Отказывались они также выходить на работу. Доктор Жижиленко, ставший тайным епископом катакомбной Церкви под именем владыки Максима, находился в то время на Соловках и к нему обратились представители Соловецкой администрации, чтобы он освидетельствовал монахинь и признал их психически ненормальными или физически неспособными выполнять лагерные работы, чтобы иметь какое-то официальное основание не посылать их на общие работы. Монахини спокойно объяснили доктору Жижиленко, что они совершенно здоровы, ни на что не жалуются, но работать на антихристов режим категорически отказываются, пусть даже за отказ их и убьют. Владыка предупредил их, что смерть была бы легким исходом, что их, вероятно, запытают, замучают. По прошествии некоторого времени они согласились штопать одеяла для больных. Их держали в строгой изоляции от других заключенных. Но каким-то образом монахини вступили в контакт со своим духовником, находившимся также в Соловецком концлагере, и он запретил им делать и эту работу, ибо и штопка одеял служит помощью антихристу.
После этого они бесследно исчезли и только много лет спустя удалось И.М., совершенно случайно, узнать об их чудесной судьбе, когда он сам был уже на этом берегу Атлантического океана. Оказывается, монахини были переведены на Дальний Север, в лагерь Воркуту, где их насильно выволакивали из бараков, заставляя работать, но напрасно: они становились на снегу на колени и молились, молились, а вокруг них работали другие заключенные. От несчастных монахинь были отняты все теплые вещи, обувь. Они на арктическом морозе простаивали часами день за днем, но не отмораживали ни лиц, ни голых рук и ног. Даже комендант был потрясен и со страхом смотрел на них. В конце концов их вернули в лагерь, где они жили сами по себе, в отдельном помещении, а их поведение вселило во многие сердца веру и надежду, и чудо это стало известно во многих лагерях». З.П. Трифунович. "Русское Возрождение". 1978, № 4, стр. 216-219
1930 год
Встречи прот. М. Польского в ссылке с "непоминающим" арх. Серафимом (Звездинским) и другими "непоминающими":
«В 1930 г., перед своим уходом за границу, автор снесся с архиепископом Серафимом (Звездинским), который в глухой деревне совершал ночные службы, и верные люди, приезжая даже из дальнейших мест, попадали к нему не с улицы, а через пустыри и задворки. Близкую знакомую автора напутствовал и хоронил в том же году также бывший соловчанин, горячо выразивший свой протест лично митр. Сергию, священник о. Алексий Шишкин, скрывавшийся и переходивший с места на место. Сам автор после оставления ссылки на нелегальном положении путешествовал по России и имел предложение от друзей быть стекольщиком или печником и с такой профессией посещать дома верующих». Польский
КОНЕЦ 1930
====================================================================
«Собственноручное мое показание по делу в объяснение моего отношения к современным церковным событиям, как я их себе представляю.
Процесс, в котором я сейчас фигурирую, имеет целью – видимо “разгром” так называемого “Иосифлянства” (правильнее “антиСергиянства”), организации якобы с антисоветскими тенденциями. Отсюда вытекает и тот неправильный путь, но которому мне кажется идет все следствие, грозя напрасною гибелью многих неповинных в том, в чем их обвиняют. Ведь критика слов и дел м. Сергия вовсе не есть критика или выпад против Власти (здесь и далее подч. митр. Иосифом - А.М.).
Лакейский подход Сергия к Власти в его церковной политике факт неопровержимый. И вся Советская печать гораздо злее и ядовитее нас высмеяла это лакейство и в стихах, и особых фельетонах, и юмористических иллюстрациях. Почему же нам это воспрещено?
За хранение и распространение этой критики людей преследуют, как за хранение и распространение чего-то антисоветского. Правда, здесь прорываются иногда вопли, как будто бы и Власть задевающие. Но ведь это неизбежно, как одна крайность при другой, как невольная отрыжка тех подхалимств, до которых дошел наш недавний “господин-лакей” Сергий.
В этих воплях, в этой отрыжке – нет однако же активного противодействия и оскорбления Власти, а простое подчеркивание контрастов. В самом деле, если Сергию – по пословице – “плюнь в глаза, ему все будет Божья роса“, то мы говорим, что плевок есть плевок, и только. Сергий хочет быть лакеем Сов. Власти, мы – хотим быть честными, лояльными гражданами Сов. Республики с правами человека, а не лакея, и только. Ведь в других областях – Власть наша (Советская) крепкая и спокойная за свое существование – не боится никакой здоровой самокритики, и даже сама ее ищет и требует.
Понятно поэтому – если Власть хочет блага себе, то она должна найти нечто здоровое для себя и в нашей самокритике, которая позволяется другим почти в неограниченном количестве.
Еще раз повторю:
1.Во главе “анти Сергиянской“ ориентации я не стоял и на выпады ее антисоветские не имел ни малейшего влияния. Если таковые выпады оказались, я решительно от них отмежевываюсь и советовал бы всем отмежевываться, и прошу Власть не налагать на меня ни малейшей ответственности за эти выпады.
2.Проявляя свое участие в церковной жизни общины Храма Воскресения и других, единомысленных с нею, советами и помощию в решении разного рода вопросов церковного характера, я считал и считаю, что не выходил из рамок законности, поскольку сама Власть позволяла меня регистрировать при этой общине в качестве ее духовного руководителя и не предъявляла мне никаких требований в смысле ограничения моих чисто духовных прав. Запретили бы мне это прямо, на тех или иных законных основаниях, и я не пошевелил бы и пальцем.
Признавая некоторую нелояльность своего личного поведения в отношении Власти и находя, что безупречное соблюдение этой лояльности чрезвычайно затруднено вообще при таком множестве всякого рода невыясненных достаточно ограничений свободы живой человеческой личности и возможно разве только для высшей 100%-нтной мудрости Сократа, я прошу вновь Власть простить мне мои ошибки, о коих выражаю искреннейшее сожаление, и принять мое честное (и отнюдь не лакейское) заверение, что сознательным врагом и вредителем Власти никогда не был и быть не могу уже в силу своего далеко не дворянского происхождения и в силу того, что никогда не был особым сторонником старого режима, с коим у меня посему даже были в прошлом немалые недоразумения (прекращение мною в 1905 г. всякого поминовения царской фамилии за Богослужением и за это лишение на некоторое время возможности священнослужения, перевод на худшее место, лишение наград и повышений по службе и т. п.).
Доколе же тяготеть будет надо мною несчастный рок, не дающий заработать и у нового режима честного и незапятнанного имени при всех искренних желаниях и попытках этого? 27 сентября 1930. Иосиф Петровых». Подлинник. Автограф митрополита Иосифа.
30 сентября
Протокол допроса митрополита Иосифа (Петровых):
«Антисергианская организация началась с известной декларации митрополита Сергия, где он, высказав более или менее приемлемые для всякого честного Советского гражданина мысли, в тоже время допустил неприемлемые для церковного сознания действия нашедшие свое выражение тотчас в целом ряде противоцерковных мероприятий: переброска с места на место почти всех тогдашних архиереев, учреждение синода на неканонических началах, уничтожение вовсе некоторых епархий, произвольное слияние их, прекращение молитвы за привлеченное по гражданскому суду духовенство и т. п.
Все это для Ленинградской епархии приняло особую остроту после того, как им без всякого законного канонического основания был смещен митрополит, на стороне которого было большинство духовенства и верующих мирян. Когда попытки сговориться с митроп. Сергием и склонить его на некоторые важные уступки, выраженные тогда в особом протесте, в составлении которого участвовал Абрамович-Барановский, остались тщетными, недовольные Сергием решились прервать с ним общение как администратором и управляться в своей общине самостоятельно с зарегистрированными при храме Воскресения на крови духовными руководителями, митрополитом Иосифом и епископом Дмитрием, которому и были мною переданы соответствующие полномочия.
Никакого другого оформления политического или церковного эта оппозиция не имела и не имеет, ограничивая себя чисто церковною деятельностью, чуждою гражданской политики, и в начале только лишь в тесном кружку одной общины, к которой вскоре же однако примкнул целый ряд других общин, как в самом Ленинграде, так и в других местностях Союза. Все эти общины объединялись одним духом протеста против антиканонических деяний митрополита Сергия и никакой документальной программы, общей и обязательной для всех, не имели. Их неписанный лозунг был – совершенное отрешение от светской политики в сторону только церковного дела. Целью было одно: религиозное утешение верующих в богослужениях по строго церковному, чуждому всяких новшеств, чину, и как содействующее условие этому – устройство церковной жизни на строго церковных началах, выработанных правилами Вселенских Соборов, ближе пододвинутыми к условиям современной жизни постановлениями поместного собора 1917 года.
Мы до сих пор не знаем, за что сидят в ссылке митрополиты Петр, Кирилл и другие и все увеличивающиеся сроки их пребывания в ссылке, однако митрополит Сергий в своей декларации осудил все духовенство и церковь в нелояльности к Сов. власти.
Радости Сов. власти не могут быть нашими общими радостями. Советская власть получает удовлетворение закрытием той или иной церкви, мы можем только иметь скорбь и не можем радоваться. В программе Сов. власти на первом месте поставлена борьба с религией как опиумом для народа, мы же считаем и всякое преследование духовенства и верующих преследованием религии и только можем выражать скорбь.
Как глава церкви, прежде чем осудить заграничное духовенство, митрополит Сергий должен был учинить формальный церковный суд. И как глава церкви он был не вправе в своей декларации осудить огульно все духовенство. За политику церковный суд не судит, это дело гражданского суда.
Связь с митрополитами Петром, Кириллом, Агафангелом и другими лицами вначале была совершенно неощутительна. О митр. Петре и Кирилле сергианцы даже пускали слухи, что они осуждают это новое течение, пускали в оборот письма, якобы с их одобрениями, чем смущали и колебали многих.
(Примеч. А.М.:
Самым известным подобным документом был доклад митрополиту Сергию епископа Василия (Беляева) о положительном отзыве митрополита Петра о июльской Декларации (см.: Акты... С. 529-530). Сам священномученик Петр в декабре 1929 года в письме митрополиту Сергию, подвергнув суровой критике действия своего Заместителя, писал:
«Между прочим, мне пишут, что епископ Василий о делах от моего имени представил Вам доклад. Должен заметить, что ни ему, ни Другому моему сожителю я не давал никаких поручений, касающихся церковных дел» (Акты... С. 681-682)).
Лично я получил письмо от митроп. Серафима Чичагова, где он призывал меня образумиться, ссылаясь на то, что и митроп. Кирилл, и все виднейшие иерархи на их стороне. В дальнейшем оказалось, что это была ложь, которая еще более оттолкнула от пользующихся столь негодными средствами. И в настоящее время никакой особой связи с митр. Петром, Кириллом и другими антисергианское течение не имеет, и о том, что с митрополитом Петром была через епископа Дамаскина налажена связь, я слышу впервые.
Те документы, которые получались нашей организацией в защиту нашего течения, я получал от разных лиц с Ленинграда и других мест. Поскольку эти документы говорили в пользу нашей организации, я получал удовлетворение и, напротив, когда что-либо писалось не в нашу пользу.
Не имея на местах духовного руководителя, с разных городов и местностей СССР приезжали к епископу Дмитрию за руководством, некоторые, возвращаясь с Ленинграда, заезжали ко мне, так просто повидать, так как по всем вопросам они получали руководство от епископа Дмитрия Любимова. Некоторые приезжающие осуждали Ленинградцев, что они так поздно отошли от митрополита Сергия, что они уже давно это сделали, однако, не имея у себя руководителя, они приезжали в Ленинград, прося принять и разрешить недоуменные вопросы. Обращающим(ся) ко мне с теми или иными вопросами я направлял к епископу Дмитрию, прося его разрешать все вопросы.
Центром нашей организации была церковь Воскресения на крови, где в числе причта зарегистрирован был и я.
О всех событиях, которые происходили в церкви Воскресения на крови мне сообщали приезжающие с Ленинграда, как мать Анастасия Куликова, так и другие. Через них я получал с церкви денежное вспомоществование в размере 50-60 руб. в месяц и продуктами. Кроме Куликовой приезжала два раза Андреева Нат. Ник. раза два Мария Петровна Березовская, и духовенство: Добронравов, Ушаков, Вознесенский, епископ Василий, Филофей Поляков, свящ. Петр Беллавский монах Тихон с Ал.-Невской лавры. Все эти лица приезжали ко мне за разрешением вопросов, как лично их касающихся, так и всей нашей организации.
В одном письме я писал епископу Дмитрию, чтобы с лицами, которые приезжают с других городов и местностей, он был осторожнее и прием их в наше общение производился после тщательной проверки приехавшего. Я лично принимал тех, кои имели письмо от еп. Дмитрия.
Непосредственной связи с митр. Петром у меня не было, но копия письма митр. Петра мне была прислана.
Также я лично никакой связи не имел с Антонием Храповицким, но копию телеграммы его, в которой он осуждал митрополита Сергия, я получил. Получал я все с Ленинграда от еп. Дмитрия Любимова.
С Киева приезжала ко мне по поводу священника Спиридона некая Анисья. Приехала она уже с Ленинграда с письмом Натальи Николаевны. Фамилию этой Анисьи я не знаю, но Наталья Николаевна может знать, так как она направила ее ко мне с письмом.
Кроме Анисьи с Киева приезжал священ. Андрей Бойчук разрешать вопрос об этом же Спиридоне. О священнике Жураковском я слышал от этой Анисьи и Бойчука как о стороннике Спиридона, вводившего всевозможные новости.
С Твери приезжал о. Фотий, который возвращался с Ленинграда. Зачем он приезжал, не помню, но Ленинградцы, епископ Любимов, пользовались тем, что могли послать с возвращающими домой ко мне письма и посылки. И с этим Фотием я получил письма от Любимова и других знакомых.
Кто приезжал ко мне с периферии еще, я не помню».
5 октября
Протокол допроса митрополита Иосифа (Петровых):
«Кроме ранее указанных мною лиц, приезжавших ко мне с Ленинграда, дополняю, что приезжал представитель от единоверческой церкви от священника Алексея Шеляпина с письмом. В этом письме Шеляпин, осуждая взятый митрополитом Сергием курс церковной политики, просил его принять в общение с нами. Письмо было переслано через юношу Иннокентия, которого Шеляпин просил благословить в монашество. Переговорив с Иннокентием, я пришел к тому, что в монашество его можно посвятить, и дал в этом согласие.
Распоряжения Сов. власти и ее мероприятия в отношении церковной политики (налоги на духовенство, церкви, выборка патентов и т.п.) считаю для себя обязательными, как гражданский долг, поскольку они не простираются на существо веры. Если в вопросе о выборке патентов у меня одно время были колебания, то они объяснялись большими смущениями среди верующих, эти смущения вызывали у меня опасения увеличить их и произвести большой соблазн в народе.
Долгое время я держался в стороне от этого вопроса, предоставляя его решать самим верующим. И тогда, когда эти верующие, без соблазна среди себя, приходили к решению выбирать патенты, я не возражал, и не считал их за это нарушившими чистоту веры. Мое письмо к священнику Николаю Ушакову, отказавшемуся служить в церкви, где выбрали патент на свечи, действительно является письмом, в котором я его «благодарил за твердую и решительную борьбу со всякими «уклонами» и "покраснениями". В письме я ему писал, что я на него надеюсь в будущем, что время лукавое и опасное для всяких послаблений, призывал быть на страже, так как находил, что и нашу группу хотят тоже использовать для целей, ничего общего не имеющих с истинною церковью христовою, просил поддержать слабых и робких своим примером.
Такое письмо было ему написано после ухода его с церкви, где выбрали патент.
"Покраснение" это нарушение устоев церкви, и обновленцев, и сергиевцев я считаю красными.
Вести борьбу с антисоветскими настроениями законное дело Сов. власти. Но я нахожу, что власти следовало бы иметь более осторожность в суждении о действительно антисоветских настроениях церковных людей, и о степени их активной вредоносности, тем более, что с точки зрения власти борьба с религией подводит под угрозу репрессий всякого верующего человека. Вот и в моем деле: я категорически отказываюсь от обвинения меня в активной контрреволюционности и в антисоветской деятельности. Но оправдаться в этом трудно, потому, что мы стоим на разных точках зрения по существу спорных пунктов.
Простое слово, сказанное в защиту своей точки зрения, является обидным для иначе настроенной власти, и, следовательно, уже "антисоветским". С другой стороны, выявилось немало нелояльных отношений к власти среди отдельных лиц, ответственность за которые несправедливо возлагается на целую группировку верующих и особенно на меня, как считающегося их духовным руководителем. Непонятным является для меня и то, что считая меня нелегальным со своею группою, с самого начала, власть лишала меня всякой возможности какой-нибудь легализации. Из Ленинграда я был выставлен после одной единственной службы, несмотря на разрешения, полученные от местного Адм. Отдела. Я отметаю все антисоветское и каюсь в своих ошибках, от которых, повторяю, так трудно всякому уберечься. Я готов на все, что нужно, в пределах возможного, для восстановления доверия ко мне власти и для доказательства моей лояльности к ней. Если она не внемлет этим воплям, то очевидно внять не в ее расчетах, а каких? Отказываюсь понять. Записано с моих слов правильно. Иосиф Петровых».
9 октября
Протокол допроса митрополита Иосифа (Петровых)
«Мой заместитель архиепископ Дмитрий Любимов через монахиню Анастасию Куликову запросил меня, как ему быть и поступать с вновь вступающими в нашу организацию.
На этот запрос я через Куликову же дал указание, чтобы архиепископ Дмитрий в приеме новых лиц, как из духовенства, так и из мирян был бы крайне осторожным, остерегаться провокации.
Тут же я ему писал, чтобы ни в коем случае не прекращать поминовение митр. Петра, так как это свидетельствует массам о нашем единении с митр. Петром. Писал ему, что, если по этому вопросу будет какое-либо "давление" извне, то, не боясь никаких репрессий, твердо стоять на своем.
Предупреждал еп. Дмитрия, чтобы он строго следят за тем, чтобы каждая двадцатка представляла из себя крепко слитое ядро. Без единомыслящей двадцатки, лиц в ней состоящих, никакую работу духовную проводить нельзя.
После ареста арх. Дмитрия Любимова к управлению по моему благословению вступил Сергий Дружинин, но и него вскоре стали поступать жалобы на его взбалмошный характер, и я в десяти заповедях на имя еп. Сергия, предложил ему ограничить свои права в управлении.
В письме на имя свящ. Викторина Добронравова, носящем характер зашифрованности мысли, я писал, что та борьба, которую ведет Советская власть с истинной православной церковью, есть борьба не с нами, а с ним, богом (так в тексте протокола - Л.Р.), которого никто не победит, и наше поражение, ссылка, заточение в тюрьмы и тому подобное не может быть его, бога, поражением. Смерть мучеников за церковь есть победа над насилием, а не поражение.
Ко мне приезжало и духовенство, и верующие, не только те, которые примыкают к нашей организации, но обращалось духовенство и верующие, которые к нашей группе не примыкают, со всеми своими скорбями. Так, помню, ко мне приехал один гражданин, у которого описали все до основания, вплоть до палки, обращался один священник, сергианец, которому предложено было властью оставить гор. Устюжну, и всем им я говорил, чтобы они терпели, говорил слово утешения, и они с утешением уезжали домой.
Кто именно ко мне приезжал, я сказать не могу, приезжало много, записей же приезжающих не вел.
Никакими репрессиями со стороны Сов. власти наше течение не может быть уничтожено. Наши идеи, стойкость в чистоте православия пустили глубокие корни. Ложь митрополита Сергия в его интервью (от 15 февраля 1930 г. – А.М.) о том, что церкви закрываются по постановлению верующих, доказали каждому, даже неграмотному крестьянину. Ненависть крестьян к Сов. власти доходит до открытой пропаганды и выступлений, крестьяне буквально
голодают, не имея хлеба, а если имеют, то
не имеют возможности смолоть. Ветряные мельницы все закрыты, на других же отказываются молоть. Я, живя в Моденском монастыре, этих разговоров наслушался и удивляюсь, почему только нас, духовенство, Сов. власть привлекает к ответственности.Записано с моих слов правильно, но тенденциозно. Иосиф Петровых».
26 октября Расстрел 12 монахов
Новоо-Афонского монастыря
Сергий Шумило:В г. Новороссийске чекистскими палачами 26 октября 1930 г. были расстреляны 12 монахов Ново-Афонского Симоно-Кананитского монастыря в Абхазии, созданного стараниями Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря. Еще 9 новоафонских иноков тогда же были приговорены к 10 годам лишения свободы с отбыванием срока в сталинских концлагерях; практически никто из них не вышел на свободу. В результате проведенных в горах Абхазии массовых облав в 1930 г. органами ОГПУ было выявлено и арестовано несколько сот бывших насельников Ново-Афонского монастыря, а также бывших насельников Афонских подворий, скрывавшихся после их закрытия в горной местности Северного Кавказа.
Среди репрессированных было немало иноков, что вернулись на Родину с Афона в 1913-14 гг., перед началом Первой мировой войны. Промыслом Божиим им суждено было в годы богоборческих гонений хранить очаги православия, нередко совершая свое служение в условиях подполья и катакомбной пастырской деятельности. По сведениям ОГПУ, только к началу 1927 года в горном районе Псху и озера
Рица скрывалось до 400 монахов.
Большинство из них подверглись арестам и репрессиям. Так сталинский коммунистический режим пытался покончить с «очагом» наследия и влияния Святой Горы Афон в СССР.Вот имена этих 12 новоафонских иноков-новомучеников, расстрелянных 26 октября 1930 г.
Иеромонах Викторин (Беляев). Родился в 1881 году в Воронежской губернии. В Ново-Афонском монастыре пребывал с 1907 по 1924 год, когда удалился на Псху. Епископом Ереванским Антонием
(Романовским), управляющим Сухумской епархией, рукоположен в священный сан (ок. 1926 года), для чего явился в Сухум, в «подпольный, на чердаке» молитвенный дом. На Псху подвизался в окрестностях хутора Серебряного. Арестован 23 апреля 1930 года «опергруппой ЧОО ОГПУ».Иеромонах Макарий (Демин). Родился в 1877 году в Саратовской губернии. В возрасте 17 лет поступил в Ново-Афонский монастырь, в котором пребывал до 1923 года. Ушел в долину Псху и поселился на
хуторе Санчарском. Арестован опергруппой 24 апреля 1930 года.Cхимонах Александр (Артемьев). Родился в 1876 году в Псковской губернии. В Пантелеимоновом монастыре с 1908 года, в мантию пострижен в 1911 году с именем Алексий. Послушания проходил на Новой Фиваиде, на московском подворье, в Ново-Афонском монастыре, где был пострижен в схиму. Подвизался на Новом Афоне до закрытия обители. С 1924 года обитал на Псху, в районе хутора Ригдза. Арестован 24 апреля 1930 года.
Схимонах Афанасий (Малышев; в монашестве Гедеон). Родился в 1873 году в Ярославской губернии. В Пантелеимонов монастырь принят в 1898 году. Послушание нес в обители и на одесском подворье; пострижен в мантию в 1907 году. Примкнул к движению имябожников и был отправлен в Россию в 1913 году. Жил в Ново-Афонском монастыре до его закрытия, выполняя послушание в пошивочной мастерской. В 1924 году ушел на Псху, проживал на келлии на хуторе Водопад; принял постриг в великую схиму. Арестован 23 апреля 1930 года органами «ГПУ Абхазии».
Схимонах Феодул (Дьяченко). Родился в 1863 году в Могилевской губернии. В Пантелеимоновом монастыре с 1899 года, пострижен в мантию в 1906 году. Послушание проходил на Крумице. Вместе с другими участниками имябожнического движения выслан в 1913 году в Россию. Поступил в Ново-Афонский монастырь, а в 1921 году удалился на Псху, где обитал в скиту на хуторе Санчарском. Арестован 25 апреля 1930 года.
Монах Антонин (Головко). Родился в 1880 году в г. Александрии Херсонской губернии. Насельник Ново-Афонского монастыря с 1903 по сентябрь 1924 года, монашеский постриг принял в 1913 году. После закрытия обители находился в Сухуме, в ноябре 1928 года ушел на Псху и проживал там на хуторе Серебряном. Арестован опергруппой 24 апреля 1930 года.
Монах Варфоломей (Ковалевский). Родился в 1874 году в Донской области. Находился на Новом Афоне с 1902 года, впоследствии подвизался на Псху, а с 1926 года — в одном из скитов близ оз. Рица. Арестован 24 апреля 1930 года опергруппой ЧОО ОГПУ.
Монах Димитриан (Овсюк). Родился в 1876 году в Черниговской губернии. На Новом Афоне с 1898 по 1924 год. После закрытия монастыря удалился на Псху и находился на хуторе Лакоба. Арестован в апреле 1930 года.
Монах Иоанн (Иероним?) (Романский). Родился в 1880 году в Каменец-Подольской губернии. В 1911 году был принят послушником в Свято-Николаевский монастырь близ Одессы, оттуда перешел в Ново-Афонский монастырь. После закрытия обители переселился на Псху, обитал близ Святой горы «под утесами скал». Арестован опергруппой ЧОО ГПУ 22 апреля 1930 года.
Монах Ипатий (Аббакумов). Родился в 1870 году в Полтавской губернии. На Новом Афоне подвизался с 1895 по 1922 год, когда переселился на Псху; находился там на хуторе Санчарском. Арестован органами ОГПУ 24 апреля 1930 года.
Монах Мефодий (Демиденко). Родился в 1878 году в Полтавской губернии. Жил при монастырях с 10-летнего возраста, на Новом Афоне подвизался с 1904 по 1924 год, впоследствии ушел на Псху. Арестован органами милиции в феврале 1930 года в Новороссийском районе за «разложенческую антиколхозную агитацию».
Монах Сосфен (Алексеенко). Родился в 1868 году в Витебской губернии. Находился на Новом Афоне с 1905 года. После закрытия монастыря переселился на Псху и пребывал там на хуторе Санчарском. Арестован в апреле 1930 года.
На этом сайте http://www.regels.org/New-Aphon-Martyrs.htm
Источник: Новомученики Ново-Афонские Сергий Шумило
http://afonit.info/biblioteka/russkij-afon/novomucheniki-novo-afonskie
27 октября
М.А.Новоселов, находящийся в заключении привлечен к следствию по групповому делу "Всесоюзной контрреволюционной организации ИПЦ". Л.Е.Сикорская. Стр. 286.
Без даты
Показания митрополита Иосифа (Петровых)
О ЯРОСЛАВСКОЙ ДЕКЛАРАЦИИ.
«Около года спустя после моего удаления из Ленинграда, когда я уже был в Моденском монастыре, появилась известная декларация м. Сергия и вскоре за нею – мое перемещение в Одессу. Вызванный по этому случаю в Москву, и узнав, что перемещение вызвано интригами отдельных лиц из духовенства, я заявил, что нахожу перемещение по таким причинам – незаконным, сославшись на постановление собора, что никакой епископ, пресвитер, диакон и даже псаломщик не могут быть перемещаемы иначе как по одной из следующих причин: а)собственное желание, б)неизлечимая болезнь и в)впадение в ересь или другое какое тяжкое преступление, подлежащее церковному суду.
Примечание А.М.:
В определении Поместного Собора 1917-1918 годов… говорилось: «Архиерей пребывает на кафедре пожизненно и оставляет ее только по церковному суду или по постановлению высшей церковной власти, в случаях, указанных выше…»
Выше же указывалось:
«В исключительных и чрезвычайных случаях, ради блага церковного, допускается назначение и перемещение Архиереев высшею церковною властью».
О пресвитерах, диаконах и псаломщиках говорилось:
«Члены причта могут быть перемещаемы и увольняемы от своих мест только по суду или по собственному их желанию».
После такого заявления и требования, чтобы мое дело было передано на суд епископов, я, с разрешения Москвы, отбыл в Ростов Ярославский, где и жил зиму 1927 года, служа в Яковлевском монастыре и не проявляя близкого участия в церковных делах. К этому времени повсеместно в Союзе обсуждалась и резко более или менее критиковалась декларация м. Сергия, и создавалось, развиваясь все более и более, протестующее против пего течение, доходившее до того, что целые епархии в полном составе, во главе со своими управляющими архиереями, отлагались от него и начинали управляться самостоятельно (Вятская, Великоустюжская и др.). Сравнительно позднее других сюда присоединилась и Ярославская. Мне известны следующие обстоятельства, сопровождавшие отложение Ярославля от Сергия.
Вызвав однажды меня в Ярославль, митр. Агафангел сообщил мне, что деяния митр. Сергия и его произвол в управлении вызывают настолько серьезное против него возбуждение, что он (Агафангел) завален и телеграфными и письменными просьбами и требованиями взять бразды правления в свои руки и избавить их, таким образом, от всякой зависимости от Сергия, каждому начавшего угрожать запрещениями и другими репрессиями.
Далее, м. Агафангел сообщил, что у него имеется также проект собственной декларации, которым он предполагает выступить против Сергия, что эта декларация одобряется всеми Ярославскими архиереями и что и я приглашаюсь присоединиться к ней, как проживающий в пределах Ярославской епархии и обязанный этим самым к единомыслию с местными иерархами, среди коих я нашел убежище в своем изгнании. Я попросил разрешения ознакомиться с текстом этой декларации и м. Агафангел обещал мне прислать ее с нарочным сразу, как только ее подпишет архиеп. Варлаам который был в отлучке и к которому она была послана для подписи также с нарочным. Вернувшись в Ростов после этой беседы, я через несколько дней получил эту декларацию, уже подписанную тремя архиереями, и, найдя ее соответствующей требованию момента, также подписал ее. Затем подписал ее и Ростовский епископ Евгений. Всего было 5 подписей проживавших в епархии архиереев. Кем составлена эта декларация, с кем она обсуждалась у м. Агафангела, были ли у него какие собрания, я не знаю в составлении ее я не принимал ни малейшего участия.
Прежде чем эта декларация получила широкую огласку, митр. Агафангел и я были неожиданно вызваны в Ярославское ГПУ, где нас принял приехавший из Москвы тов. ТУЧКОВ (пославший также и за М. Агафангелом). ТУЧКОВ задал Агафангелу вопрос, что такое затевается в Ярославле против Сергия, м. Агафангел сообщил сущность своей декларации и при этом спросил: как вы посмотрите на это выступление, не находите ли его контрреволюционным, долженствующим вызвать с вашей стороны какие-либо неприятности (репрессии) для нас, или нет. Тов. ТУЧКОВ заявил, что этого он не думает, и никакого вмешательства в ваши дела со стороны ГПУ не предполагается. Затем, после некоторых разговоров о делах церковных оба мы были отпущены с миром.
После этого, декларация была разослана по распоряжению м. Агафангела ко всем, запрашивавшим его советов и руководства, с разъяснением, что в силу постановления соборного, при отсутствии облеченной доверием центральной духовной власти или при невозможности сноситься с нею, архиереи на местах облекаются всею полнотою прав и управляются совершенно самостоятельно.
Подписанная и полученная и мною эта декларация не могла не налагать и на меня соответствующих обязательств. Ленинградская группа духовенства, опротестовавшая произвол м. Сергия в моем перемещении и фактически уже отложившаяся от него, указала и мне на мой долг не покидать их на произвол судьбы и, если нет мне возможности и надежды быть в Ленинграде, все же не отнимать у них права считать меня их законным архипастырем. Непосредственное же управление может быть оставлено в руках еп. Димитрия, около которого сплотилось отложившееся от Сергия духовенство. Так как это нисколько не изменяло и ничего не прибавляло к моему Ростовскому ничегонеделанию, то я не видел для себя никакой опасности в попущении этого, и дальше как-то все пошло самотеком.
Еп. Дмитрию предоставлена была полная свобода управления до того, что он позволял себе действовать даже вопреки моим ожиданиям и определенно выраженным желаниям и советам. Я не претендовал в таких случаях, оправдывая такие поступки еп. Димитрия тем, что на месте ему виднее большая или меньшая целесообразность такого или иного решения. Во многих случаях, когда он спрашивал моего совета, я так и отвечал ему, предлагая на месте обсуждать дело с более опытными лицами из духовенства, селя он не надеется на свой опыт и рассуждение. Более близко пришлось мне проявлять себя в делах лишь после ареста еп. Димитрия, когда место его заступил престарелый болезненный и неопытный еп. Сергий, и духовенство стайте иногда обращаться со своими нуждами непосредственно ко мне.
Полнота прав, предоставленная епископу Димитрию (в силу, между прочим, и Ярославской декларации), позволяла ему, помимо моего участия, удовлетворять духовные запросы и нужды отдельных лиц не только Ленинградской епархии, но и других местностей. Отсюда и произошло то, что к нему ехали с этими нуждами и запросами отовсюду, где не было по близости другого, пользовавшегося доверием) архиерея. Непосредственно ко мне ездить им не было никакой надобности, чем и объясняется крайне незначительное количество таковых приездов и обращений.
Дальнейшее влияние Ярославской декларации на ход дел церковных, после моего вторичного удаления в Моденский монастырь (вскоре после оглашения декларации) для меня остается малоизвестным. Сейчас я совершенно не знаю, как обстоит дело в отпавших от Сергия епархиях, так как по известным мне единицам состоящих в отпадении невозможно судить о настроении целого. Отрывочные сообщения об отделившихся малых ячейках также не дают достаточно материала для суждения об общей картине. Последнее громкое выступление против Сергия со стороны митр. Кирилла говорит за то, что Ярославская декларация не пустой звук.
(Прим. А.Мазырина: Речь прежде всего идет о письмах митрополита Кирилла митрополиту Сергию от 15 мая и 12 ноября 1929 года. См.: Акты... С. 637-541, 651-657).
Как вопль наболевшей души, она жива в сердцах наиболее чутких церковных людей. Историческое ее значение неизгладимо и пойдет вглубь веков, чтобы когда-нибудь на свободно избранном и свободно действующем законном церковном соборе дать полноценный материал для выявления истинного виновника нынешней церковной разрухи. (Да будет так! - Л.Р.)
Мысли декларации Ярославской, воспроизводимой очень неточно, по моей слабой памяти:
«Ваше Высокопреосвященство.
Хотя ни соборными определениями, ни практикой церковной жизни не оправдывается ваше стояние у кормила церковного управления, тем не менее доселе мы подчинялись вам, в надежде что вы доведете церковный корабль до тихой пристани, то есть до созыва церковного собора, который разрешит все наболевшие вопросы церковной жизни и даст ей так необходимое успокоение и мир. Но надежды наши не оправдались. Напротив, целый ряд ваших незакономерных действий как-то: перемещение архиереев с места на место без законных оснований, назначение викариев без ведома и согласия правящих архиереев, запрещения им священно-служения, наконец, учреждение вами совершенно не каноничного синода, состоящего сплошь из бывших обновленцев и даже одного из них переметавшегося в раскол старообрядчества, все это грозит не успокоением, а усугублением страданий церкви, достоинство которой вы уронили еще более вашим не вызванным никакою нуждою угодничеством пред "внешними", чем вызвали неслыханные издевательства и ... на церковь. (Примеч. А.М.: Многоточие в тексте. Восстановить пропущенное слово по точному тексту Ярославской декларации невозможно в силу его значительного расхождения с текстом, воспроизводимым митрополитом Иосифом).
Мы всегда были сами и остаемся честными и лояльными советскими гражданами, но ваш образ действий находим совершенно неуместным и не достигающим цели умиротворения церковного. А потому объявляем вам, что с нынешнего времени мы отделяемся от вас и будем управлять нашими епархиями самостоятельно, соблюдая верность митр. Петру и руководствуясь в наших действиях правилами апостольскими, Вселенских и Поместных Соборов, практикой и не отмененными распоряжениями прежней церковной власти, а также Всероссийского Поместного Собора 1917 года – до того времени, пока вы сознаете свои заблуждения и сделаете вновь возможною работу с вами на пользу святой Церкви».
(Изложено приблизительно).
Подписи:
М. Агафангел,
Арх. Варлаам,
Арх. Серафим,
Митр. Иосиф,
Еп. Евгений
19 ноября
Протокол допроса митр. Иосифа:
«Я утверждаю, что Новоселов на меня никакого особого влияния не имел. С большей справедливостью это следует сказать относительно архиепископа Серафима Самойловича. По крайней мере он мне говорил, что Новоселова слушаться иногда невредно. Я знаю, что Серафим под впечатлением Новоселова подготавливал какой-то протест против декларации митрополита Сергия. Какой точно мне неизвестно. Вообще Новоселов больше говорил и влиял на митрополита Агафангела и, как я уже говорил, на архиепископа Серафима. Ко мне Новоселов приезжал один раз вместе с Серафимом. На отход Агафангела и его группы, на их оформление в самостоятельною течение он повлиял в том смысле, что подлил, как говорится, масла в огонь: он подтолкнул их на том пути на котором они уже стояли.
Со мною Новоселов беседовал о положении в церкви, создавшемся после декларации Сергия. Он говорил о том, что позиция декларации неприемлема для верующего народа, и, в частности, для каких-то "ревнителей церковных из интеллигенции". Имен кого-либо из представителей такого рода интеллигенции при этом не было названо. О нас же, представителях иерархии, говорилось, что и нам тоже пора сказать свое слово.
Позже архиепископ Серафим Угличский показал мне, переслав, кажется, его, письмо Новоселова, в котором последний анализировал троих лиц, с точки зрения пригодности их к возглавлению нового церковного течения. Относительно меня и Агафангела говорилось, что мы мало для этого пригодны: я как склонный более к созерцательной жизни, а Агафангел как престарелый. Называя Серафима "сынком", Новоселов выдвигал на эту роль его, как более молодого и энергичного.
Показание мною прочитано. С моих слов записано верно, в чем и подписываюсь. Иосиф Семенович Петровых».
23 ноября
Протокол допроса митр. Иосифа:
«У Новоселова было не одно, а два посещения меня. В первое свое посещение, о котором я показывал в показании от 19 ноября 1930 года, он, передавая мне мнение какой-то "группы интеллигентных верующих" о необходимости возглавления церковников, не согласных с политикой митрополита Сергия, только информировал меня о том, что решено митрополита Агафангела просить возглавить новую церковную организацию, которая, по существу, тогда только складывалась. Во второй приезд ко мне Новоселов приехал один и привез письмо епископа Дмитрия из Ленинграда. На этот раз мне было сделано предложение встать во главе. Я никак не реагировал на это предложение, вернее не помню, что я сказал.
Новоселов, говоря мне об "интеллигентных кругах", не назвал ни одного лица. Андреева Наталья Николаевна, сообщая мне в одно из своих посещений о положении нашей организации в Москве, сообщила, что среди наших сторонников здесь есть некто Лосев, которого я почему-то представляю себе как профессора, но не с ее слов.
Показание мною прочитано. С моих слов записано верно, в чем и подписываюсь. Иосиф Петровых».
1 декабря
Протокол допроса митр. Иосифа:
«Должен откровенно заявить, что о деятельности интеллигентской группы, пытавшейся руководить до известной степени церковными делами, мне лично мало известно. Правильнее будет сказать, что группа эта собственно только пыталась влиять на церковь в политическом отношении. Я знаю только несколько фактов, указывающих на наличие и деятельность такого рода группы, и систематической связи с нею не имел.
Приезжая ко мне, как я уже показывал в двух предыдущих показаниях, Новоселов сообщил мне, что какая-то группа, или как он ее точно называл – не помню, требует отмены декларации митр. Сергия и выпуска протеста на нее. В довольно общих выражениях, Новоселов дал мне понять, что главная неприемлемость декларации митрополита Сергия в той политике по отношению к Сов. власти, которую она (декларация) от церкви требует.
Архиепископ Серафим Самойлович о Новоселове мне говорил, что он кого-то объединяет и действует от лица какой-то группы.
Наталья Николаевна Андреева называла мне Лосева и Новоселова, как каких-то известных московских деятелей по церковным делам.
Ко мне приезжал из Москвы священник Дулов, который от имени "Москвы" требовал, чтобы я опубликовал свою декларацию против Сергия и, хотя я ему согласия не дал на это, тем не менее он эту мою декларацию, бывшую у него на руках, распространил. Анастасия Куликова говорила, что в Ленинграде у него эти декларации отобрали наши священники.
Близкое лицо к епископу Дмитрию Гдовскому, монахиня Анастасия Куликова сообщила мне о Новоселове, как о "московском деятеле", бывающем у Дмитрия. Когда я и Дмитрий случайно встретились с митрополитом Сергием в Москве, Дмитрий, передавая требование об отмене декларации, потребовал этого не только от лица верующих и духовенства, но и от лица интеллигенции, представителем каковой с ним приехал из Ленинграда профессор Абрамович-Барановский.
Я был главой организации в чисто-церковном смысле. Практически действовал по моему доверию архиепископ Дмитрий.
Андреева Наталья Николаевна хотела все время играть какую-то роль в церковной жизни. Монахиня Анастасия Куликова, под влиянием которой Дмитрий в значительной мере находился, жаловалась мне, что Андреева пыталась втереться в доверие к Дмитрию, приблизиться к нему. Я представляю себе, что роль Андреевой сводилась более или менее к посредничеству между Новоселовым и Дмитрием.
У меня были священники Перепелкин и Шишкин (с юга); последний не имеет определенного места жительства и гуляет по всей Руси. Оба они – большие фанатики. Я сознаю, что наши документы по существу шли по линии антисоветской пропаганды, хотя большая часть каждого такого документа трактовала о вопросах церковной политики. Ко мне эти документы, далеко не все притом, попадали от разных лиц и у меня оставались. Я лично им хода не давал.
Копии телеграмм митрополитов Евлогия и Антония Храповицкого я получил из Ленинграда от архиепископа Дмитрия через Анастасию, кажется. Телеграмма Антония, очень короткая, трактовала политику Сергия по отношению к Сов. власти как "измену и предательство". Совпадение во взглядах по этому поводу между Антониевскими взглядами и взглядами некоторых моих сторонников совпадение по объективным причинам.
Показание мною прочитано. С моих слов записано верно, в чем и подписываюсь. Иосиф Петровых».
16 декабря
Протокол допроса митр. Иосифа.
(Примеч. А.Мазырина: Подчеркнуто в документе красным карандашом следователем А.В. Казанским)
«О том, что примыкавшие к нашей организации священник Василий Подгорный и епископ Иерофей ведут работу преимущественно среди крестьян – мне было известно. Об Иерофее мне писали из Великоустюжской епархии епископ Софроний и какой-то благочинный. Они сообщали, что Иерофей окружил себя женщинами, фанатиками и ходит по деревням, производя беспорядки и выбрасывая насильственно из церквей священников, с ним несогласных. Я оба эти заявления бросил в корзину, не придавая им никакого значения. вернее я не чувствовал себя вправе вмешаться в действия Иерофея, хотя советовал ему в свое время отложиться от митрополита Сергия, когда он спросил моего совета как ему обосновать свою позицию с церковной точки зрения. О Подгорном я знал, что он где-то около Киева, как будто, и является продолжателем дела своего отца, Стефана Подгорного. И отец, и сын ставили ставку на работу среди крестьянства. путем создания своеобразной церковной общественности в виде паломничеств, которые он организовывал, и тому подобного. Димитрий Гдовский мне сообщил о принятии подгорновцев в нашу организацию. Я это принятие санкционировал. Я считаю, что если бы Иерофей не создавал беспорядков, не ходил окруженным толпой из села в село. и т.п., вероятно, и не произошло бы и тех беспорядков, во время которых он был убит.
Моя записка о том, что «нам кажется величайшим позором из позоров XX века ваши насилия над свободой совести [зачеркнуто: вероисповедания] и религиозными убеждениями человечества» это записка выражает только мои личные мнения. Вот эта моя резкость, которой я порой сам не рад – и давала повод понимать меня беседовавшим со мной членам нашей организации именно в том смысле. что я будто бы стою за какое-то активное контр-революционное действие. Приходилось иной раз и письма им писать так, по причине той же моей резкости, что понимали меня опять в том же смысле. Такое понимание возможно тем более, что люди со мной беседовавшие, оказывались зачастую более антисоветски настроенными, чем я. Для таких лиц. конечно, мои резкости по отношению к Сов. власти, могли казаться данными директивного порядка. У меня из ленинградцев бывали: мать Анастасия, Ушаков, Добронравов и Вознесенский.
Я, конечно, понимаю, что документы, которые выпускались иногда сторонниками нашей организации, носили антисоветский характер, особенно такие, которые трактовали о советской власти, как власти антихристовой. Конечно самое маленькое, что может сделать верующий это избегать власти антихристовой. По духу этих документов я думаю, что Новоселов имел к их выпуску какое-то отношение, так как с его взглядами это совпадает, но фактов выпуска им документов я не знаю. Обычно документы выпущенные мне привозила все та же мать Анастасия.
От нее я знал, что Новоселов часто бывает у Димитрия, Анастасия [зачеркнуто: часто] сообщала мне об успехах нашей организации на Кавказе и в других местах. Я относился к этому критически, заявив даже ей, что несмотря на все эти успехи никакого заметного изменения в положении церкви не произошло.
От Анастасии раз я слышал, в ответ на мою реплику, что «хотя бы знали о нашем положении за границей» такой ответ: «там знают все, даже больше, чем знаем мы». Более подробно она мне ничего не сказала. Показание мне прочитано, с моих слов записано верно, в чем и подписываюсь. Иосиф Петровых».
Мое отношение в настоящем положении к современным событиям.
(Прим. А.М.: Здесь и ниже подч. митр. Иосифом)
«Слыша о современных событиях в городах (борьба с религией и с Церковью), конечно, с одной стороны готов благодарить судьбу, что она поставила вдали от всех этих скорбей и страданий для верующей души. И одна мысль об этих страданиях способна отрезвлять и удерживать от всяких желаний играть какую-либо руководящую роль в верхах Церкви. Это не значит, конечно, что я обрел спокойствие, свойственное говорившему: "моя хата с краю, ничего не знаю". Получив свободу, конечно, будешь невольно втянут в ту или другую ориентацию, от чего совесть не позволит отказываться, раз на то будет дана свобода. Но видя как в настоящее время опошлена и дискредитирована всякая ориентация, всего вероятнее, что я ни к одной из них примкнуть не смогу, но и своей особой для других создавать не намереваюсь. Вернее всего, я и на свободе замкнусь в своей уголок, и буду сам себе первой и последней ориентацией. Конечно, не в моих силах будет запретить другим следовать моему примеру и считать меня центром своей ориентации. Но – что в моих силах и что обязан я сделать, так это будет сделано: никакой контрреволюции в своей среде я никогда не терпел и не стерплю и ничего противо-Советского и противореволюционного моим именем или авторитетом не позволю.
Но, конечно, и совестью своей торговать не намерен, и всякую попытку использовать свои силы вопреки декрету о невмешательстве в дела чисто церковные и духовные – встречу отпором, ничуть не боясь погрешить этим против Власти Гражданской, если только она верна своим же собственным декретам и духу своих постановлений о свободе веры и совести каждого. Мне часто приходилось слышать "благие советы": то идти за одним, то за другим. Зачем же непременно нам нужна человеческая кабала?
Я иду только за Христом, по разумению своего какого ни на есть разума, и этого с меня довольно. Итак, мое последнее слово: мне дорога свобода, но, если она послужила бы только во вред мне или кому другому, ничего не имею и против неволи. И то и другое принимаю и впредь как от руки Божией. Им, по нашему верованию – (Господом Богом) всякая власть царствует и пишет правду ("Мною царие царствуют и сильнии пишут правду" слова Библии).
Била меня когда-то и Царская власть – я терпел... Готов терпеть и от нынешней Советской - все что угодно, твердо веря, что и она без воли Божией не сильна мне сделать никакого зла. (Ев. Иоанна. 19 гл., 10-11 ст.) Митрополит Иосиф (Петровых)».
ЦА ФСБ РФ. Дело «Всесоюзной организации ИПЦ». Т. 4. Л. 651-651 об. Подлинник. Автограф митрополита Иосифа. «Я иду только за Христом»\\Богосл. Сб. Св.-Тих. Ин-та. Вып. 9. 2002 г.Публикация, вступление и примечания А. Мазырина
Некоторые сведения из примечаний А.Мазырина:
* Монахиня Анастасия (Куликова Александра Георгиезна, 1870-?) в 1922-1925 годах сопровождала протоиерея Димитрия Любимова в ссылке; с 1927 года секретарь и экономка епископа Димитркя (Любимова); 29 ноября 1929 года арестована вместе с епископом Димитрием; приговорена к пяти годам заключения в лагере.
* Срок заключения митрополита Петра был продлен на два года постановлением Особого совещания при Коллегии ОГПУ СССР от 11 мая 1928 года.
* Протоиерей Викторин Михайлович Добронравов (1889-1937) с 1919 года настоятель церкви святителя Николая на Петровском острове в Ленинграде; 19 сентября 1930 года арестован; приговорен к десяти годам заключения в лагере; расстрелян.
*Протоиерей Филофей Петрович Поляков (1893-1958) с октября 1929 года настоятель Малоколоменской церкви Михаила Архангела в Ленинграде; 21 сентября 1930 года арестован; вскоре освобожден; в 1933 году примирился с Московской Патриархией.
* Епископ Василий (Докторов Владимир Иванович, 1872-1938) в 1924 году хиротонисан во епископа; с 1927 года епископ Каргопольский, викарий Олонецкой епархии; в 1928 году, как не признавший июльскую Декларацию, уволен от управления Каргопольским викариатством; переехал в Ленинград; 7 декабря 1930 года арестован; приговорен к пяти годам заключения в лагере; расстрелян.
* Березовская Мария Петровна (1872-?) председатель приходского совета храма Воскресения на крови в Ленинграде; 28 сентября 1930 года арестована; приговорена к пяти годам высылки в Северный край.
*Андреева Наталья Николаевна (1897-1970) – вдова протоиерея Феодора Андреева, 21 сентября 1930 года арестована; приговорена к трем годам высылки в Казахстан.
* Протоиерей Николай Григорьевич Васильев (1897-1956) с 1930 года священник церкви святителя Николая на Петровском острове в Ленинграде; 28 декабря 1930 года арестован; в мае 1931 года освобожден; в 1948 году примирился с Московской Патриархией.
* Протоиерей Феодор Константиновкч Андреев (1887-1929) – до 1918 года профессор МДА; с 1922 года священник в Петрограде; с 1927 года протоиерей; один из самых активных и авторитетных деятелей оппозиции митрополиту Сергию в Ленинграде; 8 сентября 1928 года арестован; в ноябре 1928 освобожден, будучи смертельно больным туберкулезом; в мае 1929 года скончался.
* Протоиерей Петр Белавский (1892-1983) с 1924 года настоятель церкви святителя Алексия в поселке Тайцы под Ленинградом; 29 ноября 1929 года арестован вместе с епископом Димитрием (Любимовым); приговорен к пяти годам заключения в лагере; в 1945 году примирился с Московской Патриархией.
* Священник Андрей Николаевич Бойчук (1884-1941) с 1928 года служил вместе с архимандритом Сниридоном (Кисляковым); 15 января 1931 года арестован; приговорен к трем годам заключения в лагере; расстрелян.
*Священник Анатолий Евгеньевич Жураковский (1897-1937) один из наиболее активных деятелей иосифлянского движения на Украине, с 1928 года служил вместе с архимандритом Спиридоном (Кис-ляковым); 14 октября 1930 года арестован; приговорен к расстрел с заменой на десять лет заключения в лагере; расстрелян.
*Иеромонах Фотий (Солодов Михаил Семенович, 1885-1931) с 1929 года нелегально служил в Ленинграде; 21 июня 1931 года арестован в Тверской епархии; 1 октября 1931 года расстрелян.
* Священник Алексий Шеляпин (1877-1937) - в 1919-1934 годах и с 1928 года настоятель единоверческой церкви святителя Николая на улице Марата в Ленинграде; 22 августа 1930 года арестован; приговорен к пяти годам высылки; расстрелян.
*Архиепископ Варлаам (Ряшенцев Виктор Степанович, 1878-1942) с декабря 1927 года временно управляющий Любимским вика-риатством Ярославской епархии; 7 сентября 1929 года арестован; приговорен к трем годам заключения в лагере; скончался в заключении.
* Епископ Евгений (Кобранов Евгений Яковлевич, 1892-1937) с декабря 1927 года епископ Ростовский, викарий Ярославской епархии; в 1928 году арестован; расстрелян вместе с митрополитом Иосифом.
Церковный историк С.С.Бычков:
«Поскольку религиозные организации не вели контрреволюционной деятельности, ее придумывали чекисты. Так, в конце 1930 года было сфабриковано дело о Всесоюзной контрреволюционной организации церковников "Истинно-православная церковь". Чекисты "раскрыли" 300 повстанческих ячеек, а их руководителями оказались профессор Алексей Лосев, а также известный публицист Михаил Новоселов».
С. Бычков. С. 364.
15/28 окт.
Письмо митр. Сергия митр. Евлогию:
«Свой административный разрыв с Патриархией Ваше Высокопреосвященство хотите обосновать на указе Св. Патриарха от ноября 1920 года. Но указ этот предусматривает, так сказать, физическую невозможность сношений с Церковным центром, у нас же с Вами, по Вашему собственному признанию, скорее только взаимное непонимание».
(Церковным центром является митр.Петр, с которым действительно нет физической возможности сношений, в силу чего и для митр. Евлогия и для митр. Сергия вступает в силу указ 1920 года, сохраняющий возможность только добровольных объединений вокруг авторитетных иерархов – Л.Р.).
«Вы успокаиваете себя (по примеру Карловацкой группы) тем, что порывая с теперешним Московским Церковным центром, Вы будто бы не порываете с Русской Церковью. Увы, это теперь уже избитая «лесть» (самообман) всех, не желающих подчиниться неугодному им распоряжению Патриархии и, в то же время, не имеющих смелости открыто учинить раскол (п.ч. они сознают отстутствие достаточных оснований)…Отказав в подчинении Заместителю, Вы окажетесь осушником и Местоблюстителя и потому напрасно будте прикрываться возношением имени последнего, по примеру других раскольников»
(Митр. Сергий упорно загоняет всех в альтернативу - или безоговорочное подчинение ему, или раскол. Между тем, сама альтернатива ложна - Л.Р.). ЖМП.1931, №2
26 ноября/9 дек.
Письмо митр. Евлогия с подтверждением своего разрыва с митр. Сергием. Там же
11/24 дек.
Постановление "Зам. П-его М-ля (так в тексте - Л.Р.) и Временного при нем Патриаршего Свящ. Синода" об упразднении находящегося в Париже Епархиального Управления в связи с отказом митр. Евлогия подчиниться Пост. от 10 июня 1930 г. и его увольнения:
«III. Преосвящ. М. Евлогия, как возглавившего собою новое "самочинное сборище" и учинившего раскол, предать суду архиереев (подч. в тексте - Л.Р.)... запретив М. Евлогию и единомышленным с ним Архиереям участие в Церковном Управлении и совершение рукоположений впредь до их покаяния или до решения вышеупомянутого суда, с предупреждением, что в случае дальнейшего неповиновения, они будут подвержены полному запрещению в священнослужении». ЖМП. 1931, № 3
Георгий Федотов о позиции Митрополита Сергия:
«Митрополит Сергий, как и Петр, первый местоблюститель патриаршего престола, продолжал церковную политику патриарха... Лояльность означала средний путь между обновленчеством, принявшим и благословившим коммунистическую революцию, и карловацким отколом, стоявшим за церковно-политическую контрреволюцию... Лояльность, о которой м. Сергий говорит здесь (в Декларации 1927 г. - Л.Р.), понимается им, в сущности, как новый союз Церкви с властью – принципиально атеистической и не прекратившей ни на минуту гонения на церковь... При некотором внешнем сходстве с актом патриарха Тихона, этот документ, в сущности, сходит с пути аполитизма, на который поставил русскую церковь патриарх. Занимая определенную позицию в еще не решенной политической борьбе, Церковь становится на сторону сегодняшних победителей. То, что было стилистическим несоответствием в устах патриарха, приобретает характер искажения действительности в устах его правопреемника. Этот акт митрополита Сергия вызвал в свое время большое негодование за рубежом и в России. Там он имел своим последствием раскол в патриаршей церкви, раскол незначительный количественно, но оторвавший от митрополита Сергия многих самых стойких и крепких борцов за веру.
...Если судить о шаге митрополита Сергия по его результатам, то следует констатировать его неудачу. Из всех проектов м. Сергия осуществилась только легализация Синода. Гонения на Церковь, аресты, ссылки не прекращались. Самое учреждение Синода связано было с обстоятельствами, которые делали сомнительной и его церковную полезность. Ни для кого не было тайной, что ГПУ ввело в состав Синода своего агента, из числа епископов. Это профанировало святость высшего церковного органа и подрывало уважение к нему. Более того, со временем выяснилось и направление синодальной политики, которой покупалось у власти существование нового учреждения. При замещении епископских кафедр предпочтение отдавалось людям компромисса перед стойкими ревнителями. Возвращающиеся из ссылки исповедники вместо своих кафедр отправлялись в глухие углы. Церковь духовно обескровливалась, теряя лучшие силы.
...Окончательное осуждение политики митрополита Сергия жизнь принесла в последние годы, с началом нового кровавого гонения на религию в России. Все стремления к конкордату с государством были опрокинуты Сталиным, который теперь не делает различия между христианином и евреем, обновленцем и сергианцем... Массовое уничтожение храмов показывает, что власть теперь не останавливается перед уничтожением культа, ради сохранения которого митрополит Сергий принес такие жертвы. Для всех ясно, что не изъявлениями политической покорности можно купить милость гонителей. Если они останавливаются в своем походе на веру, то исключительно перед силой: народных масс внутри России или мирового давления извне.
...Ошибки и грехи иерархов и церковных политиков бессильны уничтожить то богатство святости, которое накопляется в русской Церкви. Кровь мучеников, незримое подвижничество новой русской Фиваиды, жаркие молитвы малого стада – все это может с избытком уравновесить в очах Божиих и в судьбах России эти ошибки и эти грехи.
...Крушение сергианской политики не означает осуждения дела патриарха Тихона. Мы возвращаемся к дням патриарха и его последней воле, как к исходному моменту в устроении нашей церковной жизни. Это проводит резкую грань между нами и карловацкой иерархией, противниками патриарха и ослушниками его воли. Возвращение зарубежной церкви в карловацкую юрисдикцию означало бы удушение ее в политике, в человеконенавистничестве и злобе. Дело святейшего патриарха Тихона не подлежит пересмотру. Нужно идти его новым, свободным путем, как ни трудно нащупать его в обступающем мраке». Г.П. Федотов. К вопросу о положении Русской Церкви\\ Россия, Европа и мы, Париж, 1973. Стр. 15-31 (первая публикация в 1930 г.)
1929 - 1930
Данные о религиозном подъеме в стране и росте патриаршей Церкви.
Д.В. Поспеловский:
«В одном из советских источников содержится признание, что "в тридцатых годах патриаршая Церковь начала расти". Это подтверждает и секретный внутренний доклад Союза воинствующих безбожников, в котором говорится о новом религиозном подъеме в 1929-1930 гг.
Это было время насильственной коллективизации, Раскулачивания и депортации миллионов крестьян в отдаленные районы страны или прямо в концлагеря. Вышеупомянутые источники представляют эти меры как подавление эксплуататорских классов и считают церковное возрождение доказательством того, что религиозные организации являются органами контрреволюционно настроенных нэпманов и кулаков. Но те же источники противоречат сами себе, признавая, что церкви удается вербовать заводских рабочих и беднейших и безземельных крестьян в члены в члены приходских советов и на другие выборные церковные должности. Таким образом, если допустить прямую связь между коллективизацией и религиозным подъемом, как это делают вышеупомянутые источники, то необходимо признать, что недовольство режимом охватило не только имущие классы, но и все население страны.
Опросы школьников в 1927-1930 гг. показали, что от 11 до 92 % детей были верующими, причем процент верующих не зависел от того, были это городские школы или сельские. Наивысший процент верующих оказался в одной из московских школ. Среди призывников в армию 70 % были верующими».
Смоленский архив. Библиотека Уайденер. Поспеловский. Стр.166.
1927-1932
Деятельность Катакомбной Церкви в Соловецких лагерях.
«За жуткие пять лет, проведенных в Соловецком концлагере (1927-1932), И.М. (Андреевскому – Л.Р.) пришлось быть свидетелем многих тайных хиротоний, совершенных епископами Максимом (Жижиленко), Иларионом и Нектарием...
К этому же периоду относится и замечательный очерк Андреевского о Шамординских монахинях, сосланных на Соловки летом 1929 года. Их было около 30 и их держали в отдельном бараке. Дело в том, что ни одна из них не отвечала ни на какие вопросы, даже касавшиеся их имен, фамилий, возраста и места рождения. Отказывались они также выходить на работу. Доктор Жижиленко, ставший тайным епископом катакомбной Церкви под именем владыки Максима, находился в то время на Соловках и к нему обратились представители Соловецкой администрации, чтобы он освидетельствовал монахинь и признал их психически ненормальными или физически неспособными выполнять лагерные работы, чтобы иметь какое-то официальное основание не посылать их на общие работы. Монахини спокойно объяснили доктору Жижиленко, что они совершенно здоровы, ни на что не жалуются, но работать на антихристов режим категорически отказываются, пусть даже за отказ их и убьют. Владыка предупредил их, что смерть была бы легким исходом, что их, вероятно, запытают, замучают. По прошествии некоторого времени они согласились штопать одеяла для больных. Их держали в строгой изоляции от других заключенных. Но каким-то образом монахини вступили в контакт со своим духовником, находившимся также в Соловецком концлагере, и он запретил им делать и эту работу, ибо и штопка одеял служит помощью антихристу.
После этого они бесследно исчезли и только много лет спустя удалось И.М., совершенно случайно, узнать об их чудесной судьбе, когда он сам был уже на этом берегу Атлантического океана. Оказывается, монахини были переведены на Дальний Север, в лагерь Воркуту, где их насильно выволакивали из бараков, заставляя работать, но напрасно: они становились на снегу на колени и молились, молились, а вокруг них работали другие заключенные. От несчастных монахинь были отняты все теплые вещи, обувь. Они на арктическом морозе простаивали часами день за днем, но не отмораживали ни лиц, ни голых рук и ног. Даже комендант был потрясен и со страхом смотрел на них. В конце концов их вернули в лагерь, где они жили сами по себе, в отдельном помещении, а их поведение вселило во многие сердца веру и надежду, и чудо это стало известно во многих лагерях». З.П. Трифунович. "Русское Возрождение". 1978, № 4, стр. 216-219
1930 год
Встречи прот. М. Польского в ссылке с "непоминающим" арх. Серафимом (Звездинским) и другими "непоминающими":
«В 1930 г., перед своим уходом за границу, автор снесся с архиепископом Серафимом (Звездинским), который в глухой деревне совершал ночные службы, и верные люди, приезжая даже из дальнейших мест, попадали к нему не с улицы, а через пустыри и задворки. Близкую знакомую автора напутствовал и хоронил в том же году также бывший соловчанин, горячо выразивший свой протест лично митр. Сергию, священник о. Алексий Шишкин, скрывавшийся и переходивший с места на место. Сам автор после оставления ссылки на нелегальном положении путешествовал по России и имел предложение от друзей быть стекольщиком или печником и с такой профессией посещать дома верующих». Польский
КОНЕЦ 1930
====================================================================